Россию можно понять только умом

«Умом Россию не понять» — так начинается четверостишие Федора Тютчева, известного русского поэта-философа и воинствующего славянофила, жившего в 19 веке. Это афористическое высказывание сразу же стало «виральным» — не только внутри России, но и среди западных россиеведов и превратилось в своеобразный методологический ориентир. Вредный и бессмысленный ориентир.

Нулевая годовщина путинских преобразований и 100-летие евразийства

15 января Владимир Путин анонсировал серьезные конституционные реформы. Предполагается повышение роли губернаторов, расширение прав муниципалитетов, наделение парламентариев правом реального воздействия на формирование правительства и закрепление в Конституции Госсовета.

Несколькими днями ранее IMHOclub, Изборский клуб и другие «русскомировские» ресурсы устами Алексея Дзерманта напомнили, что «в наступившем и следующем году мы будем отмечать столетие евразийства».

Евразийство — это доктрина, к которой президент России обращается почти всегда, когда речь заходит об идентичности или духовных скрепах России. Как отмечает в одном из своих исследований Лайош Сасди, после прихода к власти Путина, Кремль резко увеличил финансирование «патриотических инициатив». А такого рода инициативы предполагали главным образом пропаганду неоевразийских идей и ценностей.

На одной из встреч с активом партии «Единая Россия» Путин сказал: «Евразийство —традиция нашей политической мысли. Оно в России укоренилось давно, а сейчас приобретает совершенно новое звучание, особенно в связи с интенсификацией интеграционных процессов на постсоветском пространстве. И более того, из области политической философии это уже фактически перекочевало в политическую плоскость, в повестку дня текущей работы».

Начало конституционной реформы под предводительством Путина и 100-летие евразийства — это, скорее всего, случайное совпадение. Но оно является хорошим поводом, чтобы обратится к идеологической составляющей политики Кремля путинской эпохи.

Эпоха правления Путина ознаменовалась отказом от либерально-демократической модели (но с сохранением рыночных механизмов в экономике) и конфронтацией с западным миром. Поскольку западная цивилизация, и либерализм в частности, принято ассоциировать с рационализмом, политика Путина стала восприниматься как безумная, инстинктивная, нечто родом из XIX века. Один из молодых авторов газеты Stanford Politics призывает изучать евразийство для того, чтобы найти «рациональный подход к борьбе с противником, цели которого вытекают из иррациональной и опасной идеологии». Ноах Ротман, редактор интернет-журнала Commentary констатировал у Путина «беспокоящее отстранение от всего, что напоминает объективную реальность».

Восприятие политики Путина и евразийской идеологии как типичных проявлений «российского иррационализма» — это распространенное явление среди западных и белорусских прозападных публицистов. На мой взгляд, такое восприятие является продуктом изначальной установки, заданной когда-то Тютчевым. Если возьмем в скобки эту установку, сможем увидеть, что политику Путина и ставку на евразийство можно вполне хорошо объяснить прагматическими соображениями.

Что такое евразийство и почему оно стало основой политики идентичности?

Не вдаваясь в детали, евразийство (или неоевразийство) — это прежде всего интегративная идеология. Она дает ответ на два фундаментальных вопроса: 1) что является общим знаменателем для (противоречивой) истории России? 2) что является общим знаменателем для многокультурного и многонационального российского государства?

Ответ на первый вопрос: сильная государственная власть. Такая постановка ответа позволяет объединить Владимира Великого и Чингис-хана, Ивана Грозного и Петра Великого, Николая ІІ и Сталина. Все они, по мнению евразийцев, были хранителями и крепителями «российского духа», который заключается в том, что государственную власть ставит в основе всего. Подчеркнем: речь идет о власти, но здесь неважно: единоличная это власть или коллективная, абсолютная или с элементами демократии.

Ответ на второй вопрос: «культурная мозаичность». Евразийство делает сильный акцент на территориальной экспансии, но этот момент интерпретируется по-разному. Одна из возможных интерпретаций — расширение вокруг России пояса формально независимых, но лояльных к ней государств. Постулат инкорпорации других государств появляется только в некоторых разновидностях евразийства и не всегда в качестве приоритета.

