«Сказка ложь, да в ней намёк…»
Из народного
Андрэй: Калі паглядзець на сучасны кінэматограф, то гэта — мастацтва казкі. І справа ня толькі ў шматлікіх «Піратах», «Супэрмэнах» і «Шрэках». Самыя глядацкія жанры — казкі, няхай яны маскуюцца пад баевікі, мэлядрамы й жахаўкі, дзе замест цмокаў — гелікоптэры й цягнікі. Але чаму на экране такі трыюмф казкі?
Максим: Во-первых, кинематограф по определению — аттракцион. Нам предлагают поверить, что на экране нечто движется — а на самом деле мы просто отслеживаем глазом смену статичных кадров. Кинематограф — это искусственно созданная псевдореальность. Во-вторых, есть особенности наивного зрителя. Зритель — ребёнок, которому рассказывают сказку. Кинематограф работает, как и опытный сказитель, он провоцирует эмоции массового зрителя. И зритель забывает, что это декорации и актёры, он полностью отдаётся зрелищу. Наконец, время сейчас сложное, путанное, оно не поддаётся простым рациональным объяснениям. Реальность, в которой мы живём — это реальность мифа…
А.: …і казкі. Як даводзіў фальклярыст Проп, у казках дзеяньне адбываецца ад «шкодніцтва» да аднаўленьня ладу — праз «барацьбу-перамогу». У кампутарных гульнях гэта навідавоку. А ці можам мы вылучыць нейкія базавыя казкі? Так, напрыклад, шматлікія мыльныя опэры пра «Багатых, якія плачуць», «Рабыню Ізаўру», пабудаваныя па прынцыпе «Папялушкі». А якія яшчэ тыпы можна вылучыць?
М.: Существует очень популярная сказка об избранном народе, некоей нации с глобальным мировым заданием. Она очень активно воспроизводится в американском кинематографе, а сейчас и в российском тоже.
А.: Але гэта хутчэй дзейсны міт, а не казка — міту вераць, прымаюць яго за праграму дзеяньняў, на казку ж глядзяць, як на наўмысную прыдумку, дзе ўсё ненасамрэч…
М.: Есть сказочные сюжеты, связанные с глобальными катастрофами и чудесными спасениями. От «Унесённых ветром» до «Титаника» и «Людей Х». Особое место в современном сказочном кинопространстве занимает идея карнавала, двуличности или оборотничества, идея смены масок и игры образов. Фильм Джона Ву «Без лица» очень чётко это демонстрирует. Возрождается на новом уровне идея классической страшилки «Вторжение похитителей тел» — когда нам показывают мирную реальность, но спокойствие оказывается видимым. Идея оборотничества или волшебного превращения чаще всего реализуется сегодня в формате триллера, фильма ужасов или детектива. Причем со знаком минус. Видимая гармония превращается в парад мертвецов и оборотней.
А.: Тым ня менш, ёсьць і «пазытыўныя казкі» — яны ў значнай ступені прадстаўленыя ў амэрыканскім кінэматографе, дзе добры герой, «моцны гарэшак», а то і Джэймс Бонд праходзіць сыстэму ініцыяцый, змагаецца з ворагамі й цудоўным чынам перамагае іх. Нават дакладна пазначаная абавязковая для казак «краіна памерлых». Замест Кашчэя Бесьсьмяротнага — мафія, доктар Но, замест Бабы Ягі — памагатая прастытутка, замест цмока — ашалелы экспрэс. Замест мяча — аўтамат. Дарэчы, зараз і мячы вяртаюцца…
М.: Но в каком смысле можно считать это позитивом? Да — здесь присутствует борьба с хаосом. Но это оказывается очень условным, потому что для современного «народного» кино характерна серийность. Характерна цикличность, как и для нормального фольклора…
А.: …для любой казкі…
М.: …и здесь выявляется парадоксальная вещь: зло до конца победить нельзя — иначе не будет следующей серии! Киногерой отличается от от героев мифов, совершавших глобальные подвиги, тем, что он всегда решает частные проблемы, сиюминутные ситуации. Его сюжет, его победа — всегда локальны. И здесь — за скобками — присутствует любопытная идея: хаос победить невозможно. Его можно только укротить до следующего выпуска сериала.
