? В последнее время значительно увеличилось количество встреч белорусских официальных лиц с высокопоставленными представителями Евросоюза. Означает ли это, что в белорусско-европейских отношениях наметились существенные перемены?
Андрей Федоров. Действительно, число контактов на достаточно высоком уровне заметно возросло. Особенно показательной в этом плане была последняя неделя. Сначала в Минске сотрудники генерального директората Европейской комиссии по политике соседства и переговорам о расширении обсуждали Ежегодную программу сотрудничества ЕС с Беларусью на следующий год. Затем здесь побывала делегация Европейской службы внешних действий и директората Еврокомиссии по политике соседства во главе с директором департамента России, «Восточного партнерства», Центральной Азии, регионального сотрудничества и ОБСЕ Европейской службы внешних действий Гуннаром Вигандом.
Еще чуть позже глава белорусского внешнеполитического ведомства Владимир Макей побывал с рабочим визитом в Брюсселе, где встретился с коллегами из стран ЕС, а также провел переговоры с Высоким представителем ЕС по внешней политике и политике безопасности Фредерикой Могерини, еврокомиссаром по Европейской политике соседства и переговорам о расширении ЕС Йоханнесом Ханом. Согласно официальному сообщению, состоялся обмен мнениями о состоянии и перспективах взаимодействия.
К сожалению, содержание переговоров по большому счету не раскрывалось, за исключением информации о готовности к подписанию соглашений об упрощении визового режима и реадмиссии. В частности, Гуннар Виганд заявил о готовности Брюсселя удвоить в 2016 году помощь Беларуси, однако никакой конкретики не последовало.
Тем не менее, уже само по себе обилие такого рода событий может подталкивать к выводу, что в двусторонних отношениях намечается некий прорыв. Боюсь, однако, что этого не произойдет.
Дело в том, что хорошо известные исходные позиции сторон фактически являются антагонистическими. Соответственно, для настоящего сближения необходимо, чтобы какая-то из них отказалась от своих принципиальных подходов.
Для ЕС это означает снятие его главного требования — проведения в Беларуси глубоких демократических преобразований, прежде всего в сфере избирательного законодательства, а также отмены ряда репрессивных актов. Крайне сомнительно, что он пойдет на такой шаг. Хотя бы потому, что официальный Минск просто не в состоянии гарантировать более или менее эквивалентную компенсацию, вариант которой, честно говоря, даже как-то трудно вообразить.
Точно также совершенно невозможно представить, чтобы нынешний белорусский режим, тем более после Майдана, согласился на радикальное смягчение своей внутренней политики.
Конечно, это не исключает определенных шагов навстречу друг другу, но вряд ли они будут слишком значительными, так как есть подозрение, что стороны находятся уже достаточно близко к пределу допустимых со своей точки зрения уступок.
В результате может произойти некоторая нормализация взаимодействия, в том числе подписано упомянутое визовое соглашение. Кроме того, отдельные проекты в экономической области также, вероятно, получат возможность реализации.
Иначе говоря, при отсутствии эксцессов, подобных тем, что белорусские власти устроили 19 декабря 2010 года, будет иметь место своего рода «прохладный мир», что, безусловно, гораздо лучше, нежели «холодная война» 2011–2013 гг.
Вместе с тем, кардинальных перемен по-прежнему ожидать не приходится. К тому же на протяжении длительного времени ситуация в нашей стране будет отслеживаться, и в случае повторения неизбежным станет возвращение к противостоянию, причем, скорее всего, в более жесткой форме.