В сентябре 2014 года общественности был представлен исследовательский отчет«Анализ сектора Республики Беларусь, субъекты которого занимаются вопросами гендерного равенства». Казалось бы, очень своевременный и нужный отчет, опирающийся на большую эмпирическую базу индивидуальных интервью и фокус-групп с представительницами и представителями организаций, инициатив, структур, тем или иным образом, работающих с гендерной повесткой (всего 35 человек). В стране подобного рода исследований еще не проводилось: можно отметить лишь некоторые проекты и материалы, которые тем или иным образом затрагивали тему «женского и феминистского движения»: «Женщины Беларуси в зеркале эпохи» (1997),«На пути к демократии и гендерному равенству» (2001),«Феминизм в постсоветской Беларуси» (2010),«Белорусский феминизм в постмарксистской перспективе» (2012). Однако новое исследование, посвященное активности различных субъектов в отношении гендерной проблематики, исходит из достаточно узкой рамки либерального проекта и того, что понимается под «гендерным равенством», что в итоге оставляет невидимыми более сложные процессы дискриминации и угнетения, а также уже артикулированные и в предыдущих материалах направления и возможности осмысления «женского», феминистского активизма в Беларуси.

Уже в советское время права женщин на образование, оплачиваемую работу, собственность, право голоса и т. п. были юридически закреплены, что «по наследству» перешло и к независимой Республике Беларусь. Однако, начиная с 1990-х гг. исследовательницы и исследователи, активистки и активисты озвучивали проблему разрыва между декларируемым равенством прав и его реальным применением. Неудивительно, что на протяжении всех двадцати с лишним лет вопрос дискриминации женщин остается в главной повестке деятельности «гендерного сектора», к которому относятся женские организации и другие группы граждан, тем или иным образом связанные с этой повесткой. И, к сожалению, эта повестка практически не меняется– и, хотя она не теряет своей актуальности, но все же требует более глубокого и усложненного анализа. Основные вопросы должны строится не по типу «как сделать так, чтобы женщин было в организации столько же сколько и мужчин», а в таком русле: каким образом организованы институты, что поддерживают привилегии одних групп за счет других?

В этой статье я хотела бы обозначить некоторые «белые пятна» и «лакуны», которые имеются в восприятии и воспроизводстве гендерной проблематики в Беларуси.Упомянутый выше отчет представляет в этом плане особый интерес, так как выявляет специфической срез восприятия исследовательницами гендерной проблематики.

От количественных показателей к анализу институтов

При рассмотрении общественно-политического контекста в отчете указывается большое количество фактов существования дискриминации женщин в публичной сфере. Однако преимущественно речь идет о гендерном дисбалансе, выраженном в количественных показателях. Заданная изначально исследовательская интенция вполне логично проявляется в последующем анализе интервью и фокус-групп: в большинстве своем участницы и участники исследования акцентируют внимание на «гендерных стереотипах», которые мешают, чтобы женщин было больше там-то и там-то. Такое понимание «гендерного равенства» как сугубо количественного соотношения упускает один важный фактор — институты, которые не подвергаются критике, но принимаются по умолчанию как данность. В итоге повестка «гендерного равенства» сводится к включению женщин в определенные структуры. Однако простое перераспределение властных позиций не может решить проблемы гендерного неравенства, так как сами институты не меняются и остаются по сути андроцентричными: то есть созданы «мужчинами» и поддерживают их интересы.Это порождает несколько следствий:

Во-первых, чтобы участвовать в политике, в управлении, индивид должен / должна демонстрировать черты универсального субъекта — «мужчины». Это предполагает приоритет одних форм поведения (как более успешных), над другими, которые маркируются как «женские». В такой системе успешное участие женщины в привилегированных сферах требует от нее следовать проекту «быть мужчиной», встраивать себя в уже существующие иерархии, а также продолжать их воспроизводить.

Во-вторых, существует своего рода диспропорция: публичная сфера, «традиционно мужские виды деятельности» считаются более привлекательными нежели «женские виды деятельности». Образ «успешной женщины» — сформированный еще в советское время образ «работающей матери», женщины, героически преодолевающей трудности совмещения различных видов деятельности — воспитания детей, работы, заботы о доме.

В-третьих, поскольку институты остаются «традиционными» и патриархатными, то включение в них новых субъектов требует закономерного появления новых систем контроля и поддержания гендерной иерархии. Такими инструментами становятся каждодневный и постоянный сексизм, сексуальные домогательства на рабочем месте, на улице или в любых других публичных и приватных пространствах. Эта тема — все еще terraincognitав Беларуси: нет ни исследований, ни соответствующих информационных кампаний. Кажется, что эта тема незначительна на фоне важности участия женщин в принятии политических решений, но именно такая «ложная» дихотомия между важным и неважным маскирует и прячет различные формы каждодневной дискриминации и угнетения.

Принятие определенных законов и программ может быть только средством артикуляции соответствующих проблем, средством увеличения ответственности разных субъектов, но не способом решения проблемы и устранения причин, ее порождающих. Например, государство является еще одним из патриархатных институтов, и потому апелляции к государству как основному агенту, уполномоченному решать проблемы гендерной повестки, укрепляют патернализм. В данном случае «женщины» предстают как группа «нуждающаяся в защите и поддержке», и именно государству делегируются полномочия «защитника».

