В первой части опубликованных в «Белорусском журнале» наших критических рассуждений по циклу статей Владимира Мацкевича казалось, что пресловутый местный Ахилл так и будет догонять черепаху будущего, двигаясь в одном и том же кругу размышлений вместе с изнуренными читателями, то во второй части разбора можно однозначно утверждать: Ахилл догнал и перегнал свою соперницу, далеко уйдя за линию горизонта и несколько подзабыв про сами цели соревнования. Иначе говоря, стремительно перешел от философского мудрствования к выражению политических амбиций и планов.
Любая критика подчинена собственному времени и циклу производства речи, а потому вынуждена держать рефлексивные паузы там, где обычная речь спешит побыстрее заполнить пустоты. Такая тактика позволяет ей обратиться сразу не только ко второй части статей Мацкевича о «Глобальном потеплении после холодной войны», но и к его поспешному ответу на предыдущие критические замечания, где автор еще резче очертил собственную позицию и четче обозначил свое понимание некоторых вещей. Эта же тактика позволяет критике поэтапно распутывать хитросплетения авторской логики и свойственные ей способы управления сознанием читателя. Причем делать последнее ей зачастую приходится не аналитическим, а синтетическим путем: не разбивать и без того безразмерный авторский текст на отдельные цитаты, бесконечно встраивая их в собственное тело, но, сопрягая фрагменты разбросанного содержания, интегрировать их в целостные концептуальные модели на дискурсивном уровне, давая им затем обобщенную оценку. Даже в этом случае критический текст становится весьма объемен, за что заслуженно просит прощения у читателей.
Напомним вкратце суть предыдущих критических замечаний. Они касались прежде всего тех оснований и постулатов, что заложили авторскую картину мира, которую тот впоследствии проецирует на своих читателей, чтобы успешнее внедрять собственные представления о целях, ценностях и путях реформирования Беларуси сегодня.
1. Подчеркивалась приверженность автора к схематизму исторического мышления, готовности тиражировать установку на встраивание всех наций и государств в единую логику цивилизационного развития, где в первую очередь западноевропейским странам, как региону «первого мира», приписывается управляющая и изменяющая весь остальной мир позиция обществ модернизации и глобализации.
2. Критически оценивалась попытка рассмотреть наиболее перспективный путь развития для современных обществ в свете понятия инновации, имеющего преимущественно производственно-технологический смысл, и игнорирующего наличный мощный кризис того, что феноменология именует «жизненным миром» человека, и что сопряжено в свою очередь с эрозией предшествующих ценностных оснований культуры и отсутствием внятных новых смыслов, целей и установок на актуальном этапе.
3. Подвергалась сомнению предложенная автором трехполюсная картина мира как неадекватно описывающая оный мир в категориях, наследующих логике времен «холодной войны» и принципам неоколониального геополитического мышления, кроме того противоречивая в некоторых своих определениях.
Следует отметить, что в последующих частях текста Мацкевича и его ответе на критику эти моменты были лишь усугублены, приводя к однозначным следствиям. И поэтому именно эти следствия, а также спорность целей и ценностей, лежащих в основании авторской точки зрения на программу реформ, будут являться основным содержанием этой части критического обзора.
Впрочем, основной политической цели написания данного цикла работ автор и не скрывает: «Главной, центральной, системообразующей и запускающей процесс реформирования целью может быть только одна — выведение Беларуси в число территорий и сообществ Первого мира. Реформы в стране нужны только для этого — вывести Беларусь в Первый мир». Если принять авторскую картину мира, предложенная цель и впрямь выглядит достойно, но лишь до поры до времени. Поскольку за вхождение в «первый мир» и встраивание в его процессы модернизации и глобализации предлагается платить совсем неоднозначную цену.
Автор исходит из убеждения в невозможности иного реформирования беларусского государства и общества нежели, чем через навстречное движение представителей «второго» и «первого» миров, где грядущие реформаторы, сконцентрированные в образе людей «второго мира», вынуждены встраиваться в контекст целей, ценностей и установок мира «первого». Учитывая, что «первый» мир в основном определяется через успешное освоение и потребление инноваций, речь здесь может идти лишь о том, что как таковые реформы могут произойти лишь благодаря ресурсам, знаниям и воле тех стран и людей, что распоряжаются текущей логикой производства и потребления инноваций, страны же «второго мира» могут лишь вписать себя более или менее успешно в эти предложенные не ими схемы. Такова вообще типичная логика модернизации как насильственного втягивания в свою орбиту развития более успешными обществами менее успешных.
