Назначение Михаила Бабича послом в РБ и так называемый «ультиматум Медведьева» вызвали очередной всплеск опасений о будущем Республики Беларусь. Насколько ли сильна угроза суверенитету и что следует делать?

Чтобы оценить степень угрозы, нужно понять Путина, а чтобы понять Путина, нужно понять постсоветскую Россию. В постсоветский период у России были три варианта государственно-политического развития: 1) создание либерального конфедеративного государства по западным образцам; 2) создание какой-то формы национального государства; 3) построение евразийской квази-империи. Осуществление первого варианта теоретически возможно, но ввиду того, что Россия имеет за собой византийское, татаро-монгольское, царское и советское прошлое, практическое его воплощение возможно разве что в ХХII веке. Ельцинский период в этом плане был важен тем, что дал возможность сделать несколько интеллектуальных и политических упражнений, которые могут пригодиться в необозримом будущем.

Превращение России в национальное государство, основой которого была бы сильная и общая для всех культурно-языковая идентичность, еще менее реалистична. Россия — не просто «многонациональное», а много-много-много-национальное государство. Эффективно реализовать этот принцип можно только путем… выхода России из состава Российской Федерации (как бы парадоксально это ни звучало, но это действительно одно из практических следствий данной опции).

Остается третий вариант. С прагматической точки зрения построение евразийской квази-империи имеет самые большие шансы стать российской национальной идеей на ближайшие несколько десятилетий, и по факту оно уже сейчас ею становится. Здесь, наверное, стоит сказать несколько слов о предыстории и главных чертах постсоветского евразийского проекта.

Евразийская интеграция: Назарбаев — Лукашенко — Путин

Идея евразийской интеграции была впервые озвучена в марте 1994 года Нурсултаном Назарбаевым, президентом Казахстана. Это была именно идея, интеллектуальный эксперимент без отчетливого политического плана. Идея была созвучна с российской концепцией евразийства, которая корнями уходит в XIX век, и которая в ельцинскую эпоху была всего лишь одной из десятков других «альтернатив» либерально-демократическому развитию России. Вполне возможно, что Назарбаев, озвучивая эту идею в первой половине 1990-х, хотел лишить современных российских идеологов евразийства монополии, показать, что евразийство возможно и в казахской трактовке.

Александр Лукашенко уже на этапе предвыборной кампании в 1994 году взял на вооружение идею «воссоздания Союза». Но это имело мало общего с тем, о чем говорил тогда Назарбаев. Казахский президент уже тогда сделал ставку на укрепление независимости и национальной идентичности Казахстана, а идея «евразийской интеграции» была озвучена им не как альтернатива казахскому национальному развитию, а как его продолжение, как новый уровень этого развития. У Лукашенко в 1990-е годы не было никакой стратегии укрепления национальной идентичности, и им двигало не геополитическое видение, а желание самому стать во главе союза.

Кремль в те времена был занят внедрением «либеральной модели» на своей территории и превращением РФ в европейскую страну, поэтому без особого энтузиазма реагировал на интеграционные призывы Назарбаева, Лукашенко и ряда российских политиков. Идея евразийской интеграции начнет проникать в стены кремлевского дворца после экономического кризиса 1998 года, в результате которого позиции проевропейских либералов, и без того очень шаткие, ослабнут всерьез и надолго. После прихода к власти Владимира Путина императив евразийской интеграции станет одним из столпов кремлевской геополитики.

Евразийство — формула самосохранения для России

Кремль начал склоняться к евразийской идеологии не от хорошей жизни. И дело здесь не только в экономическом кризисе 1998 года, а в постоянной подверженности России распаду. Россия — это невероятно большое пространство: 17 млн км2. Контроль и управление всем этим пространством очень затратны. Делегирование управленческих и контролирующих функций регионам — мера, которая могла бы снизить издержки централизованного управления, — несет в себе реальные риски. Девяностые годы показали, насколько это рискованно. Добавим к этому факт проживания на территории РФ 190 народов, говорящих на ок. 100 языках и диалектах, исповедующих разные религии и верования. Кроме этого, Россия вынуждена (по крайней мере, сейчас) жить в условиях «проклятия ресурсов». Наличие огромных природных ресурсов не стимулирует инновативного мышления (зачем изобретать новое, если старое в избытке) и духа кооперации, а подталкивает к ожесточенной борьбе за доступ к ресурсам. Олигархизация плюс отсутствие этоса кооперации — это очередной фактор распада страны.

Построение евразийской квази-империи, или, как это чаще принято говорить, региональной супердержавы, — это на данный момент наиболее реалистичный вариант сохранения целостности РФ. Путин не вчера и не позавчера стал «империалистом», он стал им как минимум в начале нулевых. Факт его «кагэбэшного» прошлого имеет здесь относительное значение. Это прошлое, безусловно, повлияло на выбор средств и стиля ведения политики. Но нельзя сказать, что личностные характеристики Путина стали главным фактором выбора стратегических приоритетов. Выбор в пользу квази-империализма — это консенсус, который сформировался среди российских элит в течение прошлой декады и нашел существенную поддержку среди населения. Путин — это скорее участник консенсуса, чем его создатель.

