Странно, когда давние знакомцы превращаются в книжки и презентации. Странно, что те, с кем пил и смеялся, финишируют задумчивой фоткой на обратной обложке бестселлера. Наше новое бессмертие — медийное эхо вдогонку биографии, пачка страниц с безмятежным гоном прекрасных лузеров. И хорошо, что кто-то додумался включить диктофон. «Марцев» Саши Романовой — возможно, самый точный памятник беларуским 1990-м. Не потому, что текст безупречен. А как раз наоборот: он прошит недоговорками и пробелами. То забалтывает важное, то молчит о главном. То становится в позу, то зашивается в угол как нашкодивший пацан. И в этом «Марцев» абсолютно уникален: это честный психологический автопортрет поколения, бодростроившего то, в чем мы сейчас живем. И ставшего заложником собственного проекта.
Собственно, это не первый опыт реконструкции новейшей истории. Прежде случились и Евгений Будинас с его толстенными «Дураками», и Семен Букчин с «Хрониками суверенного болота», и сентиментальный «Автомат с газировкой…» от Владимира Некляева, и многосерийные хроники экс-депутата Сергея Наумчика. Бойцы вспоминали минувшие дни и пробовали верную интонацию — то многофигурный авантюрный роман с активным самоцитированием (Будинас), то саркастичную архивную публицистику (Букчин), то городское ностальжи вокруг поэта (Некляев), то героический эпос о политическом противостоянии (Наумчик).
Независимо от жанра и объема, читать все это было трудно — и, если честно, скучно. Поскольку вчерашние наезды ничего не объясняли в дне сегодняшнем, фельетонный угар выдыхался уже на второй странице, нафталиновый сантимент не трогал, а боевой пафос мог зацепить лишь братьев по партии (тех, кто не успел перессориться). Поверить авторам мешала, как ни странно, именно их очевидная мастеровитость: прошлое проходило профессиональную литературную обработку и приходило к читателю уже вычитанным, отредактированным и исправленным. Очередным опытом беллетристики, притворившейся жизнью.
С нон-фикшн в наших краях сложно изначально: райтер не умеет быть скриптором, постоянно порывается стать героем и выйти с программным заявлением. В крайнем случае — с дежурной репризой. Слушать выходит плохо. И потому «Марцев» изначально интересен непривычной для нашего медиа-поля ассиметричной связкой: герой, способный говорить и автор, способный ему не мешать. В этом — главная сильная сторона книжки. И в этом же — ее главная слабость.
Гон спозаранку
В разговоре сильный собеседник — всегда проблема: у него свой план и своя логика. Он тянет тему на себя, задает неудобные вопросы, провоцирует и подначивает. Он напрягает и мобилизует. Хочет своего. А вот с мягким свидетелем — изначально «вторым номером» — можно расслабиться и без напряга быть главным. Именно так иногда нечаянно проговаривается самое ценное для формата вербального портрета. Не факты, а их понимание. Не пафос, а оттенки эмоций. «Марцев» важен не как хроника эпохи, а как опыт самооправдания одного из ее конструкторов и дизайнеров. И одновременно — ключ к пониманию наших общих косяков и тупиков.
И потому для адекватного понимания книжки (с участием) Саши Романовой важно с самого начала договориться: это не конспект событий, не сводка вчерашних новостей и не протокольный лист. Смешно ждать от нее детальной точности и абсолютной достоверности. Простая мизансцена: бывший миллионер, политический игрок и экс-медиа-магнат Петр Марцев беседует под запись с молодой журналисткой. Вспоминает. Объясняет свою жизнь. И автоматически начинает импровизировать, обаять и интересничать. Включает безотказный шарм «стареющего мужчины» (по давнему собственному определению). Поэтому «Марцев» — автопортрет с пристрастием, речь с игрой. Нет смысла цепляться за детали с криком «Все было не так! Я помню/знаю/вижу иначе!» Фактура тут, скорее, для общего декора: чтобы слушатель (ница) не заскучал (а). Важнее общая настройка и интонация. Стоит читать текст внимательней — и тогда за вереницей анекдотов и «бывальщин» из марцевской (безусловно, крайне яркой) жизни проступает совсем иной, более глубокий сюжет: история ребят, которым однажды дали подержать страну. И они ее отдали. На время. Вроде как деревенскому простачку.