Но вновь обратим свое внимание на то, что автор подразумевает под инновациями. В своем ответе Мацкевич еще откровеннее декларирует: «Инновации вводятся как основной товар современного рынка, самый прибыльный, самый дорогой товар. И этот товар вводится в рынок, где изменились отношения производство–потребление. Инновации — это не нечто новое; это то, что продаётся, распределяется и потребляется как новое. Поэтому „йога, фэн-шуй, каббала, ушу и даосизм“, даже коммунизм могут быть инновациями, но только если продаются, распространяются и потребляются как инновации». Здесь сразу же настораживает логика коммодификации, превращения отношений в товар, столь характерная для современных обществ и заслуженно критикуемая со времен Маркса. Коммодификация, или «товаризация» вещей и отношений в современном мире означает не только то, что теперь «все продается и покупается», что все становится предметом рыночных транзакций, но и то, что логика движения капитала не заинтересована в процессе реальной модернизации, то и дело подменяя ее фиктивной. С точки зрения продаваемости и успешности нет никакой необходимости внедрять новые форматы и отношения, вполне достаточно убедить условных потребителей в принципиальной «новизне» навязываемого товара. Как это, к примеру, произошло не так давно с 3d-технологиями в кинематографе: хорошо известная еще с 19 в. и пережившая несколько пиков возрождения в прошлом столетии технология создания стереометрического изображения вновь стала подаваться как революционная и новаторская, заставляя меняться индустрию развлечений и обслуживающую ее инфраструктуру (через закупку дорогостоящего оборудования киностудиями и кинотеатрами с переложением финансовой стороны вопроса на конечных потребителей). Что и в целом привело к «3d-буму» в самых разных сферах.
Чему служит данный урок? Тому, что понятая таким образом инновация есть не более чем естественный инструмент глобального регулирования капиталистической экономики, представляющая собой «топливо» для интенсификации процессов производства и потребления, запуска их на новые циклы. И тогда действительно в качестве «инновации» такая система может запускать даже и элементы якобы враждебной ей коммунистической идеологии, как давно уже стали коммерчески прибыльны выпускаемые майки и кружки с героическим анфасом Че Гевары: логика капитала всеядна. Ее интересует не столько сама инновация как внедрение нового в технологическом или социальном смысле, сколько то, что «похоже на инновацию» — псевдо-инновации. Как результат мы имеем бум «прорывных» технологий, большинство из которых имеет тот же смысл, что и смываемая втулка от туалетной бумаги: законсервировать существующие потребительские схемы в беге по замкнутом кругу погони за «новейшими» тенденциями производства. То, что подобные инновации могут также подразумевать и реальные технологические прорывы в целом не сильно меняет картину, поскольку логика внедрения таких технологических новинок подчинена не столько целям вероятного или воображаемого «общественного прогресса», сколько принципам капитализации (максимизации получаемой прибыли, приоритета более «дешевых» технологий над дорогими, повышения эффективности способов ведения бизнеса и пр.).
Все это делает общества капиталистической модернизации и псевдо-инновации коммерчески успешными и на этом основании привлекательными для менее развитых в финансовом плане систем. В ценностном же плане это общество товарного гедонизма, стремления достичь максимального комфорта своего проживания за счет переформатирования окружающей природной и социальной среды, приводящая к кризисам перепроизводства и негативным экологическим эффектам. Если вписывать представителей этого общества псевдо-инновации в контекст понятия «первого мира», то в таком случае им действительно не особо интересна политика реформ, ведь все, что интересует данную систему, это лишь ее успешное расширение и комфорт ее членов (ничего личного — лишь бизнес). Такая логика способна на успешное освоение уже открытого и обжитого пространства, но она не стремится к реальным прорывам, ведь любые риски должны быть для бизнеса хорошо обоснованными, пока же есть хоть малейшая возможность, он будет выжимать последнее из наличного.
Хоть автор и настаивает, что он принципиально не исходит в своих рассуждениях из колониальных и неоколониальных представлений, на практике именно попытка встроиться в отмеченные выше процессы выдают действительные установки текста. В разных частях цикла неоднократно подчеркивается, что логика господства и принудительного потребления, исходящая из «первого мира», осваивает и подчиняет себе территории, до поры до времени ей сопротивляющиеся. Этот процесс освоения и захвата территорий новой инновационной экономикой автор непосредственно связывает с процессами колонизации, говоря о том, что «первому миру» в Беларуси может быть интересна только инфраструктура территории для обкатки и продвижения собственных технологий, которые по причинам рискованных гуманитарных и иных последствий неэффективно разрабатывать на собственной территории. Примерно так, как неэффективно западному бизнесу сейчас размещать свои производственные мощности в развитых странах Европы и Северной Америки. И поэтому, чтобы получить необходимые ресурсы и идеи, реформаторы «второго мира» должны озаботиться тем, чтобы заинтересовать успешный «первый мир» в собственной инфраструктуре и готовности идти на такую реализацию.