А.: Казка становіцца лекам — і для маленькіх, і для дарослых. Я хацеў бы вылучыць некаторыя моманты гэтай казкі. Па-першае, яна ўсё ж такі адрозьніваецца ад мітаў, якія цыркулююць у сродках масавай інфармацыі і зьвязаныя пераважна з палітыкай. Людзі, якія глядзяць баевікі, разумеюць, што гэта фантазія…
М.: Особенно если, как в фильме «Самолёт президента», лидер нации в одиночку разоружает банду террористов…
А.: Людзі цудоўна разумеюць, што гэта прыдумка — але прыдумка, якая заснаваная на нейкіх міталягічных схемах. Другі момант — характары, пэрсанажы-маскі, што вандруюць зь фільма ў фільм, з сэрыі ў сэрыю. Яшчэ моманты, зьвязаныя з сэрыйнасьцю — гэта паўторы: рымэйкі, паўторы сюжэтаў, паўторы сытуацый. Нарэшце, казкі маюць дакладныя «казачныя» структуры, як гісторыя «Папялушкі» альбо баевікі. Карнавальнасьць, масачнасьць, якая паўтараецца, паўтараецца…
М.: Это совершенно естественно. В мифологическом пространстве нет развития, нет движения. Есть повторы. Есть цикличность существования, и соответственно, ей совершенно отвечают повторы сюжетов. Часто говорят: «ну как можно это смотреть — там же всё одно и то же?». Прелесть сказки в том, что она предсказуема.
А.: …і гледачам падабаецца, што яна менавіта такая. І калі фінал атрымліваецца няправільным, то кіно адразу пераходзіць у статус арт-гаўза, не для ўсіх. Адразу губляе камэрцыйны патэнцыял. І рэжысэры потым абураюцца: вось, нас не разумеюць! — А што ж вы робіце такіе фіналы?
М.: В этом плане очень показательна история с второй частью «Пиратов Карибского моря». Она сильно проиграла первой — и по смыслу, и по динамичности, превратилась в простодушный аттракцион. Однако зритель, в большинстве своём, в восторге. Главной оценкой становится «можно посмотреть». Миф может либо завораживать, либо вызывать резкое неприятие. А вот к сказке можно относиться нейтрально. Киносказка обеспечивает психологический комфорт.
А.: Наконт казачнасьці й рэальнасьці. Шчэ ў дзяцінстве я зьдзіўляўся, чаму сур’ёзнае кіно «пра жыцьцё» заўжды такое нуднае і сканчаецца ня так, як хочацца гледачу. А ў гэтым няма анічога дзіўнага. Рэалістычнае, сацыяльна-крытычнае кіно менавіта такое: парушаюцца базавыя структуры казкі — і вось вам сацыяльная крытыка. «Рэалізм» — недарэчны казачны інвалід. Нуднаваты й пэсымістычны.
М.: Типичным сказочным аккордом является знаменитый голливудский хэппи энд — всё кончилось хорошо, прояснилось и устроилось. Причём это демонстрируется в обычном бытовом формате — «наконец-то они поженились».
А.: …фінал, тыповы для казкі!
М.: Вариант более слабый: семья воссоединилась. Вариант для совсем маленьких: в семью вернулись потерявшиеся кот и собака. Речь идёт о локальных вещах, но зрителю нужно обязательно объявлять, что всё будет хорошо. Мы не ходим в кино за плохими финалами.
А.: Але і зусім неабавязкова, каб казка была з хэпі-эндам. Галоўнае, каб фінал адпавядаў нашым жаданьням. Шматлікія жахаўкі завяршаюцца менавіта страшнымі момантамі: «страшныя працягі будуць». Але гледачы гэта жадаюць. Нямыя расейскія дарэвалюцыйныя мэлядрамы ўсе сканчаліся «дурным эндам»: там гераіня тапілася, вешалася й г. д. Але так хацеў — і адчуваў глядач. Гэта былі тагачасныя казкі.
М.: Можно вспомнить классическую новорусскую сказку — знаменитый сериал «Бригада», о дворовой кампании, где друзья детства становились бандитами. И в конце почти все они погибают — это ведь тоже не хэппи-энд. Но — это снова то, с чем зритель согласен. Он может следить за обаятельными актёрами, сочувствовать узнаваемым житейским ситуациям, но в глубине души не хочет быть бандитом. И когда герои погибают — это воспринимается, как заслуженное возмездие.
А.: Так што казкі — гэта даволі маральная зьява. Тады ці можна вылучыць базавыя беларускія казкі?
