? Как вы оцениваете перспективы укрепления и процессуализации минской переговорной площадки и каковы могли бы быть интересы Москвы в этом процессе?
Денис Мельянцов. Прежде всего следует разделить два понятия, которыми оперируют дипломаты и аналитики — «минская площадка» и «минский процесс». Под «минской площадкой» понимают переговорный формат по урегулированию конфликта на востоке Украины, что в практическом изменении выражается в регулярных встречах в формате Трёхсторонней контактной группы (Россия, Украина, ОБСЕ), призванной обеспечить имплементацию Минских соглашений.
«Минский процесс» обычно понимается как потенциально возможный переговорный формат по содействию снижению напряжённости в отношениях между Россией и Западом, который должен локализоваться в Беларуси. Таким образом, «минский процесс» мыслится как продолжение успеха «минской площадки», но с более обширными задачами.
Впервые идея «минского процесса» была озвучена президентом А. Лукашенко 21 ноября, 2016 года на встрече с делегацией Комитета по политике и безопасности Совета ЕС, которая находилась с визитом в Минске. Он тогда предложил следующее: «В свое время для разрядки в отношениях между Западом и Востоком потребовался Хельсинкский процесс, который в итоге привел к созданию ОБСЕ. Давайте, чтобы улучшить атмосферу взаимоотношений государств, подумаем об обновлении Хельсинкского процесса и попробуем запустить миротворческий процесс, возможно, „минский процесс“».
Уже в декабре 2016 года на заседании Совета министров иностранных дел стран ОБСЕ в Гамбурге эту идею повторил глава МИД Владимир Макей: «назрела необходимость встречи лидеров России, США, ЕС, Китая для откровенного обмена мнениями о причинах кризиса в международных отношениях. Важно положить начало осмыслению новых правил формирующейся многополярности при безусловном уважении интересов друг друга. При необходимости — подключить к этому процессу международное экспертное сообщество. Беларусь готова организовать соответствующие встречи в Минске».
По всей видимости, за идеей «минского процесса» кроется как минимум два мотива.
Во-первых, для закрепления и расширения статуса Беларуси в качестве донора стабильности и безопасности, а также утверждения своего де-факто нейтрального положения необходимо искать новые возможности в условиях, когда потенциал Минска как переговорной площадки по Украине практически исчерпан: конфликт в Украине очевидно превращается в затяжной и дальнейшие переговоры в рамках существующего формата дают лишь очень скромные результаты.
Во-вторых, ускорение нормализации отношений с Западом (которое достигло уже некоего потолка) требует креативных и нестандартный мер, как это было когда-то с переговорами по Донбассу в Минске. Втягивание глобальных игроков в каком-то виде в переговорный процесс могло бы очень существенно укрепить международный престиж Беларуси и добиться признания без необходимости проведения политической либерализации, на которой настаивает Запад.
Исходя из анализа состояния международных отношений, новый передел сфер влияния (новая Ялта) и новый Хельсинкский процесс (закрепление изменившихся границ в Европе) на данный момент вряд ли возможен. Применительно к «минскому процессу» речь может идти, скорее всего, только о конференции в формате советников по вопросам безопасности глав государств Европы, США и России, а также ведущих экспертов в области международной политики и безопасности, направленной на определение и согласование интересов сторон, их стратегических уязвимостей и так называемых «красных линий», нарушение которых может повлечь дальнейшую эскалацию напряжённости вплоть до военного конфликта. В случае успеха экспертного измерения «Минского диалога» в качестве второго этапа возможен выход на министерский уровень и подготовку соглашения, направленного на деэскалацию в международных отношениях.
В апреле снялся существенный барьер, мешавший Минску развивать идею расширения переговорной площадки — враждебность Кремля, которая была связана с затянувшимся нефтегазовым конфликтом. После заседания коллегий МИД Беларуси и МИД России в Москве 5 июня Сергей Лавров поблагодарил белорусских коллег за организацию переговоров по Донбассу, а также отметил что «если и когда у международного сообщества возникнет необходимость наладить переговоры по любой другой животрепещущей теме, белорусская столица будет для многих оптимальным местом для переговорного процесса».
Иными словами, Лавров намекнул, что Москва не против новой роли Беларуси как фасилитатора миротворческих процессов. Это заявление может быть также сигналом западным столицам о желательном для России места для проведения консультаций по разрядке международной напряжённости.
Мотивы Кремля для такого реверанса в сторону Минска не вполне ясны. Однако последний объективно является для российского руководства удобным местом для такого рода переговоров по нескольким причинам. Беларусь является близким военно-политическим союзником России, поэтому Кремль будет обладать гораздо большей полнотой информации о всех нюансах переговорного процесса, чем если бы переговоры проходили, скажем, в Женеве. К тому же согласие Москвы в таком важном для белорусского руководство вопросе может поспособствовать решению значимых для России задач — например, таких как размещение в Беларуси российских вооружений или реализации некоторых интеграционных проектов в промышленной сфере.