Разрушение дихотомий «приватное» / «публичное», «мужчина» / «женщина»

Понятие «гендерного равенства» уже давно используетсяпредставителями «гендерного сектора» (будь то государственные институции или женскими НГО) как синоним равенство в публичной сфере, то есть равенство в доступе к общественным институтам. Сфера же приватного анализируется сквозь призму создания условий для успешного совмещения или перераспределения обязанностей в семье, но не рассматривается как пространство угнетения и эксплуатации (физической, эмоциональной, сексуальной).

Так, в первом разделе отчета «Описание правовой сферы и социально-экономической картины с позиций гендерного подхода …» в заключенииприводятся два основных вывода (с.20):

«В стране распространены как прямые, так и косвенные формы гендерной дискриминации, которые таковыми не осознаются. Женщины испытывают сдерживание в профессиональной карьере; их ограничивают в выборе определенных видов высшего образования; их не допускают к руководящим должностям; из-за неравномерного разделения бытовых, хозяйственных и родительских обязанностей женщины имеют меньше свободного времени, чем мужчины. Здоровье мужской гендерной группы не является объектом заботы государства».

«Исследования показывают, что белорусское общество в основном патриархально, гендерные стереотипы очень распространены и присущи более половине взрослого населения, большинство мужчин и женщин не видят необходимости что-то менять. При этом женщины в своих взглядах выглядят более прогрессивно, мужчины — более консервативно».

Из описания социального контекста в стране выпадает целый ряд вопросов, которые входят в гендерную повестку, но часто относятся к сфере приватного, а соответственно, менее важного и существенного. В частности, я имею в виду вопросы репродукции и сексуальности, которые подвергаются нападкам в последние годы как на уровне идеологии и риторики, так и посредством конкретных ограничений в доступе к репродуктивным правам. Например, сужен список социальных показаний к абортам на поздних сроках (с 10 показателей до 2-х), добровольная стерилизация доступна только старше 35-ти лет или при наличии двоих детей, оральные контрацептивы продаются по рецепту врача, отсутствует систематическое сексуальное просвещение, а по данным мониторинга положения женщин и детей (2012) в стране наблюдается дефицит в доступе к контрацепции, причем наиболее высокие показатели наблюдаются в регионах среди молодых женщин. Этот аспект несколько затрагивается при анализе интервью и фокус-групп, как пример усиления «консервативной» риторики, но полностью исключен из выводов в конце разделов.

Таким образом, в исследовании де-факто поддерживается приоритет публичной сферы (политической, экономической, образовательной) над приватной, требующей анализа вопросов семьи, репродукции, сексуальности как политических категорий. Кроме того, как уже я отмечала, институт семьи не подвергается сомнению и критике, скорее ставится вопрос о способах его «гармонизации» с гендерной повесткой:

«Гендерная политика нередко подменяется демографической и семейной. Однако между ними может не быть противоречий, если продвижение гендерного равенства приведет к гармонизации отношений между мужчиной и женщиной, между партнерами, которые будут лучше понимать друг друга и помогать друг другу в репродуктивной сфере<…> Между тем гендерная и демографическая политики не противоречат друг другу, поскольку продвижение гендерного равенства приводит к гармонизации отношений между супругами, партнерами во всех сферах их жизни, в том числе в репродуктивной» (с.30).

Гендерная повестка также сводится не к деконструкции дихотомии «мужчина» и «женщина», но к гармонизации отношений между ними, расширении гендерного репертуара поведения для «женщин» в публичной сфере, для «мужчин» — в приватной. Также неудивительно, что одной из проблем «гендерного сектора» считается проблема отсутствия мужчин в «гендерном» активизме и необходимости включения их проблем в гендерную повестку:

«В рядах сторонниц и промоутеров идей гендерного равенства сегодня сугубо женщины, которые озвучивают проблемы, предлагают варианты изменений, борются за соблюдение своих прав. Они часто говорят только о том, что нужно женщинам. Это приводит к ограниченности темы, к ее искажению, т. к. создается впечатление, что сторонницы идей гендерного равенства просто хотят „забрать власть у мужчин“, что они претендуют на блага и ресурсы, сосредоточенные в руках мужчин, которые, в свою очередь, хотят сохранить свой статус-кво» (с.52); «Один из главных недостатков проведения гендерной политики — отсутствие мужчин среди промоутеров идей гендерного равенства. В качестве обязательного условия усиления потенциала НГО гендерного сектора констатируется привлечение мужчин-единомышленников: участников программной и проектной деятельности, клиентов, волонтеров, специалистов, известных статусных людей, медиа персон» (с.56).

Однако почему сугубо «женское движение», «женская солидарность» выглядит как что-то недостаточное? Почему «женские проблемы», проблемы угнетенной группы должны легитимировать себя через союзничество с привилегированной группой? Необходимо ли опираться при работе с практиками угнетения на такие конъюнктурные понятия как «выгода» (в том числе «экономическая выгода» как это рекомендуется в заключении всего отчета — с. 68)? Таким образом продолжает поддерживаться бинаризм полов, а ответственность перекладывается снова на женщин, ведь призыв к привлечению мужчин обращен видимо именно к ним.

