Существуют три основных стимулятора дискурса структурных реформ: (а) экономический кризис в различных своих проявлениях; (б) необходимость преодоления «реформационного» порога для получения кредитов и займов; (в) избирательная кампания. В Беларуси налицо «три в одном» — три стимула-условия. Поэтому не удивительно, что о необходимости экономических реформ последнее время основательно рассуждают не только независимые эксперты, но и чиновники — преимущественно представители Нацбанка и экономического блока правительства. Между тем легко предположить, что, несмотря на «модернизационные» устремления части чиновников, в особенности «молодых», в целом преобладает тренд на выжидание: ничего не предпринимать, поскольку в этом нет необходимости. А по факту этот тренд станет не определяющим, а единственным. Но как надолго?
Почему, собственно говоря, нет необходимости что бы то ни было предпринимать — за исключением, конечно, разнообразных мер, призванных решать проблемы «по мере их поступления»? Необходимость — это такая ситуация, которая не содержит альтернативных опций. Как отмечает эксперт-международник отношений Гарольд Джеймс, общественный консенсус в пользу тяжелых реформ в Восточной Европе в 1990-х годах показывает, что избиратели могут понять и принять его в ситуации, когда предположительно нет альтернатив. Точно так же, говорит Г. Джеймс, кризис в Греции показывает, что избиратели отказываются идти на жертвы, полагая, что имеется еще какой-то выход. Точно также, добавляем мы, белорусский правящий класс (об избирателях мы не говорим) не решается на реформы просто по той причине, что верит в иной, менее сложный и трудозатратный выход.
Как пообещал весной Владимир Путин, российский рынок восстановится в течение двух лет. Следовательно, альтернатива есть. И, в таком случае, незачем суетиться. Необходимо просто выжидать. Верит ли сам Путин в свой хороший прогноз? Это не принципиально, поскольку по строго политическим соображениям ему выгодно прогнозировать именно так. То же самое касается белорусских высших функционеров и особенно Лукашенко: взяться за реформы означает некоторым образом признать несостоятельность нынешней модели развития и, соответственно, политических усилий, нацеленных на ее поддержание. Поэтому выгоднее верить в «двухлетний прогноз» и в то, что рынки восстановится. Всегда так делали — и ведь работало.
Между тем стратегию, которая, в общем, сводится к ожиданию восстановления российского рынка, неизбежно сопровождают два навязчивых вопроса: (1) А если не восстановится? (2) А если восстановится — вернет ли белорусская продукции себе прежние позиции на этом рынке?
Многие экономисты, российские и зарубежные, по поводу экономического восстановления и ускорения говорят очень сдержанно. Причем не только независимые: в докладе рабочей группы при Минфине РФ, представленном руководителем Экономической экспертной группы Евсеем Гурвичем, утверждается, что средний темп роста экономики России в 2013–2017 гг. снизится в 10 раз в сравнении с 2003–2007 гг. (0,7 против 7,5%), на что руководство РФ не рассчитывало. К 2018 г. экономика отстанет от планов по росту на 13%. Как утверждается в докладе, Россия может пойти по пути Греции, несколько лет находящейся в состоянии рецессии и бюджетного кризиса — схема его формирования та же. Рекомендации экспертов: сокращение госсектора, отказ от неэффективных расходов и пр. То есть — реформа.
Отметим, что средне- и долгосрочные последствия западных санкций для России в этом документе специально не анализируются, однако упоминаются две важные особенности российской экономики. Первая касается сложности привлечения кредитов и займов в случае, когда это крайне необходимо (проклятие развивающихся экономик): в плохое время стоимость займов возрастает. Санкции, разумеется, дополнительно увеличивают стоимость чужих денег. Еще одна особенность — высокая волатильность бюджетных доходов: в России их динамика варьировалась от роста на 20% до спада на 25% в реальном выражении (проклятие сырьевых стран). Можно делать ставки и играть на «восстановление» — скажем, цены нефтяного барреля в 2008 году или прежних объемов продажи газа в западном направлении. Но в такой игре руководство энергетической сверхдержавы в любом случае может контролировать только часть факторов.