Почему отдали? «Марцев» дает подсказку: считали себя старшими по палате и верили, что простаки прогнутся под менеджеров. Время трещало по швам, империя осыпалась песчаным замком. В руки последнему советскому поколению вдруг упали деньги и власть. Что делать и с тем, и с другим, было абсолютно непонятно. Нечаянная элита, энергичная «молодая шпана» из хороших семей — со скверным случайным образованием, опытом потребительского джинсового диссидентства, прошлым уличных бойцов и настоящим финансовых манипуляторов, полукриминальными подвязками и державным «крышеванием», — жила интуициями и действовала наугад, вычитывая будущее из переводных книжек, рефератов спецхрана, утечек информации сверху да грёз подпольных мудрецов. И закономерно оставалась (при всех своих амбициях) по сути и происхождению безнадежно советской и квазимосковской — шаблонно действуя через вертикаль власти с разворотом на Восток. Дженерейшн лимитед, банда ограниченного действия.
Аферисты в Зазеркалье
Трудно было ожидать иного: обвал коммунизма застал врасплох всех действующих — а тем более бездействующих — персонажей глобального шоу. Списать будущее было негде и некогда, стратегии отсутствовали как класс, задачи были четкими и оперативными: работать с понятными схемами, держать колею и стараться не вылететь с трассы. С Москвой было проще. С Европой — интересней. Плюс Курапаты, Пазьняк, Сорос и Чечня. Экономический раздрай резонировал с политической нестабильностью. Как-то незаметно оформилось новое верхушечное разделение труда — на импровизационную политику и импровизационный бизнес.
Первые были идеалистами. Они продуцировали броские слоганы и грезили вслух на митингах, придумывая страну вровень собственным мечтам и амбициям. Вторые были прагматиками, мыслили вагонами и фурами. «Решали вопросы». Глобальные сны про конструирование нации и пробуждение народной души их интересовали, скорее, как шумовой фон для собственного бизнеса — дополнительные обстоятельства, которые можно было обернуть в свою пользу.
Случай Марцева уникален тем, что он стал своим в обеих группировках. Ему хотелось всего и сразу. Мощный талант лидера и личная харизма, дворовая закалка плюс филфаковский отвяз, рисковый характер, дерзкий нрав и редкий дар постоянно ввязываться в сомнительные предприятия сделали его важным игроком в беларуской игре без правил — несистемным (около)политическим активистом и блуждающим форвардом все равно чего — от поставок импортного курева и запуска газет до политического консалтинга и разработки государственных программ.
О последствиях особо не думали. Валили наугад. Адекватно просчитать ситуацию не хватало ни опыта, ни возможностей. И потому случалось — как обычно– не желаемое, а возможное. Которого никто не заказывал.
Самое печальные страницы «Марцева» — спокойный рассказ про регулярную активность мимо. Про стабильно катастрофичные результаты ярких планов для лучшей страны. Как «молодые львы» делали лидера нации — чтобы после ужаснуться результату своих усилий и срочно затеять анти-агитку «Обыкновенный президент». Как лепили проект Союзного государства — чтобы потом озадаченно понять: эта «времянка» пришла надолго. Как заходили за советом в разгар кризиса власти растерянные силовики и получали в ответ «а ничего не делай…» Как организовывали московские смотрины возможных кандидатов в беларуские президенты. Как синхронно с удушением некогда громкой «БДГ» приходили (и принимались) очередные предложения помочь с госпрограммой — с нулевым, естественно, результатом. Как для державы, так и для ее создателей.
Виражи и закосы, сговоры и интриги, процессы и подставы, теневой бизнес и подковерная дипломатия… Петр был реальным героем смутного времени и кончился как герой вместе со своей эпохой. Как только стало окончательно ясно, что на место спонтанного раздрая всерьез пришел новый порядок. Новый старый порядок — последовательно сожравший тех, кто делал его с совсем другой музыкой в голове.
