С момента финансового краха 2008 года и последующей рецессии экономисты обвиняются в неспособности предвидеть кризис и в неспособности убедить политиков в том, что необходимо сделать для его преодоления. Но потрясения последнего десятилетия были скорее продуктом исторической случайности, нежели технократического провала.
Теперь, когда мы являемся свидетелями исторического упадка Запада, следует спросить, какую роль экономисты могли бы сыграть в катастрофах прошлого десятилетия.
С конца Второй мировой войны до 2007 года западные политические лидеры действовали так, как будто они были заинтересованы в достижении полной занятости, стабильности цен, относительно справедливом распределении доходов и богатства и открытом международном порядке, при котором все страны могли бы извлечь выгоду от торговли и финансов. Правда, эти цели всегда были плохо совместимы, поэтому иногда стимулы роста главенствовали над целью равенства доходов, а открытость — над интересами конкретных работников или отраслей. Тем не менее, в целом политика была направлена на достижение всех четырех целей.
Затем наступил 2008 год, и все изменилось. Цель полной занятости исчезла из политической повестки, хотя не было ни угрозы инфляции, ни дополнительных преимуществ, которые можно было бы получить от большей открытости экономик. Таким же образом была отброшена цель создания международного порядка для блага всех. Обе цели были принесены в жертву восстановления состояний сверхбогатых — возможно, с тайной надеждой, что в какой-то момент богатство «просочится» вниз.
На макроуровне история десятилетия после 2008 года почти всегда понимается как провалы экономического анализа и коммуникации. Мы, экономисты, якобы не смогли донести до политиков и чиновников то, что нужно сделать, потому что не проанализировали ситуацию полностью и верно в режиме реального времени.
Некоторые экономисты, такие как Кармен М. Рейнхарт и Кеннет Рогофф из Гарвардского университета, усматривали опасность финансового кризиса, но сильно преувеличивали риски государственных расходов для увеличения занятости в период после него. Другие, как я, понимали, что экспансионистской денежно-кредитной политики будет недостаточно; но, поскольку мы неправильно рассматривали глобальные дисбалансы, мы упустили основной источник риска — неправильное финансовое регулирование в США.
Третьи, как, например, тогдашний президент Федеральной резервной системы США Бен Бернанке, понимали важность поддержания низких процентных ставок, но переоценили эффективность дополнительных инструментов денежно-кредитной политики, таких как количественное смягчение. Мораль этой истории заключается в том, что если бы мы, экономисты, высказались раньше, были более убедительными в вопросах, где мы были правы, и признали свои ошибки, ситуация сегодня была бы значительно лучше.
Историк Колумбийского университета Адам Туз в своей новой истории эпохи после 2007 года «Обвал: Как десятилетие финансовых кризисов изменило мир», показывает, что экономическая история последних десяти лет была обусловлена более глубокими историческими течениями, нежели ошибки технократов и провалы коммуникации.
В частности, в годы, предшествовавшие кризису, финансовое дерегулирование и сокращение налогов для богатых приводили к еще большему увеличению государственного дефицита и долга при одновременном росте неравенства. Что еще хуже, администрация Джорджа Буша-младшего решила вести опрометчивую войну против Ирака, фактически растрачивая авторитет Америки как лидера Северной Атлантики в кризисные годы.
Именно в это время Республиканская партия испытала нервный срыв. Мало того, что Бушу не хватало профессионализма, а военные успехи бывшего вице-президента Дика Чейни были крайне скромными, так еще и партия удвоила свой цинизм. В 2008 году республиканцы сплотились под руководством партнера покойного сенатора Джона Маккейна, Сары Пэйлин, народным демагогом — еще менее подходящей для своей должности, чем Буш или Чейни. В 2010 году партия была по существу вскрыта движением чаепития.
После краха 2008 года и так называемой Великой рецессии годы слабого роста заложили основу для политических потрясений 2016 года. В то время как республиканцы выдвинули расиста — брутальную звезду реалити-шоу, многие демократы были зачарованы самовыдвиженцем-социалистом без заметных достижений. «Эта развязка, — пишет Туз, — могла показаться немного мультяшной, — как будто сама жизнь имитировала сериал HBO „Вице-президент“».
Конечно, мы пока не упомянули ключевую фигуру. Между финансовым кризисом 2008 года и политическим кризисом 2016 года прошло время президентства Барака Обамы. В 2004 году, когда он все еще был восходящей звездой в Сенате, Обама предупредил, что неспособность построить «фиолетовую Америку», которая поддерживает рабочих и средний класс, приведет к нативизму и политическому распаду.
Тем не менее, после кризиса у администрации Обамы не хватило сил для использования лекарств, которые бывший президент Франклин Рузвельт прописал для решения проблем такого масштаба. «Страна нуждается в… смелых и непрерывных экспериментах», — сказал Рузвельт в 1932 году, в разгар Великой Депрессии. «Здравый смысл говорит нам о том, чтобы выбрать метод и опробовать его; если это не удается, следует откровенно признать это и попробовать другой. Но, прежде всего, попробуйте хоть что-нибудь».
Тот факт, что Обама не предпринял активных действий, несмотря на то, что признавал их необходимость заранее, говорит в пользу главного аргумента Туза. Профессиональные экономисты не могли убедить власть имущих в том, что необходимо сделать, потому что те действовали в условиях политического распада и утратили доверие американцев. Поскольку политика подвергалась пагубному влиянию растущей плутократии, экономисты, призывающие к «смелым настойчивым экспериментам», плыли против течения, хотя вполне обоснованные экономические теории оправдывали именно такой курс действий.
Тем не менее, я не считаю аргументы Туза настолько убедительными, как считает он. Мы — экономисты, и наши теории внесли большой вклад. За исключением Греции, страны с развитой экономикой не испытавшей ничего подробного Великой депрессии, повторение которой было реальной возможностью в разгар кризиса. Если бы мы были умнее, более четко формулировали свои предложения, были менее разделены и меньше отвлекались на второстепенные вопросы, мы могли бы сделать гораздо больше. Но это не значит, что мы ничего не изменили.
Источник: Project-syndicate
Перевод: Наше мнение