Белорусский путь: трудовая теория нации

Работа по формированию белорусской идеологии в целом провалена. Сегодня, вероятно, это общий пункт молчаливой конвенции сторонников «сильного государства», эпоптов «нацыянальнай iдэi», а также «технократов» и «прагматиков» (т.е. вроде как идеологически индифферентных индивидов). Формализм, с которым выполняются многие поручения государства, проявил себя и здесь. Упомянем, например, изданный в 2004 г. учебник «Основы идеологии белорусской государства» [1]: он пестрит умными словами, дефинициями, статистическими таблицами и историческими экскурсами. Это, возможно, основы, но не идеологии. Между тем, если исходить из того, что на протяжении 26 лет А. Лукашенко располагал и продолжает располагать своей электоральной базой (путь и редеющей из года в год и от кризиса к кризису), то у него имеется какая-то доктрина — набор культурных кодов, расшифровываемых «заказчиком» без лишних усилий. Другими словами, идеология — как вирус: мы ее не видим, но она существует.

Для наличия идеологии достаточно трех ключевых факторов. Первый — это идеологическая инфраструктура, представленная в нашем случае идеологической вертикалью и подконтрольными государству СМИ. Она есть. Второй — содержательная начинка, которая — как бы мы к ней не относились — тоже есть. Наконец, третий фактор проявляет себя в аспекте эффектов: воздействие пропаганды должно способствовать развитию у потребителей дефектов критического мышления и равнодушию к противоречиям.

Идеологическая доктрина белорусского авторитаризма (для краткости будет именовать ее «белалогией» или BYL) не содержит квазинаучного стержня, у него отсутствует теоретическая база, по сути дела она представляет собой свалку идеологических представлений, заимствованных в частности из национал-социализма и его антипода — интернационал-социализма, не являясь ни тем, ни иным. Попытки обнаружить родство белалогии с фашизмом [2], впрочем, имели меньший успех среди интеллектуального сообщества, нежели отсылки к марксизму-ленинизму — по меньшей мере, из-за «инфраструктурного» фактора, ибо «сильное» государство собрало под свое крыло людей с соответствующей образовательной историей. И все же эти люди отозвались на призыв лидера взять «все лучшее из мирового опыта» и смешать в свой собственный белорусский «негрони». То есть нужно отдать должное конструкторам белорусской национальной идеи и признать их определенную креативность.

В знаменитом эссе «Вечный фашизм» [3] Умберто Эко продемонстрировал, что, вопреки общепринятым представлениям, фашизм в его «вечной» версии (Ур-фашизм) не был и не является монолитной идеологией. Он был «коллажем из разносортных политических и философских идей, муравейником противоречий». У Муссолини, говорит Эко, не было никакой философии: у него была только риторика. У Лукашенко, продолжим мы, есть болтовня. Иногда она принимает форму «больших разговоров с президентом», иногда является набором реплик по случаю, споров с воображаемыми оппонентами, и систематически — форму программных выступлений перед парламентом и народом.

Опять же, во всем этом словесном бардаке нет никакой логики, но все же парадоксальным образом имеется своя система — «упорядоченная расхлябанность» на языке Эко. В отличие от Ур-фашизма, белорусская доктрина «особого пути» представляет собой еще более хаотичный конденсат архетипов — и по этой причине ее труднее фиксировать в качестве идеологии. Тем нее менее, она содержит нечто вроде метода — набор ключей, позволяющих «декодировать» реальность определенным образом, она предполагает этику, эстетику и то, что можно назвать нормативно-позитивной антропологией — представлениями Лукашенко и его ближнего круга об электорате, о том, каков он есть и каким должен быть.

1. Сложно сказать, откуда в белорусской идеологии появились элементы даосизма («пути вещей») и других восточных учений, но белалогия — это идеология пути. В отличие от фашизма и коммунизма, провозглашающих некую высшую целью социальных трансформаций («общее благо» в «тысячелетнем рейхе» либо «общая польза» в бесклассовом обществе), у белорусского Пути нет цели. Это просто путь, которым нужно идти. Путь уникален — тропинка, по которой не пройдет никакая другая нация. Поэтому для белорусского народа в принципе нет примеров для подражания, имеются лишь «этнографические» критерии адекватности и допустимости, вымученные в представление о суверенитете.