При этом даже если поверить, что подобного рода размен может стать стартовым взносом для вступления Беларуси в «золотой клуб» стран «первого мира», это не дает никаких гарантий того, что это поможет нам действительно сделаться первыми среди равных. А не обеспечит всего лишь место старшего менеджера в этом, выражаясь словами Дж. Ритцера, глобальном Макдональдсе культуры, или, говоря метафорой Игоря Бобкова, отряде из менеджера и партизана на обочине всемирной «культуры комикса». Да, те, кто будет достаточно резво шевелится, двигаясь в подобной логике, смогут претендовать на позицию менеджера за прилавком, а не простого клиента, но, повторюсь, разве именно такой судьбы вправе ожидать беларусы от программы реформ?
В экспозиции тех трех ключевых направлений, по которым Беларусь может предоставить собственный ресурс для отработки новых технологий, очевидно просматривается желание автора вписаться в собственное понимание глобальных вызовов и угроз для «первого мира». Достаточно произвольно эти глобальные вызовы сведены к глобальному изменению климата и вынужденным волнам миграции, к которым новый глобальный мир по мысли автора не готов, не умея выстраивать подлинный мультикультурализм и мирное сосуществование разных этнических, религиозных, культурных групп и сообществ. Почему лишь эти вызовы и угрозы воспринимаются автором как глобальные, почему лишь в этих областях наша инфраструктура может оказаться полезна «первому миру»? — оставим эти вопросы на совести автора. В конечном итоге каждый имеет право на свою версию глобального алармизма и возможность видеть корни грядущего апокалипсиса в нерешенности именно данной группы проблем.
Если в 60-80 гг. ХХ в. все подобного рода прогнозы и предостережения касались неминуемой казалось тогда угрозы ядерной войны и глобальной борьбы за стремительно скудеющие природные ресурсы, то сегодня более модной выглядит тема экологической угрозы и вынужденной миграции. Сможет ли Беларусь стать реальным полигоном для обкатки неких технологий, способных дать ответ на данные вызовы, неизвестно, да и какого рода реформы для этого необходимы — также не уточняется. Скорее здесь можно усмотреть попытку заигрывания с определенного рода настроениями и опасениями европейских и американских политиков и попыткой их привлечения доступным ресурсом экспериментальной территории.
Но если такова и есть подлинная цель всей программы будущих реформ, то автора можно поздравить. Поскольку она уже начинает успешно претворяться в жизнь, как всегда инициируемая главным центром инновации и модернизации в нашей стране. Ведь недавно подписанный декрет № 8 о цифровой экономике как раз и знаменует собой движение в данном направлении: Беларусь становится территорией, где будут обкатываться малопредсказуемые в социальном и финансовом плане технологии криптовалют, блокчейн, что безусловно не оставляет равнодушными наблюдателей ни на Востоке, ни на Западе. Стремление заработать на новых передовых технологиях, характеризующие новую политику реформирования нашего государства, в таком случае хорошо вписываются в авторскую логику и преследуют схожую цель вхождения в прекрасный новый мир технологической инновации, внезапно перескакивая с заднего вагона агропромышленного состава в новенький передний вагон цифрового локомотива модернизации.
В этом смысле автору остается лишь поприветствовать принятые Президентом и правительством решения и скромно надеяться, что характер будущих реформ будет лишь расширен и углублен. Ведь что это, как не та самая «„экономика знаний“, „информационная экономика“, „цифровая“, или просто: 6-й технологический уклад!„“, которая грядет для беларусов посредством данного указа и о которой мечтает сам автор? Но нет! И Мацкевичу приходится как обычно критиковать пресловутый декрет за половинчатый и несистемный характер, говоря о необходимости политической и правовой реформы беларусского государства и расширения действия декрета на территорию всей страны. На фоне и без того достаточно скромных ожиданий от данного революционного шага правительства.
Нам остается лишь констатировать, что логика подобных реформ остаётся сугубо на тактическом, а не на стратегическом уровне. Так как собственной стратегии развития ни автор, ни беларусское государство, как кажется, не имеют: первый отдает ее на откуп в «первый мир», сводя свои упования к утопическому горизонту мира всеобщего благоденствия, к которому тот мир без сомнения движется, второе же — в принципе не стремится так далеко заглядывать в будущее и скорее озабочено решением текущего кризиса финансовых обязательств и попыткой стремительно залатать бюджетные дыры за счет передовой технологической сферы.
