Карты внезапно легли так, что первый официальный визит после своего очередного переизбрания в виде президента Беларуси Александр Лукашенко совершил не в Москву. Он совершил его в Ханой, затем в Ашхабад — вопреки сложившейся традиции. В этом можно усмотреть какой-то позитивный символический знак — как бы мы скептически не оценивали «миротворческую» миссию белорусского лидера.
На сцене Международной конференции «Политика нейтралитета: международное сотрудничество во имя мира, безопасности и развития» в Ашхабаде, А. Лукашенко повторно попытался сыграть роль миротворца и призвал Россию и Турцию пойти на взаимные уступки для разрешения конфликта. Разумеется, официальный Минск не располагает ровным счетом никакими инструментами для урегулирования российско-турецкого обострения. Максимум — как и в случае с российско-украинским конфликтом — он может предоставить нейтральную площадку для реальных переговорщиков. Что, впрочем не означает, что «бумажный голубь мира» не может некоторым образом капитализировать миротворчество (о монетизации речи пока не идет). В особенности если у этой «площадки» акцентировать ее «нейтральное» значение.
Как отмечают эксперты, Лукашенко уже удалось обратить «миротворчество» в политический капитал, выраженный в определенной нормализации отношений с Западом, заморозившим против него санкции. Хотя в данном случае нельзя строго отделить роль Минска в российско-украинском урегулировании от общего умягчения внутриполитической ситуации (в частности освобождения политзаключенных) и, самое главное, от того обстоятельства, что на фоне «российской проблемы» «белорусская проблема» отошла на второй или, скажем, третий план. Сегодня Россия воспринимается извне как региональный агрессор. Она одновременно участвует в двух вооруженных конфликтах (Украина и Сирия) и ведет «многовекторную» торговую войну с Турцией, ЕС и США. И Лукашенко в определенном отношении разделяет беспокойство широко понимаемого мирового сообщества.
В строгом смысле Минск — и он тут не одинок — нуждается в новых гарантиях безопасности, в идеале — в новой системе, обеспечивающей их. Поскольку пост- постсоветская Россия таким гарантом уже не является, а системных правил не блюдет (применительно к российско-турецкому конфликту не лишним будет напомнить, что Турция много раз предупреждала Федерацию не нарушать ее воздушное пространство). Словом, Лукашенко осознал всю значимость «независимости» и «нейтралитета», о которых ранее рассуждал все более в туманных категориях. Сегодня же он откровенно завидует («белой завистью», по его словам) политической элите Туркмении, которой удалось отстоять данный статус для своей страны. Туркмения — единственная страна, имеющая подтвержденный резолюцией ООН статус постоянного нейтралитета.
Вероятнее всего, Беларуси в начале-середине 1990-х не удалось бы сохранить подлинный нейтралитет. Даже если бы на выборах 1994 года победил не-Лукашенко. Что касается Лукашенко, то он анонсировал прямо противоположный политический курс — на интеграцию — и по возможности извлекал из него всякие пользы на протяжении последующих 20 лет. Этот курс явно конфликтовал со статьей 18 Конституции РБ, которая провозглашает целью достижение безъядерного и нейтрального статуса. Возможно, пришло время вернуться к букве и духу Основного закона. Именно в этом смысле миротворческая позиция Минска имеет значение. Так же как и участие представителей Беларуси в различного рода попытках выстроить систему гарантий безопасности для стран, сил и возможностей которых недостаточно для самостоятельного созидания своих миров «стабильности».