2018-й — год Европы?

Спустя десять лет после финансового кризиса совершит ли Европа в 2018 году существенный скачек вперед? Несколько параметров свидетельствуют в пользу этой точки зрения, но общий результат далеко не однозначен.

Приток / отток капитала в Восточной Европе (% от ВВП, среднегодовые значения, 2010-2016)

Кризис 2008 года, спровоцировавший самый резкий глобальный экономический спад со времен Великой депрессии 1929 года, был вызван все более очевидными слабостями американской системы: чрезмерным дерегулированием, ростом неравенства, задолженностью беднейших слоев населения. Опираясь на более равноправную и инклюзивную модель развития, Европа могла бы воспользоваться возможностью для продвижения лучшей системы регулирования глобального капитализма. Однако отсутствие доверия между членами Европейского Союза вкупе с жесткими правилами, применяемыми ненадлежащим образом, привело к тому, что 2011–2013 годах они спровоцировали дальнейшую рецессию, от которой страны ЕС только оправляются.

Приход Трампа к власти в 2017 году свидетельствует о существенных недостатках американской модели, которые не устранены. Это стимулирует спрос на Европу, тем более что развитие альтернативных моделей (Китай, Россия), мягко говоря, не обнадеживает.

В ответ на эти ожидания Европе, тем не менее, придется преодолеть многочисленные трудности. Начнем с общей проблемы: глобальный дрейф к неравенству. Европа не успокоит своих граждан, объяснив им, что они живут лучше, чем люди в Соединенных Штатах или в Бразилии. Неравенство растет во всех странах, чему способствует обострение финансовой конкуренции, которую выигрывают наиболее мобильные, при этом Европа продолжает подливать масло в огонь. Риск культурного изоляционизма и ксенофобии будет успешно устранен только в том случае, если мы сумеем предложить рабочим классам и молодым поколениям подлинную стратегию сокращения неравенства и инвестирования в будущее.

Вторая проблема — это разрыв между Севером и Югом, который резко углубился в еврозоне, и который трактуется противоречивым образом. В Германии и во Франции люди продолжают думать, что ЕС помог грекам, ибо он одолжил им деньги по более низкой процентной ставке, чем ставка, которую им пришлось бы платить на финансовых рынках, но выше, чем ставка, которую ЕС заплатил, чтобы занять средства на этих же рынках. В Греции версия совсем другая: они усматривают в этой помощи большую финансовую прибыль для ЕС. Истина заключается в том, что «чистка», навязанная странам южной Европы, с драматическими сепаратистскими последствиями в Каталонии, является прямым результатом близорукого франко-немецкого эгоцентризма.

Третья проблема — это разрыв между Востоком и Западом. В Париже, Берлине или Брюсселе люди не могут понять отсутствия благодарности со стороны стран, которые получили огромные государственные трансферты. Но в Варшаве или в Праге события интерпретируются совершенно иначе. Они указывают на то, что норма прибыли на частные инвестиции с Запада была высокой, и что потоки прибыли, выплачиваемые сегодня владельцам фирм, намного превышают европейские трансферты, идущие в обратном направлении.

Эта точка зрения не беспочвенна — особенно, если мы посмотрим на цифры. После краха коммунизма западные инвесторы (особенно немцы) постепенно стали владельцами значительной части капитала стран Восточной Европы. Что составляет примерно четверть, если учесть весь основной капитал (включая жилье), и более половины, если ограничиться владениями фирм (даже в большей степени крупных фирм). Исследования Филипа Новокмета показали, что если неравенство в Восточной Европе выросло не так сильно, как в России или США, то это потому, что значительную часть высоких доходов от восточно-европейского капитала получают за рубежом (он напоминает, что это происходило до эпохи социализма с владельцами капитала, которые были немцами, французами, иногда и австрийцами или представителями Османской империи).

В период с 2010 по 2016 год годовой отток прибыли и доходов от собственности (за вычетом соответствующего притока), таким образом, составлял в среднем 4,7% валового внутреннего продукта в Польше, 7,2% в Венгрии, 7,6% в Чешской Республике и 4,2% в Словакии, соразмерно сокращая национальный доход этих стран.

Для сравнения: за тот же период годовые чистые трансферты из Европейского Союза, то есть разница между совокупностью полученных расходов и взносов, уплаченных в бюджет ЕС, были заметно ниже: 2,7% ВВП в Польше, 4,0% в Венгрии, 1,9% в Чешской Республике и 2,2% в Словакии (напомним, что Франция, Германия и Великобритания являются чистыми донорами бюджета ЕС в размере, эквивалентном 0,3%-0,4% их ВВП).

Конечно, можно с полным основанием утверждать, что западные инвестиции позволили повысить производительность соответствующих экономик и, следовательно, выиграли все. Но восточноевропейские лидеры никогда не упускают возможности напомнить, что инвесторы используют свои сильные позиции, чтобы сохранить низкую заработную плату и сохранить чрезмерную маржу (см., например, это недавнее интервью с чешским премьер-министром).

Как и в случае с Грецией, ведущие экономические державы, напротив, склонны считать неравенство естественным. Они исходят из того, что рынок и «свободная конкуренция» способствуют справедливому распределению богатства, и рассматривают трансферты, возникающие в результате этого «естественного» баланса, как акт щедрости со стороны победителей в этой системе. В действительности, имущественные отношения всегда сложны, особенно в таких крупных политических сообществах, как ЕС, и не могут регулироваться исключительно доброй волей рынка.

Эти противоречия могут быть разрешены только путем полномасштабного интеллектуального и политического «перевооружения» европейских институтов и их подлинной демократизации. Будем надеяться, что 2018–2019 годы внесут свой вклад.

Все расчеты и источники данных, используемые для расчета внешних и внутренних потоков имущественных доходов и европейских трансфертов в Восточной Европе, доступны здесь. См. также работу Филиппа Новокмета «Между коммунизмом и капитализмом. Очерки об эволюции неравенства доходов и богатства в Восточной Европе 1890-2015 (Чехия, Польша, Болгария, Хорватия, Словения, Россия)» (2017). См. также информацию о Польшеи о России.

Источник:Le Monde

Перевод: НМ