3 августа 2017 г. президент Александр Лукашенко выступил с очередным заявлением, касающимся скандального Декрета № 3 «О предупреждении социального иждивенчества». Основной посыл оказался вполне ожидаемым: декрету № 3 быть, ни о какой его отмене речи идти не может. В принципе, надо быть очень наивным человеком, совершенно не знакомым со стилем правления А. Лукашенко, чтобы поверить в последующую отмену декрета после его фактической заморозки в результате народных протестов зимой-весной 2017 г.
Белорусский лидер неоднократно демонстрировал уверенность в абсолютной правильности своих решений, а также в недопустимости их пересмотра под внешним давлением. И в то время как внешний нажим (особенно со стороны России) мог склонить Александра Лукашенко к изменению принятых им решений (хотя государственный агитпроп, естественно, переворачивал ситуацию с ног на голову), то внутреннее давление, особенно со стороны простых людей, позиционируемых как основной электорат действующего президента, является для белорусских властей прямой угрозой для всей модели управления. В этом контексте вопрос о сохранении Декрета № 3 является для Александра Лукашенко действительно идеологическим — вопросом о его личной власти и воли в ее ницшеанском понимании (независимо от того, знаком ли белорусский президент с трудами Ф. Ницше).
С другой стороны, белорусские власти осознают, что примитивное решение в духе «заплати 20 базовых» вряд ли будет работать, особенно в свете успеха народных протестов против декрета. Сам механизм взимания сбора являлся, безусловно, неэффективным [1], хотя и отражал уверенность белорусских властей в полной управляемости ситуацией.
Исходя из озвученной министром труда и социальной защиты Ириной Костевич информации можно сделать вывод, что авторы обновленного декрета попытались минимизировать действие двух из пяти выделенных экспертом «Либерального клуба» Максимом Стефановичем «плохих» факторов — отсутствие налогового агента и быстрая выплата всей суммы [2]. Так, по словам И. Костевич, предполагается, что трудоспособные граждане, которые не заняты в экономике, будут оплачивать субсидируемые за счет госбюджета услуги в размере, обеспечивающем возмещение затрат на их оказание. Однако конкретного перечня этих услуг еще нет.
Отметим, что предложения заменить прямую выплату сбора оплатой за социальные услуги выдвигались отдельными белорусскими экономистами ранее. Аргумент крайне простой и затасканный (правда, ущербный с экономической точки зрения, но таков уровень большинства местных экономистов): социальные услуги субсидируются за счет налогов, соответственно, неплательщики налогов должны возместить стоимость предоставляемых их услуг.
В принципе, никаких отличий от убогой аргументации сторонников первой версии декрета нет, за исключением того, что возникает иллюзия выбора (пойти к врачу или нет), а также вводится налоговый агент — учреждение, оказывающее услугу. Как обычно, вопрос о косвенных налогах игнорируется. Между тем, специфика белорусской налоговой системы как раз основана на доминировании косвенных налогов, в то время, как подоходный налог находится на относительно низком уровне — 13%. Чьим интересам служит эта система вкупе с отсутствием прогрессивной шкалы налогообложения — тема отдельной статьи.
Тем не менее, можно высчитать годовую сумму среднего подоходного налога, которую, по логике белорусских властей, «задолжали» неработающие [3]. Так, исходя из номинальной начисленной среднемесячной зарплаты за январь–июнь 2017 г. в BYN 767,3 [4], можно высчитать сумму подоходного налога за год — BYN 1196,99, что существенно выше 20 базовых величин (BYN 460) [5]. Даже если принять во внимание, что человек работал чуть более полугода (и соответственно, положения декрета на него не распространяются, то и в этом случае средняя сумма уплаченного налога — около BYN 600 — превышает 20 базовых величин).
Фактически, с одной стороны декрет содержит скрытые стимулы к уклонению от официального трудоустройства, а с другой стороны — направлен против лиц с небольшим уровнем доходов.
Еще одной значимой проблемой является и то, что власти-таки не смогли определить некий общественно приемлемый круг потенциальных плательщиков государственного сбора. Нововведение по оплате услуг этот вопрос совершенно не снимает. Не станем останавливается на проблеме антиконституционности взимания такой платы в ряде случаев, так как апелляция к правовым нормам традиционно является для властей одним из наименее значимых и принимаемых во внимание аргументов.
Следующим значимым вопросом, который, как явствует из заявления Ирины Костевич, является нерешенным до сих пор, остается вопрос о перечне данных услуг. В Беларуси нет единого нормативного акта, полностью очерчивающего все компоненты социальной политики страны. В качестве некоторой основы можно рассматривать Закон «О государственных минимальных социальных стандартах», определяющий контуры государственной социальной политики включая оплату труда, пенсионное обеспечение, образование, здравоохранение, культуру, жилищно-коммунальное обслуживание, социальную поддержку и социальное обслуживание.
