Двадцать лет политической пробуксовки напрочь отбили желание интересоваться ее результатами. Во-первых, потому, что у пробуксовки результатов не бывает. Во-вторых, потому, что в ситуации групповой имитации политической событийности самым независимым игроком оказывается зритель этого спектакля. Он может просто уйти, отыскав себе другой клуб по интересам. И это, судя по всему, уже случилось.

В спорах о старой и новой оппозициях, о тихом болоте и «воинах света», в борьбе за единство нации и вечных терках с режимом, в настойчивых попытках увязать воедино Курапаты, шенген, мову, честные выборы и вышимайки, в иррациональной любви к Плошче и страстной критике Тани и Андрюши, мы, кажется, упускаем главное: социальный расклад принципиально изменился. И в нем стоит либо играть по-новому, либо признать, что это уже чужая игра.

В поисках грустного бэби

Слушая наших политиков — любого профиля и разлива — попадаешь лет на двадцать назад. Идет борьба за большинство, решающим аргументом служит статистика голосований, агитработа неизменно рассчитана на простецов, а отсылка на «выбор народа» одинаково популярна как у власти, так и у ее оппонентов. Действия кордебалета воспринимаются как основной элемент шоу — и выигрывает, по этой логике, тот, кто их срежиссирует в свою пользу. Победившая сторона радостно рапортует: «Страна выбрала стабильность!» А проигравшие покаянно бормочут: «Эх, а до этих не достучались…»

Что не так в этой картинке? То, что она построена на штампах сугубо авторитарного толка: народ един в своей бестолковости и страстно ждет правильного вождя и верного маршрута. Электорат живет в поисках политической воли очередного харизматика и без нее напрочь лишен смысла и цели своего существования. Соответственно, первостепенной задачей становится производство лидеров нации — или закрепление их безусловного авторитета. А средством — последовательная политизация массового сознания и его целевое программирование.

Условием относительной успешности подобной стратегии могла бы стать функциональная асимметрия социума — жесткое разделение на активные элиты и пассивное большинство, готовое пасть к ногам победителя. Но беларуская реальность, как всегда, живет вопреки концептам. На этот раз бумажные драконы схлестнулись над пустырем. И если отсутствие после недавних выборов массовых протестных акций вполне объяснимо общей девальвацией «змагарскага» дискурса, то традиционное (в который раз) безразличие условного большинства к своей «победе» заставляет задуматься. Где массовые шествия с радостными речевками? Где счастливые мамочки, тянущие деток к победителю? Где обнимающиеся на улицах ОМОНовцы? Где народные пьянки под вывеской «Мы снова всех сделали!»? Нулевой публичный эмоциональный резонанс события позволяет заключить: реального события для публики просто не случилось. Возможно, потому, что это уже не публика.

Больше, чем бобо

Массовое общество советского образца уже в конце 80-х пережило децентрализацию духовной жизни и, как следствие, приватизацию интеллектуальной работы. Наиболее активная часть прежней массы «совслужащих», попав под двойной удар идейного кризиса и обвала экономики, занялась самоорганизацией. Тихие совслужащие, ловкачи-чиновники и запойные пролетарии никуда, естественно, не исчезли. Просто рядом с ними проросли совсем другие социальные форматы.

В одном из давних интервью философ Валентин Акудович сформулировал парадоксально точно: «Магчыма, галоўнае, штоадбылося з краінай —гэта мы…» [2]. О чем речь? Кто эти «мы»? Акудович говорил о «сьвядомых» интеллектуалах — партизанах духа, самураях критического мышления, внесистемных конструкторах «беларускасьці», дизайнерах ментального ландшафта нации. И в этой констатации было поровну гордыни и горечи: потенциальные инженеры лучшей страны так и остались лесными братьями, разрозненными конфликтующими группировками аутсайдеров. Интеллектуальное движение начала 90-х — обещание новой национальной элиты для независимой Беларуси — оказалось в итоге невостребованным квазисоветским режимом и было вытеснено на окраины стагнационного социума. Именно тогда Акудович констатировал: «Краіна жыве без нас!»[3]. Но в реальности все обстояло несколько иначе: именно отечественный авторитаризм — с его системой административно-бюрократического контроля, страхом «национализма», политической цензурой, колхозной эстетикой и БРСМовским задором — сделал возможным не только появление альтернативной интеллектуальной культуры, но и ее долгосрочное автономное плавание.

Умники научились жить отдельно — именно потому, что страна их стабильно не хотела. Внесистемное оставалось возможным лишь в тени системы. Которая его стабильно воспроизводила. Постоянно расширяя при этом сферу «лишнего» — от исторических исследований и образовательных инициатив до концертных агентств и частных газет.

Как ни странно это звучит, архитекторами белорусского «креативного класса» в равной степени оказались как пришедший в страну ресурс перемен (межнациональные корпорации, фонды, образовательные проекты, независимые арт-инициативы и рекламные агентства), так и инерционный «крывавы рэжым». Последний создавал фонд невостребованных профессионалов — а первые давали ему площадки для самореализации.