Специально заметим, что упомянутая тропинка очень ухожена — это такой, в общем, аккуратно вымощенный тротуар, о края которого разбиваются холодные волны внешней нестабильности и хаоса. BYL не содержит мессианства, и это отличает ее от тоталитарных идеологий.

Вопреки широко распространенному убеждению, уникальная траектория пути Беларуси не совпадает с траекторией интеграции, стыковка белорусского челнока с материнской станцией не заложена в базовую программу Пути или, как уже сказано выше, у него нет цели. В действительности то, что подразумевается под «Back in the USSR», является не возвратной геополитической миграцией в семью братских народов, но путешествием во времени в «старое доброе» вчера, поэтому:

2. BYL является не прогрессивной, по принципиально регрессивной. Это повествование о вечном возвращении того же самого — нарратив, обслуживающий местную реакцию на внешние угрозы. Говоря словами Владимира Фурса, «местный „ответ“ на глобализацию ведет к внутренней трансформации модернизированного общества, которое парадоксальным образом приобретает черты традиционного и даже архаического. Происходит инволюционная дедифференциация общества; простое воспроизводство социальной стабильности, возводимой к „мифическому прошлому“ советских времен, утверждается в качестве абсолютной ценности».[4]

3. Подобно другим идеологиям, белорусская национальная идея догматична, но для нее не характерен культ традиции. «Традицию» можно обнаружить лишь в виде календарных праздничных дней, а также в институциональном фасаде из спящего парламента, дремлющего правительства и непрестанно действующего главы государства (так было и в советское время). Традиционализм старше фашизма, говорит У. Эко, но догматизм старше их обоих. «Модернизация» как движение в современность является внешним и случайным аспектом белоруской догмы, «сохранение» (например, унаследованных предприятий) и «самосохранение» (народа и его власти) — внутренним и необходимым. В принципе белорусская идея — в отличие от различного рода утопических социализмов и ленинского коммунизма — развивается под знаком непринятия современности в принципе. ПВТ — это зло, но необходимое зло, Интернет — «мусорка», социальные сети — кошмар в чистом виде.

Традиционалистская апроприация элементов истории Великого княжества Литовского, Белорусской народной республики или советского «мiнулага» (особенно это касается победы в ВОВ) вполне допустима, но отнюдь не является обязательной. Несмотря на наличие общих кодов — некритического отношения к тому, что «само собой понятно» (догмам) и консервативного мышления — догматизм отличается от традиционализма большей самодостаточностью. Таким же образом легитимность белорусского авторитаризма не нуждается в исторических ходулях и подпорках и замыкается на чудесный феномен Лукашенко-спасителя, являя тем самым эсхатологический аспект белорусской идеологической туманности.

4. Многие реакционные «измы» произрастают из фрустрации массили определенных социальных классов, пострадавших от экономических и политических катаклизмов. Таким же образом и идеология «сильного» белорусского государства должна быть признательна распаду СССР и последовавшему глубокому экономическому кризису.

В своей книге «Александр Лукашенко. Политическая биография» [5] Александр Федута отмечает: «наш электорат мог отличаться лишь одним — крайней степенью люмпенизированности. Люмпен не обладает собственной идеологией, а потому возможность привлечь его на нашу (избирательного штаба Лукашенко — прим. ред.) сторону была вполне реальна». «Люмпенизированные» массы, разумеется, следует трактовать в расширительном смысле, поскольку в начале 1990-х от кризиса страдали не только пенсионеры и рабочие, но почти все социальные группы, поэтому популистские афиши «сохранения наследства» и «наказания виновных» нашли хорошую аудиторию даже среди интеллигенции. Люмпенизация «средних» классов (целевой аудитории власти) была тотальным эффектом распада империи, и многие постсоветские авторитаризмы взрастали и наливались соками на бескрайнем и непаханом (в силу коллапса марксизма-ленинизма) электоральном поле.

