Двадцать лет назад политолог Виктор Чернов писал, что большинство постсоветских стран, вставших на путь реформ, продемонстрировали откровенное отторжение формирующихся новых общественных отношений. Оно проявлялось в различных формах — от умеренных до агрессивных и реакционных; но в Беларуси, как считал Чернов, консервативно-советская тенденция приобрела наиболее полное воплощение. Уже в то время вывод известного политолога не претендовал на новизну. Большинством коллег он оценивался как простая констатация — что было обещано суверенной Беларуси, то и было с ней проделано.

За двадцать последних лет консервативные советские тенденции, присущие «белорусской модели», реализовались полностью, а робко заявленные поначалу реформаторские импульсы угасли. Поначалу считалось, что рынок «как таковой» обществу не нужен. Если рынок не помогает решать социальные проблемы, то со всем этим справится государственная плановая экономика. Возникли искусственные дилеммы: рынок против плана, план против рынка. В результате возник практический дуализм, который исключил и плановое ведение народного хозяйства, и рыночного.

Было чудо, но сплыло

Если верить официальной статистике, в первое лукашенковское десятилетие экономика оживилась и продемонстрировала высокие темпы роста («белорусское экономическое чудо»), которое объясняли наведением «порядка» не только в экономике, но и во всех иных сферах. При этом применялись пожарные меры. Например, для преодоления кризиса неплатежей широко практиковался бартер. В итоге: производство сохранялось, торговля процветала, хотя денег ни у кого не было. Если контроль над ценами в торговле промтоварами ослаблялся, то цены на продтовары замораживались. Таким образом считалось, что колхозы обязаны полностью отработать те щедрые инвестиции, которые они получили еще от прежней власти. Считалось, что выживут и колхозники — за счет своих приусадебных хозяйств. В то же время оплата их артельного труда замораживалась, никогда вовремя не выплачивалась. До той поры, пока ее не обесценит галопирующая инфляция.

Особое внимание уделялось восстановлению прежних «взаимовыгодных» народнохозяйственных связей между бывшими республиками. В первую очередь, с РФ — не в последнюю очередь благодаря реализации первых схем интеграционного проекта.

На этом фоне предельно развились методы «ручного управления» экономикой. Если диктаторские потенции вождя в политике иногда довольно жестко критиковались, то против его открытого порабощения экономики возражали разве что индивидуальные предприниматели. Стиль диктатора импонировал широким массам, получавшим работу и скромную, но регулярную зарплату якобы из его рук.

Казалось, это будет вечным

Но экономика периодически попадала в кризисные ситуации, которые отбрасывали ее далеко назад. Достаточно вспомнить кризис 2011 года, когда искусственно ускоренная экономика фактически свалилась под откос. Для ее возвращения на прежнюю колею, пришлось вдвое сократить заработную плату, которая только-только поднялась до пресловутых «500». А если вспомнить, что глава государства говорил о «1000», то можно сказать, что прогнозист из него получился скверным. Сегодня экономика едва-едва возвратилась к средней зарплате 10-летней давности, и нет предпосылок полагать, что в она в ближайшей перспективе существенно вырастет.

Можно ли назвать спад в 1,9% «дном», которого достигла экономика, отказавшись от российской нефти? Отвечая на этот вопрос, один авторитетный аналитик отвечая на этот вопрос, сказал: назвать это дном — большой оптимизм. Дно — это то, от чего отталкиваются и идут наверх. Не факт, что мы от чего-то оттолкнемся по простой причине: непонятно, когда закончится нефтяной конфликт с Россией.

Вербальные инновации

Глава «Белгазпромбанка» Виктор Бабарико считает, что, открывая рынок, Беларусь рискует быть съеденной по причине своей неконкурентоспособности. Он предлагает назвать хотя бы один уникальный продукт или производство, созданные в Беларуси за последние 25 лет. К ноу-хау он относит семиотические ухищрения, которые «лишь удивительным образом обогатили экономические термины иным смыслом». По этой причине, любое понятие и суждение об экономике, всякая логика, требуемая для ее анализа, может быть понято только в сочетании с прилагательным «белорусское».

Например, рассуждает Бабарико, если предприятие чем-то плохо, его сначала санируют, затем проводят модернизацию, а потом начинается процесс улучшения. В Беларуси этот принцип поменяли местами — сначала модернизируют, а после почему-то начинают санировать. В результате во всем мире после модернизации — улучшение, а у нас — крах. Для иллюстрации он ссылается на модернизацию деревообрабатывающей отрасли, после которой «она практически умерла». Таким же образом он оценил модернизацию цементной отрасли, упомянул сельское хозяйство, которое обречено на вечные муки от непрерывных и разномасштабных модернизаций.

В такой ситуации и экономика в целом, не способная производить богатство, а исключительно золото иного рода.