Но территориальная экспансия — при любой трактовке этого постулата — не предполагает культурной ассимиляции коренного населения. Евразийство предпочитает «мозаичную модель», где разные культуры, языки и народности сосуществуют и могут принимать участие в экспансии евразийской цивилизации. Идея гомогенизированного национального государства евразийцам не менее чужда, чем идея либеральной демократии.

Неэтичная доктрина? Возможно, да, по крайней мере с перспективы западного либерализма или иудеохристианства. Иррациональна ли эта доктрина? Это спорный вопрос. Если не считать мистических экскурсов Александра Дугина, евразийство особо не выделяется среди других идеологий наличием внутренних противоречий. Иррационально ли использование этой доктрины для формирования российской идентичности? Нет.

Евразийство через призму выгод и затрат

Выбор евразийства в качестве основы для российской идентичности — это вполне рациональный выбор.

Все познается в сравнении. В постсоветский период появились три конкурентные модели для России: 1) создание какой-то формы национального государства; 2) создание либерального конфедеративного государства по западных образцах; 3) построение (или воссоздание) евразийской цивилизации.

Давайте проанализируем издержки и риски этих моделей. Вот анализ первой модели в пяти действиях:

Анализ второй модели не будем так подробно расписывать. Создание либерально-конфедеративного государства по западным образцам обременено примерно такими же рисками, что и опция 3.2. в первой модели. На Западе существуют аналоги многонациональных государств и конфедеративных образований, но нет аналогов такого большого количества национальностей, религий, культур и традиций внутри одного государственного организма.

Остается третий вариант. Можно иметь много возражений этического характера к евразийской модели, но ее выбор не иррационален. В чем преимущества евразийства? Эта идеология:

a) предлагает непротиворечивую версию росийской истории, в которой разные — на первый взгляд взаимоисключающие — элементы соединены в одно целое: царская власть и большевизм; православие и атеистический коммунизм; язычество и монотеизм; русскость и нерусскость;

b) снимает дилемму «или Европа, или Азия». Россия — это отдельный тип цивилизации, точнее, единственное в своем роде государство-цивилизация;

c) хорошо соотносится с ностальгией по Советскому Союзу, которая довольно сильная в России и большинстве других постсоветских странах;

d) содержит хорошее объяснение, почему Россия не должна каяться за сталинизм;

e) имеет большой потенциал в качестве «мягкой силы».

Последний пункт требует некоторых пояснений. На Западе сейчас происходит кризис ценностной модели (которую обычно называют «либеральной», но более правильно будет назвать «эмансипативной»). И самый, пожалуй, уязвимый пункт этого кризиса — это политика мультикультурализма.

Напомню, что евразийство позиционирует себя как сторонника «мозаичной культуры». В чем точно заключается эта «мозаичность» — это другой вопрос. Но в случае мягкой силы главное то, что идея формирует позитивный имидж идеологии и ассоциированного с ней государства, в данном случае — путинской России. Для многих западных политиков и части интеллигенции идея «мозаичности» довольно интересная. Она явится им чем-то вроде «мультикультурализма со знаком качества».

Заключение

Путин потерял связь с реальностью, его решения — родом из XIX века, он пребывает в другом мире? Нет, Путин живет в этом мире, в XXI веке, а его связь с реальностью порождает не большую обеспокоенность, чем связь с реальностью западноевропейских элит.

Можно по-разному прочитывать смысл анонсированных Путиным реформ — как часть стратегии по амортизированной либерализации политической системы или просто как метод сохранения за Путиным влияния на политическую жизнь страны после 2024 года. Но ясно одно: эти реформы никак не вписываются в парадигму «русского иррационализма». Здесь ощущается наличие определенного плана, холодного расчета и осмысленности действий.

Можно также по-разному оценивать этический аспект евразийства. Но выбор этой доктрины как базиса российской идентичности вполне хорошо проходит тест выгод и затрат. Перефразируя известное изречение о демократии, можно сказать: «Евразийство– худший вариант для России, если не считать всех остальных».

Вместо эмоционального бунта против тех или иных элементов политики Кремля, нужен взвешенный и рациональный подход. Иначе говоря, Россию следует понимать умом, потому что только так ее можно понять.