События в Украине стали нетривиальным вызовом Таможенному союзу, который уже через год должен превратиться в полноценный Евразийский союз: под вопросом оказалась интегративная привлекательность нового объединения. И тут не столь важно, что украинские протесты направлены в первую очередь против собственной власти, глубоко и безнадежно провалившей социальное развитие, и превратившей страну в заповедник олигархата, а европейский и российские векторы в этой комбинации оказались вторичны и по большому счету декоративны. Так или иначе, но в пылу борьбы идеи евразийской интеграции оказались ассоциированы с властью Януковича, совершившего, наверное, все возможные управленческие ошибки, и в силу этого оказались скомпрометированы, тогда как протестанты подняли на щит европейскую идею.

Интересно, что при структурной симметрии обоих проектов (евразийский является калькой с европейского, имея в основе ту же идею доминирования четырех свобод) явным победителем оказался европейский. И, кроме ошибок Януковича, тому есть еще как минимум одна причина, а именно та, что оригинал всегда привлекательнее копии. И это означает, что угроза компрометации евразийского проекта, оказывающегося при сравнении с европейским вторичным и провинциальным, вовсе не ограничена украинской территорией. По сути нет гарантий, что она при соответствующих обстоятельствах не распространится и на территории остальных стран-участниц ТС-ЕЭП. Более того, распространиться она может вовсе не по украинскому сценарию: совершенно предсказуемо и Минск и Астана в лице официальной власти, показывая на Украину, будут требовать от Москвы сделать проект более привлекательным, с тем чтобы снивелировать потенциальное недовольство своего населения.

Какие новые требования в свете этого могут выдвигать к Москве Беларусь и Казахстан? И, если требования Минска представляются более-менее понятными — скорее всего, тот будет настаивать на передаче ему своего комплекта «ключей» от Евразийского союза, с тем чтобы узаконить нужную степень протекционизма и таким образом закрепить российский рынок за белорусской промышленной продукцией — то какие требования может выдвигать Казахстан? В чем вообще были его ставки, когда он вступал в Таможенный союз, и что он планирует получить от нового интеграционного объединения?

При внимательном рассмотрении картина получается весьма многомерной. Так, Казахстан традиционно проводит лимитрофную политику, маневрируя между гораздо большим количеством игроков, нежели любая страна Восточной Европы. Так, в списке «больших центров», между которыми идет маневр — Россия, Китай, ЕС, Турция, исламский мир, и Иран, имеющий с центральноазиатским регионом прочные и многовековые культурные связи. При этом Казахстан имеет и свой собственный мощный экономический базис — его нефтяных запасов с гарантией хватает как минимум до 2050 года, что позволяет ему не впадать в критически сильную зависимость ни от одного из крупных внешних игроков. В этом плане его желание интегрироваться в Евразийский союз просто обязано было базироваться не на вынужденности, а на собственном стратегическом расчёте.

Такой расчёт вполне просматривается. Во-первых, это возможность выиграть за счет гарантии доступа казахстанского бизнеса на российский рынок при относительно невысоких потерях за счет ограничений, накладываемых Таможенным союзом. Казахстан в основном имеет добывающую промышленность и является крупным экспортером зерна, и снятие внутренних границ для экспорта собственной продукции должно было окупить возможные ограничения импорта.

Время, прошедшее после создания Таможенного союза, впрочем, показало, что эта ставка сработала лишь отчасти. Несмотря на развитую банковскую систему, позволяющую поддерживаемому государством национальному бизнесу концентрировать значимые ресурсы, интенсивной экспансии на российский рынок с сопутствующей скупкой нужных Казахстану предприятий не получилось. Причин тому как минимум несколько. Одна из них — это вступление России в ВТО. В ряде случаев конкурировать пришлось уже не с российскими предприятиями, а с глобальными корпорациями, а такую конкуренцию Казахстан выиграть не в состоянии. Вторая — это тот факт, что нужные Казахстану в первую очередь предприятия переработки (в самом Казахстане преимущественно предприятия добывающего цикла) принадлежат крупным российским олигархам, которые чувствуют себя вполне устойчиво, чтобы диктовать свои условия. Наконец, и мировая конъюнктура по ряду позиций, в частности, по алюминию, совсем не такова, чтобы скупка соответствующих предприятий по любой цене могла себя оправдать последующими доходами. Разочарование в том, что этот вектор сработал в существенно меньшей степени, нежели ожидалось, уже выразилось в нескольких заявлениях Назарбаева.

Во-вторых, Казахстан явно рассчитывал стать еще и своеобразными «воротами» в Таможенный союз — в первую очередь для стран Азии. Возникновение относительно замкнутого и при этом весьма емкого рынка на самом деле интересно довольно многим глобальным игрокам — при условии получения на этот рынок собственного привилегированного доступа. Так, в числе потенциальных стейкхолдеров — Турция, которая в рамках Таможенного союза может в значительной степени восстановить свой исторический контроль над странами Центральной Азии, которые ранее были составной частью Османской империи, и говорят по сути на том же тюркском языке. Для Турции сближение с Таможенным союзом потенциально может стать прорывом, который может компенсировать ее провалы как на европейском направлении (очевидно, что вопрос о ее вступлении в ЕС утерял сегодня свою актуальность), так и в мире ислама — с примирением в Сирии попытки Турции вернуть себе заметную роль в мире современного ислама явно потерпели поражение. О факте своих переговоров на эту тему с Эрдоганом, и проявленном интересе Турции Назарбаев уже заявлял на очередной встрече руководства стран ТС-ЕЭП. Можно с уверенностью говорить, что это было первое, но далеко не последнее движение в этом направлении. Более того, вслед за Турцией о желании присоединения к ТС вполне могут заявить и иные страны — такие как Южная Корея, имеющая в Астане очень неплохие позиции, Иран, и даже Китай.

В-третьих, Евразийский союз обеспечивает Казахстану совершенно иной статус в его отношениях с Европой. Не секрет, что европейский вектор был и остается приоритетом для Астаны, и он неоднократно предпринимал попытки сближения с ЕС, которые, впрочем, до сих пор ограничивались весьма скромным результатом. После того, как председательство Казахстана в ОБСЕ, на которое в Астане возлагались очень большие надежды, по сути прошло без каких-либо результатов, тот решил не играть далее в качестве одиночного игрока, но обрести качественно иную весовую категорию в качестве части нового интеграционного объединения. И этот расчет, кстати, уже вполне оправдался — так, на недавней презентации стратегии Назарбаева 2050 в Астане присутствовал целый ряд видных европейских функционеров, как отставных, но сохраняющих свой вес, — в лице Романо Проди, Александра Квасневского, ЭхудаОльмерта, и других, — так и действующих. Насколько можно судить, переговорный процесс Казахстана с ЕС в его новом качестве члена ТС пошел намного успешнее и результативнее.

В этом плане можно с уверенностью прогнозировать, что украинские события Казахстан будет использовать, во-первых, для торга по укреплению своих позиций в органах ЕЭК — и «провисание» экспансии казахстанского бизнеса в России, и потенциальная готовность Москвы уступать будут конвертироваться Астаной в административный ресурс в рамках ЕЭК. В свою очередь, этот ресурс будет использоваться в первую очередь на тех направлениях, где Астана может добиться для себя реальных прорывов. При отсутствии немедленных экономических перспектив прорывные направления будут нащупываться в политической сфере, а тут наиболее многообещающим сегодня является лоббирование сближения Турции с Таможенным союзом. Очевидно, что уже сам процесс такого сближения, если он начнется, существенно поднимет статус Казахстана в рамках ТС, превратив последний по сути в его архитектора.