Наручники на директорском столе

Не первый год, а в последнее время непрерывно, подобно челноку, Лукашенко снует между фабриками и заводами, между фермами и ремонтными мастерскими и вместо образцового порядка видит запустение, вместо усердия — безразличие, вместо растущих прибылей в возрожденных, модернизированных и не единожды санированных предприятиях — растущие убытки и долги. Всякое посеянное зерно стоит дороже собираемого урожая. Что ни сделай — не помогает.

Последняя его инспекционная поездка в Могилевскую область вписывается в общую канву. Он, «все знающий по технологии» перешел на личности. За каждое производство он возложил персональную ответственность не только на директоров, но и на чиновников высокого уровня. Приказал им прочувствовать свою степень ответственности перед ним самим и главой госконтроля.

А пока колоссальные государственные вложения ожидаемой отдачи не дают. А предприятия требуют дополнительных ассигнований. И тут возникает дилемма: если не дать деньги, то всю эту модернизацию придется списать в утиль. А если дать денег, то не факт, что убытки не вырастут. И не потребуют еще больших вложений. Вот такой ведется разговор между персонально ответственными лицами. А для того, чтобы они целиком осознали глубину ответственности за прибыльную работу, Лукашенко посоветовал высокому чиновнику, положить директору на стол наручники. И скажи ему, «что под ту продукцию, которую он производит и реализует на рынках (он же тебе сказал, что у него есть рынки), мы ему дадим оборотные средства. И наручники — чтобы перед ним лежали».

Как говорится, пускай не любят, пусть боятся. В прежние времена подчиненным, не проявивших ответственного отношения к делу, лишали партийных билетов. За этим могло последовать все — увольнение с работы с запретом занимать руководящие должности впредь; уголовное наказание вплоть до исправительных работ и расстрела. Лукашенко публично угрожает директорам, сажает, можно сказать лично, до суда определяет меру наказания. Дежавю? На самом деле ситуации повторяются только формально.

Запуганные подчиненные «при социализме» в большинстве случаев «планы партии» выполняли. А вот указания Лукашенко не исполняются. Задачи, даже те, которые стоят «на контроле президента», не решаются. Отчасти это объясняется ущербностью самого «ручного управления» экономикой. Трудно, например, представить Сталина, лично контролирующего работу многочисленных предприятий, как это пытается сделать Лукашенко. С другой стороны, сталинским директорам было проще. Их никто не обязывал продавать свою продукцию, достаточно его было произвести.

Сейчас же от директора требуется не только выполнить программу по валу, но и обеспечить реализацию продукции на рынке, получить выручку, достаточную для компенсации всех затрат на производство и получения прибыли. Планы по валовому производству продукции худо-бедно выполняются. По реализации — нет. В первую очередь потому, что рынки ориентируются на конъюнктуру, которая закрывает путь неконкурентоспособной белорусской продукции.

Элита торговли

Приходится приспосабливаться. Например, продавать мясомолочную продукцию ниже себестоимости. Не ради выгоды, а для получения валюты в бюджет. Из всех постсоветских коллег-президентов только Лукашенко можно назвать мелким негоциантом, который торгует и торгуется за нефть, газ, станки, автомобили и тракторы, колбасу, сыр, сгущенку, сахар, ковры-диваны, цемент и патоку. И всего его министры, все дипломаты пытаются торговать.

Выгодной торговли не получается. Взять для примера, сахар, наращивание производства которого потребовало колоссальных затрат. Исходили, видимо, из абсурдного предположения, что его не хватает и что можно потеснить на рынке кубанских свекловодов. Как результат, белорусский сахар в России в розничной торговле стоит в два раза дешевле, чем в Беларуси. В России получают валюту, убытки извлекают из собственной хозяйственной сметки.

И раз возникают такие коллизии, практически в любой отрасли появляются «серые схемы», благодаря им и «лежащим на столах перед директорами наручникам», последние превращаются в негоциантов, торгующими без убытков — без личных убытков. Они лучше других прониклись персональной ответственностью за полученное им безнадежное дело. Видимо, многие из них спешат успеть по неминуемой посадки создать страховой фонд для себя и своих семей.

Правду говорят: жизнь человека бесценна, но числится она по прейскуранту изделий разовых. Исходя из этого можно определиться с мерой ответственности человека за свою жизнь. Она намного выше, чем ответственность наемного работника перед работодателем, чиновника — перед вышестоящим начальником, начальника — перед президентом. А президент ответственен — на выбор — перед народом или перед Богом. То есть ни перед кем. Поэтому при наличии множество ответственных перед вышестоящими, экономика пущена на самотек. Поскольку нет субъекта, жизнь которого непосредственно определялась экономикой, чтобы стала органической частью его жизни.

Грозен Лукашенко, грозен главный контролер Алфимов, но никакой ответственности за последствия своих решений они не несут.