Если обобщить, то за всей предложенной автором концептуальной схемой и ее следствиями лежит старая идея, бережно лелеемая антисоветчиками всех мастей и политиками прозападного толка: стремление вновь геополитически и мировоззренчески стать частью европейского культурного и политического проекта. «Жить как в Европе», но у себя в Беларуси, как и положено «Европе Новой» не вполне соглашаясь с некоторыми представлениями и мотивами «Европы Старой». Сама по себе идея эта вполне закономерная и стабильно поддерживаемая, если доверять опросам, как минимум четвертью беларусских граждан. Однако в таком изложении она лишь вызывает недоумение своей риторикой единственно правильного пути реформирования и оставляет вопросы с точки зрения конкретизации тех предложений, которые Беларусь должна адресовать Западу в обмен на его финансовую, техническую и технологическую поддержку. При этом пока данная позиция не претендует на собственную исключительность, она вполне может выступать одним из возможных голосов в общественном диалоге по поводу будущности реформ.
Тем не менее, как это выглядит со стороны, сам автор зависает в неопределенной полу-позиции между мыслителем-теоретиком, предлагающим определенные способы обоснования и схемы для продвижения важных социально-политических идей, и политиком, заявляющим отчетливые программные требования и стремящимся заручиться поддержкой максимального количества сторонников. То, что автор четко не разделяет для себя обе эти позиции и пытается одновременно их совмещать, приводит к некоторой размытости и неконкретности его политических предложений, и односторонности, радикальности и противоречивости ряда идей, лежащих в основании. Что еще раз наводит на мысль, что, хотя социальная теория и может становится изменяющей общество практикой, она не может и не должна превращаться в непосредственную политику ради избегания ущерба как для самой себя, так и для собственно политики.
Таким образом, если свести всю обозначенную критику авторской программы реформ, то ее можно схематически представить через следующий ряд пунктов:
1. Цель программы реформ по автору — выход в страны-лидеры. Вопрос: на каких основаниях это делать?
2. Автор считает, что вопрос решает коммуникация людей «второго мира» с людьми «первого», которые дадут ресурсы, знания и т. п. Вопрос: кто же эти люди?
3. Автор говорит, что «первый мир» определяет первичное потребление инноваций. Но понимает инновацию слишком узко, сводя ее к логике товарно-денежных отношений и менеджмента производства-потребления капиталистической экономии. Вопрос: к тем ли людям мы обращаемся? Нам точно надо к дистрибуторам инноваций, делающим на этом бизнес? Ведь зачастую они проводники не инновации, а псевдо-инновации, поэтому сами они — псевдо-инноваторы.
4. Автор раскрывает в своем тексте стратегию экспансии-колонизации «первого мира» и говорит, что мы можем вписаться в эту стратегию как часть инфраструктуры, при этом претендуя на лидерство. Вопрос: совместимо ли первое со вторым?
5. Автор пишет, что мы должны стать площадкой для реализации прорывов в трех областях глобальных проблем. И это де наша повестка реформ. Вопрос: почему в этих областях, других нет? Это значимо для нас или это просто попытка понравиться другому (Западу), думая, что же ему важно и что он «купит» у нас?
6. Если автор считает, что наш путь — это технократические реформы для обкатывания новых технологий для Запада (а «первый мир» все равно как ни крути условный «Запад»), то цифровой декрет — это движение в том же направлении. Вопрос: почему тогда автор недоволен декретом? Власть же идет по его пути.
7. В целом позиция автора укладывается в традиционную схему реформистской риторики прозападного типа без внятных предложений и с общими обещаниями воображаемого лидерства в будущем. Зависание в полупозиции между текстом-рассуждением и текстом-политической программой. Ни первое, ни второе, что плохо.
При этом очевидно, что любая критическая форма остается недостаточной без попытки предложить конструктивную версию ответа на затронутые вопросы. Из формата прозвучавшей критики могло показаться, что авторский текст полностью лишен достоинств и тем самым указывает лишь на верность собственной альтернативы: пути на Восток. Однако уже на предыдущем такте наших критических размышлений подчеркивалось, что эта дорога ведет либо к логике создания альтернативного центра мира на довольно призрачных основаниях, либо к ретрофутуристическому сценарию без внятной повестки дня с попыткой вернуться в доброе славное прошлое на новом витке. Поэтому помимо собственно критики текста можно развернуть те его положения, которые с некоторыми поправками, вполне могут стать точками развития диалога о реформах в Беларуси. И прежде всего разворачивания требуют те вещи, которые стоило бы рассматривать как возможность третьей альтернативы в непростом вопросе проведения реформ в нашей стране. Безусловно, сам такой разговор на данном этапе возможен лишь в качестве довольно смелого гипотетического допущения, и тем не менее об этом стоит думать.