Понятно, что вопрос пенсионного обеспечения вряд ли рассматривается разработчиками обновленной версии декрета, что обусловлено: (1) слишком отдаленными по времени эффектами; (2) уже ощущаемыми многими гражданами последствиями пенсионной ловушки; (3) все более широко распространяющимися представлениями о том, что людям в возрасте до 40 лет (а возможно, и старше) пенсии не видать в силу коллапса солидарной системы пенсионного страхования (независимо от того, платили ли они налоги или нет). Приблизительно по этой же причине отпадают вопросы социальной поддержки и социального обслуживания (тем более, что многие социальные выплаты происходят через ФСЗН по месту работы, а значит они не затрагивают официально нетрудоустроенных лиц).
Про культуру даже упоминать не стоит: очевидно, что попытка ввести разные тарифы для посещения государственных учреждений культуры или пользования их услугами просто сузит и без того небольшое количество их потребителей и, скорее, нанесет больше ущерб отрасли, чем «тунеядцам».
Остаются три любимых конька белорусского агитпропа — «бесплатные» медицина и образование, а также «дешевые» услуги ЖКХ.
Образование периодически упоминалось А. Лукашенко в качестве услуги, за которую должны платить лица, работающие за пределами Беларуси. Проблема заключается в том, что официально нетрудоустроенные, как правило, не нуждаются в белорусском образовании. А получая его, не подпадают под действие декрета, автоматически, согласно белорусскому законодательству, становясь занятыми. Фактически, речь идет о том, чтобы взять в заложники семью такого человека. Вопрос об обязательном школьном образовании в лучших традициях белорусского госуправления просто зависает в воздухе. Как такая практика повлияет на количество разводов, обстановку в семьях и т. д. тоже, по-видимому, не обсуждается. Все же есть основания полагать, что белорусские власти не смогут выработать некий механизм взимания платы за обучение для семей «тунеядцев». Кроме того, родители могут немало рассказать о «бесплатности» детских садов и школ, как и «бесплатности» высшего образования.
Вопрос о ЖКХ также не является однозначным. Представляется, что, оценивая качество услуг, а также преференции, предоставляемые Россией при поставках энергоносителей, система ЖКХ не должна быть такой убыточной, как это представляет белорусский агитпроп.
Еще один важный аспект заключается в том, что власти вовсе и не против и повысить тарифы на услуги ЖКХ, но это сразу порождает множество вопросов:
— никто до сих пор не знает истинных тарифов, фактически, они могут повышаться бесконечно;
— рост тарифов практически не связан с улучшением качества предоставляемых услуг;
— в существующих субсидиях заинтересована значительная часть номенклатуры и связанного с ней бизнеса (особенно занимающимся капитальным и текущим ремонтом);
— значительная часть населения уже оплачивает многие коммунальные услуги по заявленной (и далеко не всегда обоснованной) властями себестоимости (различные ограничения на объем потребляемых воды, электричества, газа, так называемые «лишние» метры на техобслуживание и капитальный ремонт);
— дополнительные поборы (даже если носят неофициальный характер).
Однако важнейшей проблемой является ограниченные финансовые ресурсы населения в комбинации с достаточно жестким законодательством для неплательщиков. Если выселение маргинальных элементов за неуплаты сумм, составляющих доли процента от теряемого ими жилья, не создает властям особых проблем, то в случае, если эти выселения примут массовый характер, ситуация может поменяться. Человек, лишившийся работы, а затем и жилья за неуплату повышенных тарифов ЖКХ, является менее предсказуемым и потенциально более опасным, чем человек, у которого потребовали заплатить двадцать базовых величин в год.
Тот факт, что даже на пике переговоров с МВФ белорусские власти не сделали серьезных шагов по пересмотру тарифов ЖКХ, показывает, что они осознают возможную опасность и необратимый социальный эффект от таких шагов в существующих сложных экономических условиях.
Приблизительно так же складывается и ситуация в здравоохранении. К сожалению, автор не нашел релевантных статистических данных, но исходя из опыта реальной жизни можно предположить, что финансовое благополучие человека обратно пропорционально его готовности связываться с «бесплатной» белорусской медициной. Более того, значительная часть обращений в государственные учреждения здравоохранения обусловлена потребностями официально трудоустроенных лиц (допуски к работе, профилактические медосмотры, больничные листы и т. д.), что для официально нетрудоустроенных является не таким актуальным.