Перемены заморозили на старте. Шальные собратья по бизнес-поколению 1990-х вздохнули и в очередной раз «решили вопросы». Правда, с разным успехом. Кто-то разорился и потерял все прежнее влияние как Будинас. Кто-то выбрал транзит Москва-Киев и взорвался как Шеремет. Кто-то вывел капитал и съехал на Запад как Пупейко.
Марцев уцелел. Марцев остался. И это в который раз было — чисто по-марцевски — абсолютно нерациональным. Но предельно понятным в своей пацанской упертости. Как в ту случайную встречу в минском парке Горького, когда коренастый, в дупель пьяный мужик (впоследствии оказавшийся моим будущим редактором Марцевым) настойчиво карабкался на высокого коня. Мазал мимо стремени. Срывался. И все равно лез.
…Несистемный игрок все еще пытался быть значимым. Писал тексты, сочинял проекты, запускал сетевое ТВ, придумывал институты. Но на этом банкете все стулья были уже заняты.
Last Man Standing
«Марцев» — книжка показательная и необычная по ряду параметров. Это, конечно же, автопортрет героя — но довольно трезвый и ироничный (хотя и не без определенной рисовки). Это выход на «бис» уже отыгравшего пьесу артиста-эгоцентрика — которому все прочие времена и персонажи нужны лишь как подпевки и подтанцовки для собственного сольного номера. При этом масштаб личности не столько заявлен, сколько читается между строк. Здесь очень много про детство, пьянки, драки и баб. Но с почти протокольной сухостью. И почти ничего про мотивы взрослых действий и основания главного личного выбора — страны, женщин, партнеров и вектора усилий.
Марцев в версии «Марцева» вроде как открыт — но при этом никого не пускает дальше прихожей. Он травит байки, но на уровне вагонного трепа — в общем, не проясняя причин, не фиксируясь на деталях, предпочитая экшн декору. И, естественно, напрочь забывая о проблемном. Про раздоры с партнерами — вскользь. Про раскол в «Белорусской деловой газете» — в два слова: ну ушло пол-редакции, делов-то! Про партизанскую доставку тиражей из России — пол-странички. Здесь нет ни Плошчы-2006 с ее несбывшейся революцией и круглосуточными дежурствами в редакции, ни работы с политическими партиями и внешними донорами, ни американских исков к «БДГ»…
Текст не трактует прошлое, а его фрагментирует. Расписывает по кадрикам как комикс. Чуть ли не через строчку хочется спросить: «А почему? А зачем?» Только уже не спросишь. А собеседница не захотела. Или не сумела. Однако в легкости почти школярского изложения, свободного от напряжных интерпретаций и политологических измышлений, свой шарм и своя правда.
«Марцев» звучит легко и плоско как синопсис очередного сериала — но как раз такой комикс про берсерка из «лихих 1990-х» будет покупаться и читаться новой фэйсбучной генерацией. Джанк-стори про реального чувака! Секс-гигант с филфака и его дикий бизнес! Он делал президентов и засыпал страну табаком Marlboro! Книжка легко раскладывается на тэги и главки. Их можно читать подряд, вразброд и наугад. По ним можно гадать. Говорят, есть секретная глава — на особых условиях. Отличный ход, Саша. Гарри Поттер умрет от зависти.
Окей, это чтиво. И будет читаться как чтиво. Но что толку кривить губы и брезгливо морщиться, если Саша Романова сделала то, до чего не додумались легионы умников с их редакторскими претензиями и издательскими программами? Она поймала за хвост безвозвратно уходящую натуру — эхо судьбы стремительно седеющих чуваков из 1990-х, новейшую историю страны в ее непарадном варианте, траекторию общего дрифта через призму отдельной (безумно короткой) жизни.
Как сумела, так и поймала. Хотите лучше — берите и делайте! Только вот на нашем пустыре все отчего-то в единственном числе. Был один Марцев. Теперь вот — один «Марцев». Сказ про стойкого оловянного солдатика в манной каше беларуского дао.