Ключевой оплошностью автора по отношению к выделяемому им концепту трех миров можно считать то, что он соединил в комбинированном образе «людей первого мира» как представителей общества избыточного потребления и капиталистической рекурсии, так и тех, кого условно можно отнести к представителям «нового», или грядущего мира. Сводный образ «людей первого мира» по сути связал воедино черты общества победившего транснационального капитала, описание какового можно найти в текстах Ф. Джеймисона и И. Валлерстайна, и мобильной управляющей элиты глобализированного мира из работ З. Баумана: людей, живущих в новой картине реальности победивших технологий производства, потребления и управления, повышенной мобильности и стремления распространять свое влияние на весь прочий мир. Для них инновации не более чем средство распространения своей власти и фактор повышения устойчивости и прибыльности всей системы. Сама по себе инновация для них ценна прежде всего лишь как дело, на котором можно зарабатывать. Они явно отличаются от гораздо более скромной по размеру группы инноваторов-ради-будущего, для которых развитие технологий есть попытка реализовывать определённые идеалы совершенствования цивилизации. Кто же, однако, эти люди из «мира грядущего»?
В популярной истории науки часто принято противопоставлять две фигуры — Томаса Эдисона и Никола Теслу. Оба принадлежали к немногочисленной группе изобретателей и предпринимателей рубежа ХІХ-ХХ вв., которые много сил и энергии вложили в развитие новой на тот момент технологии электричества, чьи перспективы в эру господства угля и пара выглядели весьма скромно. Томас Эдисон высказал себя лучшим бизнесменом и сумел сколотить себе состояние на использовании постоянного тока для промышленного и индивидуального потребления, всячески вставляя палки в колеса своему конкуренту Тесле, который развивал свой проект использования переменного тока больше как романтическую идею, чем коммерчески успешное начинание. Хотя по итогу «война токов» и завершилась символической победой последнего. В отличие от прагматичного Эдисона, успевшего за свою немаленькую жизнь официально оформить несколько тысяч патентов на изобретения, Тесла большую часть своих открытий не нашел нужным оформить в материальной форме, а практически все заработанные средства тратил на дальнейшие эксперименты и прототипы приборов и установок. В этом историческом анекдоте нас может заинтересовать не фактическое его соответствие событиям прошлого, а два образа людей, продвигающих новые технологии: один использует эту технологию как коммерческий продукт, т. е. инновацию, в аспекте ее будущих продаж, потребления и распространения, второй же развивает технологию как мечту о грядущем могуществе человечества, где инновация ценна не столько в силу выгодности, сколько ее цивилизационного потенциала.
В этом отношении можно было бы говорить о том, что ставка на людей «мира грядущего», занимающихся инновациями не столько ради прибылей, сколько ради своих идеалов — от абстрактного гуманизма до высокотехнологического утопизма — в своей основе крайне позитивна. Но поскольку понятие инновации в своем массовом употреблении сегодня скорее неразличимо от коммерческой псевдо-инновации, можно было бы вести речь о людях, продвигающих идеи и технологии «усовершенствования мира». То есть разница у этих людей — в их мотивах, установках. Таким прототипом человека, ориентированного на технологию ради целей усовершенствования, может быть признан широко известный предприниматель Илон Маск с рядом его довольно утопических начинаний в разных сферах, или бизнесмен Деннис Тито, вдохновленный идеей космических перелетов и инвестировавший в эту сферу много средств и собственной энергии.
Таких людей крайне мало, как и крайне мало государств, которые готовы в свои бюджеты закладывать расходы не только на военные цели, но и на иные важные в общечеловеческом смысле инновативные проекты. Это не обязательно предприниматели, это могут быть видные ученые, общественные деятели, которые приложили массу усилий для разработки новых идей, проектов, технологий для усовершенствования человеческого мира в разных его аспектах. И то, что такого рода инноваторы есть и действуют вопреки общему сопротивлению среды, дает системе шанс на то, что человечество может выйти на новый уровень стратегического планирования и постановки целей. Конечно развивать общество может и коммерческая инновация, но как раз она в наименьшей степени нуждается в какого-либо рода поддержке, поскольку сама распространяется туда, где ей это выгодно, сама организуя собственную инфраструктуру и подтягивая ресурсы. Подобные же инноваторы-ради-будущего сегодня как раз и работают реально на тот пресловутый «третий путь» развития, который упоминался в прошлом критическом обзоре. Такие люди за счет своих знаний или ресурсов, которые они могут привлекать, могут стать безусловной точкой роста для любого региона мира, поставившего себе целью создать все необходимые стратегические условия для их исследовательской деятельности и реализации инициатив. То, что автор, сделал в своем тексте упор не на этих «людей мира грядущего», а на представителей коммерческой и управляющей элиты общества потребления, факт тем более досадный, что сам Владимир Мацкевич, основываясь на методологической схеме «шага развития», неоднократно рассуждал о значимости первых как агентов перемен для подготовки любых начинаний во имя будущего.