5. Униженным и обездоленным людям идеология должна сказать что-то утешительное. Велик соблазн предложить им месячную зарплату в 500 баксов, но это — аспект не столько идеологии, сколько политико-экономической целесообразности. Подлинное послание: бедность — не порок. Белалогия — это идеология бедных людей, тем не менее в целом удовлетворенных текущим положением дел. Если экономисты разгоряченно рассуждают о снижение зарплат и ВВП, то Лукашенко всерьез говорит о том, что люди оправляют детей в школы для того, чтобы она там поели. Школа — это не знания, школа — это обед, и это, с его точки зрения, нормально. Много ли нужно белорусу? Немного молочка, мяса по выходным — как-то так.

Противоположность бедности — богатство, роскошь, собственность. В целом белорусам богатство противопоказано, ибо развращает и склоняет к праздности. Сам Лукашенко, как утверждается, тяготеет к потребительской неприхотливости, а предметы роскоши, которые его окружают, — подарки от различных организаций, фирм и лидеров других государств. То, что в такой системе координат, понимается как «благосостояние народа», принципиально отличается от «богатства» и сводится к возможности самореализации и самоопределения в труде (см. п. 7).

6. «Самоумаление» (в терминологии В. Фурса) — неамбициозность, аполитичность белорусов и «заземлённость» их жизненных стратегий — с другой стороны, позволяет им наслаждаться спокойным трудом в кругу ближайшего социального окружения, лишенного мобильности. Дефицит героики запросто компенсируется исключительными качествами харизматического лидера, с которым обыватель себя идентифицирует, передавая ему полномочия по принятию решений в жутком и опасном «большом мире». В действительности это своего рода «пакетное делегирование»: вместе со всеми своими свободами (в обмен на комфорт и безопасность) обыватель передает лидеру все свои лучшие качества и умения, посему А. Лукашенко — не только прозорливый политик, он также выдающийся спортсмен, толковый хозяйственник, рачительный агроном, прошареный экономист, сметливый вирусолог.

Наконец, театр с очередным делегированием полномочий первому президенту — за счет стратегии производства «народа» как алиби — обставляется таким образом, что позволяет дает ему возможность именоваться не «победителем выборов», а «всенародно избранным». Галлюцинация «народа» рекрутируется в «политику» календарным методом — время от времени обыватель призываются отслужить свою мессу в кабинке для голосования.

7. Культ труда — важнейшая составляющая белорусской идеологии, это не просто техническое заимствование из Маркса: применительно к модерному обществу труд мог бы характеризоваться как «создание потребительных стоимостей», но это была бы уничижительная характеристика чего-то святого. Труд важен сам по себе вне зависимости от того, насколько он производителен и насколько востребован рынком, и чем тяжелее этот труд — тем он лучше и прекрасней.[6] Легкий труд почти не в счет, ибо труд — это эквивалент «борьбы» в исторических фашизмах. Исходя из этого безработица в Беларуси — почти отсутствующее явление, а «тунеядство» — наиболее тяжелая разновидность грехопадения.

«У нас нет иных источников для жизни, кроме труда наших людей», — так обосновал Лукашенко невозможность введения карантина в стране, но этот «источник жизни» по сути дела и есть сама жизнь, способ выживания, форма самовыражения индивида и самоопределения нации. «Право на труд» является важнейшим из прав, которое замещает собой права собственности и свободы. Отсюда закономерно вытекает, что частная собственность не должна и не может быть «источником жизни» — она в любой момент может быть экспроприирована государством, то есть группой людей, экспроприировавших государство и действующих от его имени. Это, в общем, три в одном: экспроприация экспроприаторов экспроприаторами.

8. В таксономии труда труд на земле — самый привилегированный из всех его видов, посему белалогию во-многом можно характеризовать как этнографическую версию аграрного социализма, сочетающего компоненты собственно социализма и аграрного образа жизни — этакий буколический социализм. Несмотря на то, что порядка 75% белорусов проживают в городах, аграрная эстетика (луга, поля и одуванчики) превалирует в пропаганде и социальной рекламе, а проблематике «села» уделяется огромное место в экономической политике государства. Адресат этого потока сообщений предположительно (зачастую по факту так и есть) всегда помнит об истоках и — в силу закона вечного возвращения — постоянно стремится к ним обратно. Копошение в огороде, выращивание козочек и езда на тракторе являются не только социально престижными видами времяпровождения, они также целительны и помогают, например, от заражения SARS-CoV-2 [7].