Взять, например, ситуацию с основным кормильцем и национальным достоянием России. С июля «Газпром» потерял довольно крупный газовый рынок — украинский (нет контракта). Вместе с тем отказ от украинского транзита при отсутствие альтернативных газопроводов чреват для «Газпрома» срывом поставок. Медведев уверяет, что компании хватит всего четыре года (почему он не взял за основу предсказание Путина — неизвестно), чтобы найти решение и отправить газ по новому маршруту. Однако многие из громко анонсированных компанией экспортных проектов вряд ли будут завершены: это трубы в никуда. Наконец, Еврокомиссия затеяла против «Газпрома» антимонопольную игру и намерена участвовать в пересмотре коммерческих контрактов стран-членов ЕС с Россией в энергетической сфере на предмет их соответствия европейским нормам. В аспекте строительства энергетического союза Европа планирует получать новый газ из США, Азербайджана, Туркмении и Ирана. Отвечать же за все провалы контролируемой государством компании, напоминает Радио Свобода, придется российским налогоплательщикам.
Это что касается симптомов и показателей ожидаемого (высшим руководством Союзного государства) восстановления российского рынка. Но, с другой стороны, а что если он действительно начнет восстанавливаться под воздействием благоприятных конъюнктур или вообще — сам по себе? Означает ли это автоматическое восстановление-оздоровление белорусской экономики?
В случае благоприятного для России экономического сценария для Беларуси четко можно прогнозировать только одно явление: усиление позитивного отбора трудовых ресурсов — и не в пользу нединамичного белорусского рынка труда. Трудовая миграция соответствующим образом скажется на темпах производительности труда и ВВП в Беларуси. Что же касается предполагаемого восстановления реакции российского рынка на традиционный белорусский товарный ряд, то здесь все значительно сложнее.
Сокращение экспорта белорусской продукции в Россию началась до экономического замедления, до событий в Украине и до введения западных санкций. Так, согласно данным Белстата, состояние внешней торговли Беларуси товарами резко ухудшилось уже в 2013 году: по сравнению с 2012 годом экспорт упал на 19,2%, импорт — менее значительно, на 7,3%.Отметим, что произошло существенное падение по важнейшим экспортным позициям: продукция машиностроения, изделия из черных металлов, шины. Обострили проблемы сбыта белорусской продукции отнюдь не кризисные явления в экономике РФ, а вступление России в ВТО на фоне форсированной евразийской интеграции (см. Белорусский ежегодник — 2013). Во многом именно широко понимаемый «интегративный» фактор обострил конкуренцию на ключевом для Беларуси рынке. В 2014 году снижение продолжилось: общий товарооборот составил 94,7% значения предыдущего года, экспорт при этом снизился на 8,9%, импорт — на 2,7%. Старт ЕАЭС для Беларуси прошел неудачно: она не смогла ни изыскать средств для модернизации производств, ни удержать рынок в целях сохранения существующих.
Хорошо, давайте верить в невозможное: Беларуси каким-то чудом удалось восстановить свои позиции на российском рынке. Это означает, что вырастет отрицательное сальдо. Так всегда происходило. А это, в свою очередь, означает, что дыру в торговом сальдо придется закрывать очередным кредитом. Для тех, кто, возможно, не обращал на это внимание ранее: кредиты Беларусь брала и в плохие годы, и в хорошие. Это, в свою очередь, означает стройную серию следствий: рост долгового бремени = рост издержек = снижение конкурентоспособности белорусской продукции при сопутствующей перспективе потери позиций на основном рынке. Как результат — отсутствие средств на модернизацию и последующая кризисная центрифуга.
После чего опять актуализируется дискурс по поводу необходимости реформ. Этот цикл будет воспроизводиться до тех пор, пока руководство страны, а также ее граждане, наконец, не придут к выводу, что нет никакой альтернативы.