2020 год уже отмечен многими важными событиями. Одно из них — масштабные выступления на расовой почве, прошедшие в Соединённых Штатах в начале лета после убийства белым полицейским чернокожего мужчины по имени Джордж Флойд. Волнений подобного размаха США не видели с 1960-х. Одно из важнейших достижений протестующих состояло в том, что СМИ разных стран осветили многочисленные факты бытового, повседневного расизма, которыми полна жизнь американского общества.

Проблема неравенства белого и цветного населения вновь обнажилась не только для заинтересованных наблюдателей, но и для миллионов обывателей по всему миру. Это могло быть использовано как катализатор малых институциональных изменений, способных ограничить расистские практики. Однако эта возможность была утрачена из-за последующих действий протестующих. Они принялись свергать монументы, связанные с эпохой рабовладения. Таким образом они подтолкнули весь дискурс в том направлении, которое было выгодно представителям истеблишмента и расистски настроенным гражданам. Речь о символических уступках в пользу политкорректности.

Уже не одно десятилетие западные общества идут по пути наименьшего сопротивления: всячески порицают неравенство и развивают политическую корректность, в то время как ситуация «на местах» улучшается крайне медленно. Так, власти Бельгии, озабоченные акциями против расизма, начавшимися вслед за событиями в американских городах, приступили к ревизии названий некоторых городских улиц, связанных с колониальными временами. Такая оперативность — свидетельство того, что они привыкли реагировать на недовольство известного характера всевозможными «уступками корректности» и символическими жестами разной степени интенсивности.

Отдельного освещения заслуживает насилие, широко распространившееся в ходе выступлений. Особый интерес представляли нападения на предприятия, связанные с индустрией роскоши. Салоны премиальных автомобилей, бутики брендовой одежды и ювелирные магазины стали мишенями для некоторых протестующих. При этом они допустили ошибку, о которой упоминалось выше. Вид горящих глянцевитых автомобилей и разбитых витрин лучших бутиков не столько рушил эстетику «dolce vita» с присущими ей спесью и презрительностью, сколько укреплял её. В стремительном уничтожении великолепных дорогостоящих предметов содержались садистический магизм и — залог их ещё большей притягательности. Люди, принимавшие участие в этом, вредили конкретным объектам, одновременно усиливая власть премиальных брендов и людей, подобных Бернару Арно и Франсуа Пино.

В свете указанных событий необходимо обратиться к поведению первого лица Соединённых Штатов — Дональда Трампа. Разумеется, он не мог высказаться прямолинейно, но его специфическое мировоззрение было представлено косвенным образом. Он не только оскорблял участников акций протеста, но и угрожал применить грубую силу для «наведения порядка» в американских городах. Это примечательная ситуация: его предшественники могли проводить весьма неоднозначную политику в том, что касалось расовой проблематики, но в риторике они старались придерживаться норм политкорректности. И всё же поведение Трампа не вызывает особого удивления: его взлёт на политический Олимп был подготовлен разломами в американском обществе. Он не тушевал противоречий, а накаливал их до предела. Заняв высший государственный пост, он продолжил соответствующую линию, методично подогревая возраставшее фронтальное противостояние между массами и элитой, между белыми и чёрными гражданами.

С долей иронии можно заметить, что Трамп оказал услугу своей стране. Чтобы понять, какую именно, нужно сделать небольшое отступление. Серьёзная общественная конфронтация зачастую помогала развитию США. На протяжении своей истории они неоднократно вытягивали из острых социальных противоречий некий экстракт развития. Так, противостояние Севера и Юга ускорило демонтаж рабовладельческой системы. Антагонизм между белым большинством и чёрным меньшинством привёл в 1960-х к устранению наиболее одиозных сегрегационных установлений. И вот, в начале XXI в., когда американский социум разрывается между массами и элитой, между силой большинства и правами меньшинства, Трамп не вуалирует, а обостряет это. Он взывает своими спорными жестами к способности американского общества развиваться, питаясь энергией социальных антагонизмов.

Далеко не всем обществам это под силу. В данном случае стоит упомянуть Россию. Основное противоречие царской эпохи — между крестьянским большинством и привилегированным меньшинством — в конечном счёте привело эту страну к грандиозной революционной ломке. Разрыв между подвижным, диалектичным духом марксизма-ленинизма и монолитной сталинской государственностью, прошедшей красной нитью через весь советский проект, привёл его к краху. Российские общество и элита редко показывали способность выводить сколь-нибудь успешное развитие из социальных разладов. В этом заключается одна из основных драматичных сторон российской истории.

Возвращаясь к США, зададимся вопросом: как переплавить указанный конфликт в созидательный процесс? Некоторые обозреватели связали это с учреждением третьей общенациональной политической партии — в противовес демократам и республиканцам. Это вполне логично, если учесть тот факт, что никто из них не демонстрировал готовности встать во главе преобразований. Их поведение в период массовых выступлений — это партийность в худшем значении данного слова. Функционеры были столь увлечены сведением счётов в рамках двухпартийной системы, что американскому обществу впору было почувствовать себя покинутым. Хотя и до известных событий было известно о возраставшей ограниченности двух основных политических сил. Если Трамп являлся живым свидетельством победы охранительных настроений в рядах республиканцев, то проигрыш Б. Сандерса в борьбе за право представлять демократов на выборах президента в 2020 г. — сигнал о том, что Демократическая партия становилась консервативнее, чем полагалось.

Массы почувствовали себя обманутыми: две партии — одна элита с монолитным стремлением защитить свои привилегии. Разрушение монументов — не только протест против увековечения памяти о рабовладельцах, но и несогласие с «заброшенностью», отчаянный вопрос о способности политического класса воспроизводить ответственное лидерство и выдвигать соответствующие персоналии.