В этой связи сама по себе идея выдвижения Беларуси на передний край развития и обоснование необходимости дать «зеленый свет» подобного рода стратегическим инновациям как происходящим на ее территории и при участии самих беларусов выглядят крайне заманчиво. Мечтая о подобном, необходимо, однако, понимать, что мы в любом случае не будем иметь достаточно ресурсов и средств для того, чтобы суметь самостоятельно решать или включаться в решение глобальных проблем и вызовов. Тем не менее, это и не означает, что единственный способ выстраивания отношений с окружающим миром для нас инфраструктурный. Наш выбор может не ограничиваться тем, чтобы стать лишь предполагаемой площадкой для чужих инноваций. При желании речь действительно можно было бы вести о региональном или даже мировом лидерстве в определенных областях при необходимом привлечении внешних ресурсов. Но для этого следовало бы путем широкого диалога ведущих исследователей, политиков, экспертов, общественных деятелей определиться с собственными стратегическими целями и ценностями, на основании которых беларусы сегодня хотели бы и могли включаться в принятие на себя глобальных вызовов для человечества и настаивать на посильном своем участии в их решении. Это может показаться чересчур общим предложением, но оно единственно реально доступное в наших условиях, чтобы стать зародышем тех стратегических решений и действий, которые могут быть предприняты завтра. Только в результате грамотного обсуждения сегодня возможная программа реформ будет не просто соответствовать конъюнктуре текущего этапа, но значимым стратегическим целям и задачам развития страны и общества. Это если говорить в идеале.
Но и на практике, я считаю, что один человек или даже узкая группа экспертов не в состоянии выработать однозначную программу реформ, направленных на то, чтобы в Беларуси были созданы условия для производства таких инноваций, которые бы усовершенствовали мир. Опять же можно предположить вероятность конкурентной работы ряда таких групп с последующим публичным диалогом по поводу их эффективности. Пока лишь очевидно, что реформы эти должны быть направлены на то, чтобы сделать Беларусь страной крайне привлекательной для разработки в ней подобного рода инноваций-усовершенствований. При этом не думаю, что стоит гадать, чем бы мы могли привлечь инвесторов или инноваторов, подстраиваясь под их предполагаемые цели. И заставляя беларусов искусственно принимать эти цели в качестве своих. Скорее речь может идти о том, чтобы принять такую стратегическую программу развития, которая бы ориентировала всех желающих проектировать и создавать инновации в определенных сферах на приход в нашу страну, за счет государственного уровня поддержки и создания необходимых условий, льгот и преференций. При этом очевидно, что как раз такого рода условия и будут требовать высокого уровня реформирования законодательства и самого общества.
При этом следует помнить, что глобальных проблем сегодня стоит перед человечеством великое множество, и каждый регион вполне способен принять в качестве собственного вызова тот круг проблем, который ему понятнее или ближе. Некоторые вызовы типа вынужденной миграции и проблем взаимного сосуществования, о которых писал автор, при этом в принципе снимаемы за счет возвращения к прежней миграционной политике и создания барьерной среды, к чему теперь склоняются многие государства-члены ЕС и США, поэтому вряд ли она будет стоять столь уж остро, как полагает Мацкевич. Другие вещи — типа технологии искусственного фотосинтеза — могут быть решаемы и в других регионах, с гораздо большим средовым разнообразием и лучше подготовленной технологической базой и инфраструктурой. Здесь мы вряд ли сможет создать лучшие условия, начиная практически с нуля.
В качестве мысленного эксперимента можно предположить, что мы действительно могли бы сделать национальными приоритетами некоторые сферы, где у беларусов возникли определенные преимущества или существует значимые традиции. К примеру, «благодаря» аварии на ЧАЭС в 1986 г. в Беларуси сложилась достаточно уникальная радиационная ситуация, приведшая к заражению целого массива земель и значительному росту онкологических заболеваний, что уже не скрывает даже официальная статистика, ставя ее на второе место в качестве основной причины смерти беларусов. На этом фоне разработка технологий борьбы с радиационным заражением, раковыми заболеваниями, а также возможные работы на генетическом уровне могли бы стать одним из таких приоритетов, поддерживаемым на государственном уровне, с возможностью аккумуляции здесь инвестиций и технологий со всего мира, заинтересованного в решении подобных задач. Ведь осуществление качественного прорыва в сфере существенного продления продуктивной жизни человека, борьбы со смертельными заболеваниями — один из актуальных вызовов, стоящих перед глобальным миром сегодня.
