Што з таго, што ты, Марыя,
Ногі выставіш старыя?
Што з тых ног за прыгажосьць?
І ў мяне такія ёсьць.
Кандрат Крапіва
Андрэй: «Беларусьфільм» нас парадаваў чарговай стужкай «На сьпіне ў чорнага ката». Карціну паказалі ў кінатэатрах — і адразу па тэлевізіі, 4 ліпеня. На маю думку, гэта першы глямурны лукашэнкаўскі фільм. Раней здымалі нізкаякасны трэш. А тут глямурная камэдыя, разьлічаная на масавага гледача. Сёньня гэта вяршыня ідэалягічнага беларускага кіно.
Максим: Именно это больше всего и удручает. Лукашенковский гламур гламуром не является. Гламур — это образ эффектной, дорогой жизни. А тут воспевается серое, провинциальное существование. Где поездка в Минск — событие всей жизни, а попытка купить бутылку водки — геройский поступок. Где вечный хит сезона — архивная песня про трёх танкистов. Это гламуризация остановившегося в 80-х годах исторического времени.
А.: Але гэта ўсё ж такі глямур лукашэнкаўскага тыпу. Зьнятыя шырокавугольнай оптыкай дасягненьні лукашэнкаўскага рэжыму. Нацыянальная бібліятэка, гатэль «Эўропа». Спажывецка-шчасьлівыя дыскатэкі з напаўаголенымі жанчынамі (для двух старых). Нумары з тэлефонамі і тэлевізарамі. Гэта глямур у разуменьні вясковага жыхара. Асабліва, калі параўноўваць гэтую стужку з безнадзейнымі вайсковымі фільмамі. Бо у нэасталінскіх вайсковых фільмах накшталт «Шчыту Айчыны» ідэалёгія ёсьць і зьместам, і формай. А тут — ідэалёгія прыхавана жартамі, яна падаецца не наўпрост. Што для рэжымнага кіно можна лічыць сур’ёзным дасягненьнем.
М.: Стиль «Кота» мне абсолютно не кажется прогрессивным. Да, есть смещение акцентов: взамен патриотического пафоса — на потребительские стандарты. Но даже эти потребительские стандарты рассматриваются критически. На уровне фельетона из «Вожыка». И оказывается, что наилучшее место на Земле — родная деревня. А лучшее место в родной деревне — фотография покойной жены, с которой в финале счастливо воссоединяется один из героев. Это эстетика отката, культура бесконечного возвращения в далёкое, слепое, дремучее деревенское прошлое.
А.: І ня проста вясковае, а савецкае вясковае. Калгаснае вясковае. І тут парадаксальная сытуацыя. Маладой шпаной у фільме зьяўляюцца два дзяды-фрыкі. Яны вядуць сябе, як казьляняты. Яны выпрабоўваюцца спажывецтвам…
М.: …а молодые, напротив, выступают, как сила дисциплинированная, серьёзная, организованная.
А.: БРСМ-аўцы! І натуральны для сучаснага лукашэнкаўскага кіно фон пошласьці. Праўда, не ў такім памерах, як у «Паўлінцы-New», але ўсё роўна, маецца напаўаголеная цётка на дыскатэцы, многажэнства…
М.: …шуточки про референдум…
А.: …патрыятычны хлопец-вясковец, які сьпіць з дзьвюмя дзяўчынкамі-блізьнятамі.
М.: Налицо конфликт стилей, хаотичный коллаж слабо совместимых цитат. Старики-беглецы — типичная фигура американского кино, где пожилые дядьки в конце жизни реализуют свои мечты. Как в недавнем фильме «Реальные кабаны»: четверо благополучных мужиков под 50 неожиданно садятся на «Харлеи» и колесят по Штатам, воплощая юные мечты о «Беспечных ездоках». Конец жизни открывает новые ощущения. А здесь всё наоборот! Бегство заканчивается ничем. Лучше в эту новую жизнь не бегать. Позитивная перспектива (для американского кино реальная и земная) здесь переносится… на тот свет. В колхозной жизни двигаться некуда.
А.: Амэрыканскія старыя маюць магчымасьць паехаць куды-небудзь самі. Тут старыя абавязаныя сваёй паездцы прыдзяржаўленаму «Вашаму лато». І фінальная фраза паказальная, калі герой цытуе клясыка, што толькі «перад адным царом я галаву схіляю». Спасылка на Цара Нябёснага, але ўсе разумеюць, што маецца на ўвазе іншы цар. І гэтай падзякай, гэтым утрыманствам усё прасякнута.
М.: Здесь смыслы плывут. Если возвращаться к путанице стилистик, то это не просто скверно пересказанная американская схема. Здесь ещё мощная совковая традиция лубочного крестьянского быта — с его вечными шуточками, подпитыми мужичками, строгими тётями, беспутными козами, выбегающими в самый неожиданный момент, шебутными милиционерами и бестолковой молодёжью. Картинка штампованная, картинка старомодная.