Что делать белорусам?

Для нас, белорусов, имеется две новости: плохая и хорошая. Начнем, как рекомендуют психологи, с плохой. Плохая новость состоит в том, что политика давления на Беларусь со стороны России, в том числе грубого, беспардонного, — это всерьез и надолго. Путин уйдет не скоро, но даже когда уйдет, Россия вряд ли к тому времени будет готова превратиться в либеральное государство, а это значит, что консенсус насчет построения квази-империи, скорее всего сохранится, и после ухода Путина. Фактическая зависимость Беларуси от России — это неотъемлемый элемент этого консенсуса.

Хорошая новость состоит в том, что путинский режим зиждется не на иррациональном волюнтаризме, как это многие пытаются представить, а на вполне рациональных основах. А это делает его в определенной степени предсказуемым. Наверное, есть смысл уточнить, в чем заключаются эти «рациональные основы». Во-первых, сам выбор построения евразийской квази-империи — если посмотреть на это с точки зрения интересов РФ — вполне закономерный выбор. Перефразируя известное изречение о демократии, можно сказать: «Евразийская квази-империя — это худший вариант для России, если не считать всех остальных».

Во-вторых, путинский режим — будучи авторитарным в классическом понимании — на самом деле состоит из (неформальной) системы сдержек и противовесов. Самый сильный фактор противовеса — это экономические технократы, которые занимают и будут занимать в российской структуре власти сильные позиции. Путин — это не Хрущев, который был готов решать экономические проблемы с помощью иррациональных лозунгов «Догнать и перегнать». Он не из тех, кто не способен считаться с политико-экономическими закономерностями. Вторгнись в Беларусь и получи 90-процентную поддержку сегодня (хотя не факт), завтра — массированные санкции (почти наверняка), послезавтра — обвал экономики (вероятность высокая) и послезавтра — массовое неудовлетворение (значительная вероятность). Путин способен трезво отдавать себе отчет в этих рисках.

В-третьих, аннексия соседних государств не является для Кремля ни главной целью, ни основным методом достижения целей. Именно поэтому я последовательно употребляю выражение «квази-империя». Это неправда, что Кремль восстанавливает империю в понимании ХIX века. Путинский режим ставит целью сделать Россию региональной супердержавой с поясом формально суверенных, но фактически зависимых от нее соседних государств. Слабые, но формально суверенные государства внутри воображаемой зоны «российских интересов» — это вариант более приемлемый для Кремля, чем появление новых субъектов РФ. Насильственное присоединение новых территорий не исключается, но это самый крайний вариант, и далеко не самый желаемый для Кремля.

Таким образом, вероятность наихудшего для Беларуси сценария — насильственная аннексия — очень низкая (хотя не нулевая). Но можно быть уверенным, что всестороннее давление на Беларусь — политическое, экономическое и информационное, — как минимум сохранится и, вероятно, возрастет. Россия будет впредь отделять «мухи от котлет» и навязывать «прогрессивный» вариант интеграции. Любая попытка ослабить давление будет вызывать еще более сильное давление.

Безрисковых вариантов у нас нет, но есть вариант, который гарантирует максимальную вероятность сохранения суверенитета при минимальном риске военного вторжения. Он состоит из четырех императивов: 1) укрепляй национальную идентичность; 2) перестраивай экономику на рыночные отношения; 3) укрепляй отношения с другими странами, особенно западными; 4) сохраняй риторику «братской дружбы» с Россией (и, где это возможно без ущерба для национальных интересов, подкрепляй это делами).

В этом списке нет самого, пожалуй, распространенного в белорусской экспертной среде императива: защищай свое информационное пространство. А его нет по той простой причине, что он больно напоминает императив из другой сказки: возьми под контроль цены на продукты. Дело не в том, что не должно быть никакой информационной политики (безусловно, она должна быть), а в том, что не стоит преувеличивать ее возможности. А эти возможности, особенно в нынешних, очень скупые. Их можно сравнить с возможностями человека, имеющим в распоряжении десять досок, с помощью которых ему предстоит «взять под контроль» поток реки. В лучшем случае ему удастся местами подкорректировать этот поток, но ни задержать его, ни существенно поменять направление не удастся. В контексте защиты суверенитета идеалом должна быть не ситуация, когда максимальное количество белорусов будет изолировано от российского информационного потока, а ситуация, когда максимальное количество белорусов будет самостоятельно отторгать любой посыл, который несовместим с фундаментальными интересами нации. Вот почему инвестиция в оздоровление и укрепление национальной идентичности в долгосрочной перспективе более рациональна, чем в изготовление «досок» для противодействия российскому информационному потоку.

Из всех четырех императивов господин Лукашенко блестяще реализирует четвертый, хуже — второй и третий, а первый (самый главный) — очень слабо. Возможно, «ультиматум Медведьева» послужит хорошим толчком к исправлению этой ситуации.