9. BYL является разновидностью левого популизма с некоторыми вкраплениями национализма (если такое возможно): она анти-элитарна в содержательном отношении и проста в риторическом (транслирует «простые вещи» для «простых людей»). Все это довольно емко сформулировал сам президент: «Возле кормушки, имя которой власть, все хрюкают одинаково: и красные, и белые». Радикальное равенство закономерно проистекает из регрессивного движения к дедифференциации социума (п. 2). Вместе с тем, провозглашая радикальное равенство (а первый президент — наиболее равный всем остальным), такая доктрина запросто умеет эксплуатировать элементы расистских представлений («белорусы — это русские со знаком качества»), и все это вполне нормально внутри себя уживается.

10. Итак, первоначально дезориентированный (утративший советскую идентичность), но вновь обретший себя через труд индивид самоопределяется как исполнитель предписанных свыше социальных ролей. «Законопослушание» — важнейшая отличительная черта белорусов как нации. На индивидуальном уровне соблюдение закона и порядка должно восприниматься как строгое следования директивам, спущенным сверху, поэтому «закон» и «Лукашенко» — это почти синонимические понятия; почти — поскольку, экспроприируя государство и как бы растворяясь в нем, он становится над законом.

11. Культ борьбы, героика смерти, надрывный пафос подвига — ничего такого вы не найдете в BYL (в отличие от большинства исторических «измов»). Белорусы — миролюбивыелюди, причем «пацифизм» (который неприемлем в частности в фашизме) доходит у них до крайней степени. «Донор региональной безопасности» — это почти предсказуемый ответ на события «майдана» и последовавшего конфликта на Донбассе. Белорусы блюдут великую иллюзию мира как пространства всеобщего благоденствия.

На первый взгляд, в белорусском «мире» вращаются травматические воспоминания о минувшей Войне, но местное понимание «мира» намного глобальней и глубже, чем просто отсутствие войны. Это — отсутствие «майданов», «плошчы», протестов, несогласия и даже инаковости, ибо инаковость — признак несогласия, несогласие — это потенциальный протест, а протест — первый шаг к войне. «Миролюбие» не является признаком человеколюбия и гуманизма, оно ничего общего не имеет с Просвещением, приветствующим несогласие как необходимый элемент рационального дискурса, оно есть проявление туземного неприятия всего инородного и чужого, осмысливаемого как «враждебное».

12.Ни одна реакционная идеология не может обойтись без образа врага. «Враг» позволяет, во-первых, состояться воображаемой целостности социума (обеспечить алиби «народа»), во-вторых — канализировать ресентимент и социальную агрессию масс. Враги Беларуси объединены общей завистью в отношении этой стабильной и процветающий страны и стремлением нарушить ее внутренний «мир». Внутренние враги — это, разумеется, «пятая колонна» («социальные иждивенцы» включены), которая финансируется за счет средств богатой мировой закулисы. В целом всех врагов белорусского народа — будь то олигархи, «сидящие» на энергоресурсах корпорации или западные либеральные демократии, — можно охарактеризовать как богатых бездельников. Враги бравируют своими богатством и праздностью, подпитывая праведный гнев оскорбленных трудолюбивых муравьев.

Конспирология — неизбежное подспорье такого мировоззрения, а заговор (США и сателлитов, финансовых воротил, западных спецслужб, Кремля, педофилов, гомосексуалистов и пр.) — его излюбленный «методологический» инструментарий [8]. Если в обычном дискурсе «теория заговора» зачастую используется как аргумент ad absurdum — для дискредитации оппонента, который предположительно верит в существование «тайного сценария» событий, то для белорусских прений вокруг политики в высшей степени характерно его использование в позитивном ключе. Если что-то пошло не так, то это кем-то «проплачено», а социальные конфликты и противоречия рассматриваются как часть всеобщей борьбы сил добра и зла.