М.: Есть такой фильм — «Город мастеров». По-моему, образцовая белорусская сказка. История народа, который был захвачен, который попал во власть тёмных сил и затем от них избавился. В каком-то смысле базовая белорусская сказка — это история возвращения законным хозяевам их родной земли.
А.: І ў зьвязку з гэтым шматлікія партызанскія гісторыі выглядаюць менавіта такімі: вяртаньне сваёй зямлі…
М.: Это не возвращение на родину, а возвращение Родины. Реабилитация своего права быть её хозяином. И здесь возникает двойная ситуация. С одной стороны, идет действие, направленное на разрушение некоего враждебного порядка вещей. А с другой — восставшие в самих себе при этом открывают чувство Родины, чувство своего. И осознают свое право быть хозяином.
А.: Прычым, парадаксальна, сама п’еса, па якой пастаўлены фільм «Горад майстроў», ня мела дачыненьне да Беларусі. Але герой Караколь нагадвае Несьцерку. І нават асобныя кадры, асобныя пэрсанажы — яны потым паўтараюцца ў беларускіх партызанскіх карцінах. Так малпа на плячох злога герцага перавандравала ў фільм «Ідзі і глядзі», дзе яна атабарылася на пагонах карніка-нацыста. І там і там — акупанты. І там, і там — партызаны.
М.: Интересное замечание. Я вообще думаю, что не случайно в СССР именно белорусский кинематограф был главным по сказкам. «Буратино», «Рыжий, честный, влюблённый», «Красная Шапочка» — лучшие телевизионные сказочные фильмы были белорусские. И фактически — это всё про нас. И Буратино в стране дураков, и Тим Талер с его проданным смехом…
А.: Паказальна: скрадзеная ўласная існасьць, душа, якую мы самі прадалі і потым спрабуем вярнуць.
М.: Сказки оказались гораздо более точным выражением коллективного подсознательного, чем все политические тексты вместе взятые. Через присвоенные нами чужие сказки мы сумели сказать про себя. Но, чтобы понять это, потребовалось время. Потребовался опыт жизни в несвободной стране. Чтобы мы смогли оценить, что тогда с нами было.
А.: І нездарма Быкаў у сваіх апошніх творах зьвярнуўся да казак-прыпавесьцяў. Казкі жыцьця — нечаканы жанр, які дзіўна было чакаць ад рэаліста. І які быў расцэнены ўладамі, як небясьпека.
М.: Сказочное пространство, в котором когда-то существовали советские белорусы, по-прежнему востребовано. Оно имело в себе глубинный опыт внутреннего, потаённого скоморошьего сопротивления. Может, против воли самих авторов.
А.: І, дарэчы, тэрыторыя свабоднай Беларусі, пакуль выглядае, як казачная. Тая ж сакавіцкая Плошча Каліноўскага. Гэта была абсалютна нармальная Беларусь, але яна была казачная — па-свойму. У добрым сэнсе гэтага слова.
М.: Мы говорили, что сказки организуют эмоциональное состояние массового зрителя. И это не просто развлечение. Грань искусственного и естественного, фантазии и жизни начинает исчезать, когда человек — читатель и зритель — от созерцания переходит к действию. Мы говорили: «Сказки — не мифы, они попроще». Но в любых народных сказках заложен определённый код национальной ментальности. Именно поэтому надо читать наши старые сказки, писать новые — и снимать сказочное кино.
10 «кінаказак»
1. Кашчэй Бесьсьмяротны (1944, Расея, рэж. Аляксандар Роў)
2. Чараўнік з краіны Оз (1939, ЗША, рэж.Віктар Флемінг)
3. Доктар Но (1962, Вялікабрытанія, рэж. Тэрэнс Янг)
4. Рабыня Ізаўра (1990-ыя, тэлесэрыял, Мексіка)
5. Горад майстроў (1965, Беларусь, рэж. Уладзімер Бычкоў)
6. Прыгоды Бураціна (1975, Беларусь, рэж. Леанід Нячаеў)
7. 9 з паловай тыдняў (1986, ЗША, рэж. Эдрыян Лайн)
8. Уварваньне скрадальнікаў целаў (1956, ЗША, рэж. Дон Сігел)
9. Гадзіла (1954, рэж. Інасіра Хонда)
10. Прыгажунька (1990, ЗША, рэж. Гэры Маршал)