А.: Спроба паўтарыць «Белыя росы»…
М.: …и вот здесь на «Белые росы», помноженные на американский материал, накладывается потребительский культ лукашенковского формата. Дикий микс: советская традиция, новобелорусская гламуризация банальности плюс американские сюжетные ходы. Отдельные куски фильма абсолютно друг с другом не рифмуются. Деревенские пасторальки, городская гульба, мистические сны и несуразные ангелы, появляющиеся неизвестно к чему…
А.: Незразумела, хто зь іх хто. Дабро ад зла не адрозьніваецца…
М.: А выглядят они как образцовые госслужащие. В сереньком, в костюмчиках, без всякого шика. Самое роскошное, что может себе позволить ангелица — платье с открытыми плечами, что воспринимается, как невероятный прорыв. Все чудеса регламентированы, управляемы и контролируемы. И абсолютно не зависят от воли и желания тех, на кого они направлены.
А.: Мы тут прыгадалі сьмерць. Сьмерцю — і падсьвядомым — гэтай карціны зьяўляецца… Амэрыка. Пра што трызьняць галоўныя героі? Пра амэрыканскі параход, Гекльберы Фіна і Тома Соера. А абгорткай і рэальнасьцю зьяўляецца Савецкая Расея. Насамрэч — не Беларусь. Героі размаўляюць на рускай мове. Нічога беларускага там няма.
М.: В главных ролях — русские…
А.: …і гутараць яны на псэўдашукшынскім дыялекце. У беларускіх вёсках так не гавораць. І ў галоўнага героя-кнігара няма ніводнай беларускай кніжкі. Аснова рэальнасьці — Савецкі Саюз і Расея. А Амэрыка — гэта вораг і мара.
М.: Заметь, что герой видит на штатовском пароходике свою мёртвую жену. Которая машет ему ручкой. В американском костюмчике, кстати, и под южным флагом. А в конце он сам уплывает по той реке чудесной.
А.: Амэрыка, як падсьвядомае лукашэнкаўскага рэжыму, як краіна мары і сьмерці — гэта нешта незвычайнае, але гэта так.
М.: Мне тоже кажется интересным это сочетание: с одной стороны, демонстративное братание с Россией. А с другой стороны, такое же демонстративное, ехидное, с какой-то сентиментальной злобой отношение к Штатам. Дедок, попав в столицу, прикупает ковбойскую шляпу. А после ее брезгливо отбрасывает. На уровне деревенской притчи демонстрируется базовая система координат режима.
А.: І самога рэжыма, і цэнтральнага пэрсанажа рэжыма. Амэрыка, як мара, як іншы сьвет — і як вораг. І як крыніца спажывецкага шчасьця. Алькагольныя сны параноіка.
М.: Но проблема в чём? Герои ведь не случайно оказываются между небом и землёй. Они бегут из деревни, бегут из города, мы их оставляем на том самом берегу, который ещё не город, но уже не деревня. Они остаются на краю, без земной прописки. Мы говорили, что здесь есть полемика с Западом. Но есть такая же полемика с Россией. Точнее, с новой Россией. С Россией больших нефтяных денег, дурного лужковского шика, стрип-баров и кокаиновых пати. Здесь конфликт не только с западной, но и с восточной схемой успеха. И герои выбирают не-успех. Точнее, они выбирают статус-кво. Вся история — замкнутый круг. Чисто мифологическая схема, не предполагающая прогресса, социальной динамики, изменения уровня жизни и прочих непопулярных у нас вещей. Героев вынуждают активно соглашаться с наличным положением дел.
А.: Але карціна атрымлівае ў спадчыну і іншыя радавыя плямы лукашэнкаўскага кіно. Гэта вельмі кепскі сцэнар, які практычна адсутнічае — за выняткам асобных жартаў-скетчаў на ўзроўне клюба вясёлых і знаходлівых вёскі «Гарадзец». І яшчэ наўмысная бесканфліктнасьць. Але паказальны выбар герояў! Бесканфліктнае кіно раней зьвязваліся зь дзецьмі. Тут дзіця прысутнічае — і паказальна, чыё дзіця. Але героі — старыя. Пабалявалі, грошыкі засталіся — ну, можна і на дабрачыннасьць пусьціць. Ніякага ўнутранага канфлікту: дзяды гуляюць на халяву — і на халяву добрыя. У мінулае старыя вярнуцца ня могуць, будучыні не маюць — яны застаюцца ў сваім аграгарадку і ідэальна пасуюць лукашэнкаўскай Беларусі.
М.: Это вечные мальчики. Не способные контачить с людьми среднего возраста. Не умеющие разговаривать с молодёжью. Их естественная среда — малолетки, дети. С которыми они вслух читают одни и те же книжки. Но именно эти седые мальчики оказываются главными героями. Те, кто так и не стал мужчинами. Те, кто так и не стал взрослым.
А.: Хлопчыкі, якім патрэбна жорсткая рука зьверху. Не выпадкова адзін з «хлопчыкаў» адразу ўзгадвае Сталіна, нат бажыцца ім.
М.: Эти герои — не герои. Они — марионетки. Дедушки полностью зависимы (даже в своём бегстве): от вещих снов, нелепых ангелов, стечения обстоятельств, и даже Фили Киркорова, который любезно передаёт им свой лимузин. Это кино для управляемых инфантилов.
А.: Радасьць утрыманцаў, сьвята ўтрыманцаў, узор утрыманцаў. Нас запрашаюць быць бадзёрымі старымі, якіх утрымлівае рэжым. Якому яны мусяць дзякаваць. І ладзіць пэрыядычныя сэансы ідэалягічнага стрыптызу.