Другим направлением могли бы стать ряд космических технологий, исходя из существования в Беларуси значительных традиций (сохранившихся еще с советских времен) в сфере оптических, радиокоммуникационных технологий и разработки ракетостроительных систем, и учитывая то обстоятельство, что человечество в ближайшем будущем будет переживать новый виток освоения космоса и продвижения себя вовне (о чем свидетельствуют и последние декларации Президента США). Это могли бы быть даже и социальные технологии, в том числе образовательные, эксперименты над которым ведутся в последнее время чрезвычайно интенсивно, хотя и довольно противоречиво на государственном уровне, ведь общий кризис системы образования (как высшего, так и школьного) ощущается во всем мире. И существование, помимо того, неформальных проектов типа Летучего университета, идущих на смелые образовательные эксперименты и пытающихся адекватно реагировать на кризис в отрасли, дает определенные основания надеется, что здесь мы также могли бы иметь по меньшей мере региональное преимущество. Эти направления лишь примеры того, какие глобальные вызовы беларусы могут с видимым интересом принять на себя, поскольку и так уже имеют к ним непосредственное отношение, в том числе через свою текущую и предшествующую деятельность.
Но при всем при том необходимо понимать, что для самой возможности запуска таких передовых технологий и инициатив в Беларуси необходимы реформы, прежде всего в тех областях, которые оказываются базовыми для всей подобной стратегии реформирования. И здесь мы наталкиваемся на основные препятствия и сложности. Беларусь может претендовать на то, чтобы становиться региональным или глобальным лидером в развитии некоторых сфер или технологий лишь в том случае, если она обеспечит стабильные условия для их реализации за счет действия порядка и права на своей территории, а также за счет значительного кадрового потенциала. Возможно ли это при существующей системе власти? — возникает закономерный вопрос. В какой-то мере — да, учитывая, что на примере декрета № 8 власть продемонстрировала, что готова идти на достаточно смелые эксперименты для осуществления регионального прорыва. Но в своей существующей конфигурации нынешняя власть способна совершать эти смелые шаги лишь в весьма ограниченных рамках, понимая, что подобная либерализация многих элементов жизни и законодательства играет против ее стабильности.
Так, когда затрагивается вопрос порядка и права, то речь должна идти не только о стабильности сохранения власти и отсутствии неуправляемости системы, что ёмко обобщается беларусской формулой «порядка», но и о действии основных элементов права на всех уровнях общества и государства. Права, которое должно ограничивать произвол любых действий, в том числе исходящих от первых лиц этого государства, что в наших условиях почти немыслимо. Поскольку без наличия такой эффективной и работающей правовой системы сложно обеспечивать как раз предсказуемость и стабильность любых инвестиционных или совместных международных проектов. В принципе понимать это начинают даже отдельные представители власти, предлагая проинсталлировать нечто подобное в локальном пространстве парка высоких технологий, ограничивая возможность суверена вмешиваться в происходящие там процессы. Однако само это стремление внедрять инновации в отдельно взятом ПВТ с сохранением базового недоверия к правовой системе страны в целом есть попытка поместить море в ванну: рано или поздно либо море перельется через края, либо придется сливать воду. Что в целом понимают все участники указанных процессов. Понимает это также и Мацкевич, критикуя власть как раз за отсутствие правовой реформы в стране. И само собой разумеется, что любые попытки реформирования в Беларуси так или иначе будут затрагивать прежде всего реформу именно этой сферы, которая столь сильно себя дискредитировала как внутри страны, так и на мировом уровне. Именно отсюда должен будет начинать любой беларусский реформатор, но это пока, как и говорилось ранее, вовсе неочевидно на практике.
Что касается кадрового потенциала, то, безусловно, Беларусь сегодня имеет неплохой мировой индекс образования населения, входя в почетные топ-30, и хотя у нас есть немалые основания нарекать на существующую систему беларусского массового высшего и среднего образования, определенный потенциал роста это нам дает. Однако же очевидно, что для дальнейшего становления региональных и глобальных центров разработки и внедрения инноваций мирового уровня, потребуется значительная реформа образования, по сравнению с которой все те реформы, что лихорадили последние 20 лет нашу образовательную систему, представляют собой лишь бесцельное блуждание по кругу. Сегодня уже требуется совершенно иной качественный уровень образования, существенно новые его концептуальные и содержательные рамки, чтобы соответствовать тем вызовам, которые нам бросает мир своими новыми технологиями и глобальными проблемами. Это то требование, которое звучит уже не только в национальной, но и общемировой повестке: недаром в последнем докладе Римского клуба именно вопросы выстраивания нового философского мировоззрения и качественно новой структуры образования будущего названы одними из ведущих приоритетов развития для всех стран мира. Понимать это начинают потихоньку и на уровне профильного министерства, стараясь для начала скопировать хотя бы несколько устаревшие западные модели университетского образования, но комплексного видения, необходимого для изменения ситуации во всей сфере, там похоже пока нет.