Фактически, введение платы для них обернётся: а) проблемами при оказании экстренной медицинской помощи; б) проблемами при оказании высокотехнологичной медицинской помощи. При таком раскладе советские «страшилки» об уровне медицинского обслуживания необеспеченных слоев населения в США станут пределом мечтаний для «тунеядцев». Конечно, белорусские власти мало озабочены морально-этическими проблемами, а «социально-ориентированная экономика» давно стала в современной Беларуси близким по смыслу понятию «олигархический капитализм», но остается вопрос об общем уровне эпидемиологической безопасности и т. д. Ответа на этот вопрос, естественно, тоже нет и не будет.
Однако во всех случаях в зоне риска оказываются бедные слои населения, не имеющие возможности воспользоваться социальными услугами, альтернативными государственным.
В итоге, «новаторско-инновационная» идея об оплате «тунеядцами» социальных услуг является еще более проблемной, чем бесхитростная простота первого варианта декрета: круг лиц, подпадающих под его действие, как был неопределенным, так и остается; реализация нового подхода несет в себе еще большие социальные риски, чем требование уплатить некую фиксированную сумму сбора.
В этой связи, конечно, интересно еще раз вернуться к вопросу о том, зачем белорусским властям изначально понадобился этот декрет. Ведь даже с учетом «ницшеанских» побуждений А. Лукашенко имеется достаточно способов, формально не отменяя декрет, де-факто его аннулировать.
Выше неоднократно отмечалось, что более уязвимыми для воздействия декрета являются люди с небольшими доходами, в то время как «теневые» бизнесмены скорее выигрывают от него. Если бы его целью была борьба с нелегальными доходами, то: а) применялись бы другие методы их определения, традиционные для налоговых служб всего мира и вполне знакомые белорусским налоговым органам; б) сумма сбора, по-видимому, была бы значительно выше, чтобы стимулировать «теневых» предпринимателей к официальной регистрации своей деятельности.
Проблема в том, что декрет как раз и направлен против традиционного электората Александра Лукашенко. Только вынудили его это сделать не тайные враги, а новые социально-экономические условия.
Одним из важнейших элементов устойчивости белорусской политической системы является контроль над настроениями и поведением людей, занятых на государственных предприятиях. Этот контроль базировался на обеспечении более или менее приемлемого уровня жизни в комбинации с отсутствием значимой альтернативы. Попытки белорусских властей усилить свой контроль над частными предприятиями (вспомнить хотя бы многолетние разговоры о приходе туда ФПБ), а тем более, над самозанятыми оказались неэффективными. В условиях же сокращения ресурсной базы этот баланс оказался нарушенным. Власти оказались перед выбором: стимулировать частную инициативу или резко понизить уровень жизни людей. Ответ оказался вполне стандартным для авторитаризма [6]. Фактически, взят курс на усиление крепостнических элементов [7] и сокращение денежных доходов белорусов.
Второй важной причиной является деградация инфраструктуры и все обостряющаяся проблема кадров в госсекторе (медицина, образование, производство, сельское хозяйство и т. д.). В ряде отраслей (например, в образовании) ситуация уже, по-видимому, приняла необратимый характер.
Основная цель декрета — привязать людей к низкооплачиваемой работе на государственных предприятиях, ликвидировать любые попытки самозанятости или изменения пропорции занятых между государственным и частным секторами, дабы сохранить контроль над основной массой населения.
Сделать это в условиях экономической рецессии и отсутствии каких-либо перспектив у белорусской модели развития — задача неимоверной сложности. Именно поэтому вариации на тему Декрета № 3 станут неотъемлемой частью государственной политики на годы вперед.
[1] Декрет раздора / Либеральный клуб.
[2]Там же.
[3] Понятно, что расчеты произведены без отчисления в ФСЗН, так как неработающие на текущем этапе почти не могут воспользоваться выплатами из ФСЗН.
[4] О начисленной средней заработной плате работников Республики Беларусь в июне 2017 г. / Белстат.
[5] Диспропорция становится еще более разительной, если учитывать выплаты в ФСЗН.
[6] Это — хорошее предупреждение всем наивным, кто ожидает либерализации предпринимательской деятельности и/или перераспределения оскудевших ресурсов от силовиков, приближенных бизнесменов и госаппарата в пользу работников госпредприятий.
[7] Весьма показательным является тот факт, что склонный к самопиару и с удовольствием комментирующий любые события в стране Александр Лукашенко ни разу не обмолвился о смерти погибшей во время сельхозработ молодечненской школьницы Виктории Попчени.