13. Белорусский режим играет своей маскулинностью. Враги сильны, но за белорусами стоит еще более сильное государство во главе с сильным лидером. Либеральная расхлябанность, гомосексуальная немужественность и прочие виды «слабости» в этом смысловом контексте дискредитированы. Женщинам не место в сфере принятия решений — они как бы ослабляют власть, лишают ее тестостерона. Их присутствие в госаппарате, конечно, допустимо — на уровне обсуживающего персонала, не более того. Все эти спортивные хобби, все эти шрамы на лице главы государства (якобы полученные во время хоккейных турниров) — все должно создавать иллюзию повышенной мужественности верховной власти. Если кто-то получил по хребту милицейской дубинкой — ну чего ты стонешь? Ты же мужик, терпи. Наконец, для того, чтобы государство было сильным, оно должно быть большим. Посему в Беларуси высокий удельный вес госсектора, а количественное отношение госслужащих к остальному населению одно из самых высоких в современном мире.

Идеология белорусской государственности, обслуживающая нынешний политический режим, — во многом пародия на всех ее прародителей, но это не означает что эта карикатура является нефункциональным агрегатом идей и представлений. Если кто-то покупает идиотские пасторальные картинки и развешивает их по стенам своей квартиры, это не означает, что он ими не любуется. Недавно представительница Больших профсоюзов Беларуси, отбиваясь в FB от нападок нелояльных граждан, отстаивала «независимость профсоюзов от хозяев, а не от Избранного Народом Президента». Здесь все слова и все большие буквы на месте. ФПБ, самая массовая организация страны (4 млн членов, согласно данным самой организации), находясь внутри государства, ведет борьбу не за права трудящихся, а за права «хозяйственника» против «хозяев», то есть частного бизнеса. Пример правильноусвоенных уроков идеологии.

Описанная выше элементная база идеологии — это ее минималистская версия, то есть не исчерпывающая — особенно в части негативных характеристик. Так, в частности, для белорусской идеологии не характерен мистицизм и иррационализм, которым питаются различного рода националистические и фашистские доктрины. Она также не содержит атеизма, ярко представленного в интернационал-социализма ленинской закваски, однако сцепка с православием ослаблена, поскольку это означало бы миграцию в сторону «русского мира». Я также подробно не останавливался, скажем, на личности вождя, без которой белорусская идея выглядит немного неполноценной, и не расписывал концепты «суверенитета» и «социального государства».

Более того, не все перечисленные выше компоненты идеологии являются обязательными и, следовательно, относительно легко замещаются другими, альтернативными. Тем не менее, выражаясь в манере У. Эко, даже нескольких этих компонентов достаточно для конденсации белорусской идеологической туманности. «Мы говорим Ленин, подразумеваем — партия, мы говорим партия — подразумеваем Ленин», — скандировал В. Маяковский. Так и в нашем случае: имеется замкнутая в себе серия подразумеваний. Это в действительности и есть идеология.

[1] Князев С. Н., Решетников С. В. (ред.) Основы идеологии белорусской государства: Учеб. для вузов. Мн: Академия управления при Президенте Республики Беларусь, 2004.

[2] См., например, «Политический фашизм и белорусский режим.» Белорусский партизан, 08.03.2011, https://belaruspartisan.by/politic/188569/.

[3] Эко У. «Вечный фашизм», Наше мнение, https://nmnby.eu/news/xlibris/2182.html.

[4] Фурс В. [4] «Белорусская „реальность“ в системе координат глобализации (постановка вопроса.)» Наше мнение, 7.09.2005, https://nmnby.eu/authors/104.html.

[5] Федута А. Александр Лукашенко. Политическая биография. М.: ИД «Референдум», 2005.

[6] Вопрос о том, какие качества прежде всего стоит воспитывать в детях, — вполне корректный аналитический ход для понимания того, что является наивысшей ценностью для взрослых. Согласно данным Исследовательским центром ИПМ по состоянию на конец 2018 г. такой ценностью было «трудолюбие».

[7] «Новый рецепт Лукашенко от коронавируса — козочки!» Euroradio.fm, 04.03.2020, https://euroradio.fm/ru/novyy-recept-lukashenko-ot-koronavirusa-kozochki-video.

[8] Пайпс Д. Заговор. Мания преследования в умах политиков (пер. Д. Завольского). М.: Новый хронограф, 2008.