Конечно, гендерная повестка не может и не игнорирует то, что обозначают как «мужские проблемы», так как само понятие «гендер» зиждется на конструировании иерархичной пары «мужчина» / «женщина». Соответственно, вопрос, возможно, следует ставить по-другому: ставить под сомнение гегемонный тип маскулинности, «мужские привилегии», производить деконструкцию самих категорий «мужского» и «женского» как универсальных и единственных типов субъектности и идентичности, иерархичности социальных институтов, нормативных предписаний.

Преодоление «ложных» обобщений

Понятие «женщина» зачастую используется не только для обозначения некой реально существующей данности, но и как некое универсальное понятие, способное отразить опыт всех женщин. Видимо, речь идет о «женском опыте» или «опыте угнетения». Такое обобщение делает незаметным то обстоятельство, что «женщины» –группа не гомогенная, причем не все женщины испытывают дискриминацию и угнетение в одинаковой степени. Это значит, что белорусский «гендерный сектор» игнорирует голоса, например, мигранток, беженок, трансгендерок, бисексуалок, лесбиянок, малообеспеченных женщин, женщин из регионов, молодых женщин.

ДжудитБатлер в своей книге «GenderTrouble/ Гендерное беспокойство» ставит под сомнение сам факт существования некоего общего «женского субъекта», к которому можно апеллировать. Другими словами, Джудит Батлер предлагает по-новому посмотреть на идентичность, которая становится основой для солидарности политического движения. Батлер принимается за деконструкцию феминизма, многие разновидности которого основывают свои аргументы борьбы на принципиальной разнице между идентичностями «мужчин» и «женщин»: «<…> существует ли некая общность всех „женщин“, предшествующая их угнетению, или „женщин“ связывает лишь состояние угнетенности и ничего более?<…> Существует ли область „специфически женского“, которая отграничена от мужского как такового и может быть распознана как существующая до обозначения и, следовательно, предполагающая универсальность „женщин“?„[1].

Пафос работы Батлер можно обозначить следующим образом: предметом исследований феминизма должны быть не «женщины», а политики идентичности, которые задают строго определенные репрезентации. Женская субъективность не является единым субъектом или единой сущностью, но местом пересечения множественных, комплексных и потенциально противоречивых изменчивых опытов.

«Например, в повседневном взаимодействии люди с женскими телами (а иногда и с мужскими) несут ответственность перед другими за то, что они „женщины“, и на этом основании испытывают к себе особое отношение. Таким образом, существует определенное опознаваемое основание для анализа единого опыта того, что это означает — быть „женщиной“<…>ученые могут изучать, что это означает в нашей культуре — нести ответственность за то, что ты „женщина“» [2].

Таким образом, в общественном активизме или же в исследовательской работе необходима особая чувствительность к использованию категории «женщина», которая может приобрести черты гомогенного субъекта, не отражающего всю специфику и практики гендерной дискриминации. Другим словами, важно задаться вопросами о правах каких женщин идет речь? Что вкладывается в понятие «женщина»? Какой тип идентичности продвигается и легитимируется?

Такие же обобщения можно пронаблюдать и в отношении самого «гендерного сектора». Хотя в исследовании приняли участие активисты и активистки из разных регионов, работающие с разными группами населения и по разным вопросам, уровень обобщений, «смазал» все спецификации. За завесой молчания остался вопрос активизма в регионах, проблем, нужд и потребностей представительниц регионов. Лишь несколько раз номинально в отчете упоминается о квир и ЛГБТ-активизме. Участницы исследования в таком ракурсе вполне справедливо указывают, что гендерная проблематика часто связывается с сугубо «женскими проблемами». Но если они видят решение в включении в повестку «мужских проблем», то мне кажется было бы полезнее работать с теорией пересечения дискриминаций или интерсекциональностью, которая постулирует, что наше социальное положение в соответствии с гендером, сексуальностью, расой, классом, национальным происхождением, инвалидностью, возрастом и т. п. нельзя просто разобрать по отдельности.

В заключения я бы хотела отметить, что данная статья является реакцией не только на сам отчет, но и следствием «включенного наблюдения» за тем, что происходит в женском, феминистском, гендерном движении в Беларуси на протяжении уже нескольких лет. Отчет скорее дал повод и основания обратиться к тем ключевым аспектам, способам виденья, которые, по моему мнению, выпадают, исключаются не только из отчета, но и многих других проектов, материалов идругих активностей.

Примечание

[1] См.Щурко, Татьяна. «Семейный канон» в Беларуси; Почему иногда женщинам «вредно» работать?; Белоруски — «потенциал страны» и «генофонд нации»?; «Индекс материнства» в Беларуси: что осталось «за кадром»? и др.

[2] Батлер, Джудит. 2000. Гендерное беспокойство // Антология гендерной теории. Мн.: Пропилеи. С. 302-303.

[3] Там же, с. 38.