В нашем случае реформа системы образования должна не сводятся к простому изменению количества лет обучения, переписыванию учебников или добавлению/изъятию некоторых учебных дисциплин, но — ставить вопрос на уровне качественной трансформации самого подхода к образованию, по меньшей мерев такого или подобного рода предварительной развертке. И по этой причине, также очевидно, что любая эффективная программа реформ вынуждена будет начинать с хорошо осмысленного и обсужденного на национальном уровне реформирования именно этой сферы. Лишь при осуществлении этих минимальных шагов разговор о реформах в Беларуси будет на самом деле иметь какой-то смысл.
Подводя итог, могу попытаться ответить Владимиру Мацкевичу на его вопрос: «И каковы же наши реальные цели? А это У КОГО спрашивает Павел Барковский?» Безусловно не у мифических представителей «второго мира» как идеальной категории людей, что стремятся жить и потреблять инновации не хуже, чем «золотой миллиард». Ставить такого рода вопросы можно лишь перед теми беларусами, кто всерьез озабочен будущим развитием страны и мыслит его шире, чем в пределах «пятилетнего плана». Это могут быть лишь люди, мыслящие стратегическими целями и планами вывода нашего государства на иной уровень развития, чем актуально сложившийся. То, что их безусловно может объединять — это наличие идеалов и убеждений, стремление усовершенствовать этот мир и свою собственную страну.
Мне сложно типизировать эту группу людей, да и в собственном тексте автор неоднократно предупреждал о необъективности и ущербности всех подобных типизаций. Я не могу отрицать наличия таких людей на всех уровнях социальной системы, хотя и не все они готовы на взвешенный и осмысленный диалог о будущем реформ. Но смею предполагать, что без действительного согласия национальных элит в этих стратегических вопросах ни одна попытка продекларировать или протащить какую-либо собственную программу реформ не найдет значимого воплощения и поддержки. И тогда сама по себе тема останется сугубо риторической.Каковы же наши реальные цели на ближайшую перспективу, я постарался обозначить в этом тексте: пока они, увы, не выходят за рамки попытки осуществить национальный диалог по поводу будущей стратегии развития страны.
Таким образом, если вновь попытаться выразить в виде тезисов уже конструктивную часть наших рассуждений, то получается следующее:
1. Для нас не приемлема ни логика простого модернизма на западный манер, ни евразийский ретрофутуризм, надо находить свой путь. Условно его можно охарактеризовать как «путь Абдираловича».
2. Среди всех так называемых людей «первого мира» надо выделить группу реальных инноваторов-ради-совершенствования-мира и выходить на сотрудничество с ними, а потому объясняется: кто эти люди, почему перспективно выстраивать диалог именно с ними, а не «инноваторами» вообще.
3. Наш выбор должен быть таким: не стать простой площадкой/ инфраструктурой для обкатки чужих технологий, а сформировать собственные приоритеты развития и установить партнерство с реальными инноваторами.
4. Конкретные реформы в стране невозможны на данном этапе, когда у нас нет ни политических, ни экономических ресурсов, ни даже национального согласия по выбору дальнейшего пути реформ. Поэтому утверждается необходимость широкого публичного диалога, предложений и критики в этой области как задел для программы реформ в будущем, как попытка сформировать консенсус элит и общества сегодня. Что единственно реально при нынешнем раскладе.
5. Наш путь может задаваться через выбор собственных приоритетов для инновативного развития. Было предложено, как пример осознанного выбора, сделать акцент на трех областях, имеющих уже сегодня задел на будущее: 1) онкология, радиационные и генетические исследования; 2) космические технологии: оптика и ракетостроение; 3) гуманитарные технологии, например, образование.
6. Подчеркивается, что любые реформы в стране с привлечением партнеров в лице зарубежных инноваторов невозможны без двух базовых условий: предварительной реформы в области права и образования. Вопросы: как нам создать эффективную правовую систему и насколько это совместимо с существующей конфигурацией власти? Как нам реформировать образование, так чтобы выйти на новые рубежи, а не менять в очередной раз несущественные детали?
7. Уточняется, что все эти вопросы и рассуждения адресованы людям, пытающимся думать стратегически и занимать позицию «правящего класса» в этой стране, хотя их сложно и не нужно типизировать.
На этом с точки зрения обсуждения ключевой темы реформирования в текстах Мацкевича можно было бы поставить точку, если бы цикл статей не давал значительного материала для его критики с точки зрения социальной аналитики, о необходимости изменения стандартов которой мне доводилось уже раньше писать. Поэтому в последней части критического обзора цикла Мацкевича я постараюсь затронуть именно эти спорные и противоречивые элементы авторского текста уже сугубо в аналитическом ключе, ради развития самого жанра и вскрытия некоторых «общих мест», давно превратившихся в стереотипы. Делая это на фактическом материале, тем самым, надеюсь, также снять возражения автора о бездоказательности ряда высказанных мною ранее тезисов.