Политика и бизнес работали практически в одной связке, создавая чисто беларуские миксы: оппозиционную богему, альтернативные корпоративные ценности, партизанскую бюрократию, радикальную рекламу и теневые издательства. От декоративно-нонконформистских закордонных бобо (богемной буржуазии [1])минский креатив изначально отличался совмещением европейских стандартов качества жизни с неизбежной вовлеченностью в различные версии «беларуского проекта» и, как следствие, более высоким уровнем контекстной политической ангажированности. Но не открытого политического действия. Креативные группировки белорусского разлива, усвоив опыт системных политических репрессий, выбрали тактику потаенного присутствия в поле административной диктатуры. Так на рубеже нулевых сложился «невидимый (властью) класс»: ноль политических амбиций, условная национальная привязка, социальная гибкость, высокие потребительские стандарты, эффективная монетизация личного интеллектуального капитала. Отдельная реальность жизни вне власти научилась обходиться не только без госфинансирования, но и без власти как таковой. Тем более, без борьбы за власть.

Горизонтальные люди

Стоит особо заметить: политика (и политики) тут решительно ни при чем. Они работали точно по учебникам. Девальвация общественного интереса к борьбе за власть и сопутствующим формам мобилизационной вербовки стала итогом не чьих-то персональных недоработок и/или происков спецслужб. Ее, как представляется, вызвали стихийные трансформации общества, объективные сдвиги структур занятости и личных ценностей.

Структуры параллельной реальности, сложившиеся вне державной вертикали власти, по определению разворачиваются иначе. Привычные «лифты роста» и этажи успеха тут закрыты. И в принципе малоинтересны. «Невидимый класс» живет в горизонтальной плоскости — мозаичном культурном поле ситуативных альянсов, лишенном центра и «центровых». Фактически речь идет о формировании в рамках авторитарного беларуского социума его внутреннего оппонента — «своего чужого», пост-тоталитарной версии мышления и действия.

Последняя принципиально меняет базовые жизненные приоритеты и сценарии поведения своих агентов: взамен глобальных планов — оперативные решения. Коррекция установок — не измена принципам, а поиск оптимального решения. Борьба за ресурсы важней путевки «наверх». Коллаборации прагматичны. Социальные связи нестабильны. Финансирования вариативны. Акторы мобильны — а границы (любые), соответственно, относительны.

В мозаичном поле — пестрые игроки: ветераны-диссиденты, евро-прагматики поколения «Л», рекламщики, пост-гламурный сетевой «глянец», репрессированная профессура, артисты стрит-арта, «маднявыя» литераторы, фрилансеры духа и активисты национал-дизайна.

Ясно, что это — тоже Беларусь. Но абсолютно другая. Не победно-идеологическая. Не травматично-партизанская. Получившая прививку от идейного романтизма и державного экстаза. Многоязычная. Выездная. Одинаково критичная и к провластному агитпропу, и к контркультуре на вывоз.

Она живет как бы после нации — точнее, для нее классический проект строительства нации абсолютно не актуален. Как и нервные беларуские споры о правильных/неправильных идеологии, языке, флаге, власти и т. д. Нет, у них есть свое видение ситуации. Вот только на баррикады и трибуны с ним никто не выйдет: нет смысла. Не те площадки. Свои вопросы тут решают по личным каналам и учебникам менеджмента.

Креативщик беспартиен и за вождя на рельсы не ляжет. Власти, стабильно ностальгирущей по советской империи, он не нужен. Но и ему власть тоже не нужна. Как и любые претенденты на власть — новые и старые. Он привык справляться сам, выруливать в любой ситуации. Политика в отечественной версии для него — вообще балласт. Лишние движения с неочевидным эффектом. Затратный партнер из непроизводительного сектора — причем с нулевым рейтингом продаж. Ничего личного, логика разумного потребления: зачем покупать то, что тебе не нужно?

Курс доллара жизненно значим. А кто там в телевизоре — да какая разница? Ну не смотрю я телевизор! На выборы ваши плевал. И вообще у меня заказ в Берлине и рождество в Будапеште.Но вот семья в Минске. Такой патриотизм. Минус идеология. Минус привычка к державному корыту. Минус борьба.

Местным политикам — любым — нечего предложить местным бобо. И, естественно, наоборот.Они живут в разных эпохах. Точнее — в разных мирах. А если и могут пересечься, то чисто символически — скажем, на открытии кинофестиваля «Лістапад» или в баре «Хулиган».

За двадцать лет несвободы в горизонтальном секторе беларуского общества сложилась (наряду с «внутренним ВКЛ» и «внутренним Северо-Западным краем») самодостаточная «внутренняя Европа». Ей нет смысла сражаться за лучшее будущее: в определенном смысле — с поправкой на несостоявшийся евроремонт страны — для наших бобо оно уже наступило. Без баррикад и ротаций Центризбиркома.

Резерв перемен

«Невидимый класс» пока вне поля публичного дискурса. Новый социальный расклад не очевиден. Политические аналитики рассуждают о социальной апатии, пророчат обострение кризиса, жалеют подневольный электорат — и его же обличают за слабость духа и привычку к прогибам. Иронизируют над сетевыми радикалами «фэйсбучной нации». Ищут новых лидеров. Констатируют слабость привычной оппозиционной колоды. Надеются на политических евро-союзников. И практически единодушно фиксируют отсутствие социального заказа на реформы и преобладание в обществе инерционно-охранительных настроений.

Однако, что реально означают результаты выборов? Только то, что для большинства — любой политической ориентации — они лишены всякого смысла. Подозреваю, что значительная часть не пришедших на участки не «отсиживалась по домам» (спасибо, БТ!), а элементарно выбрала более существенное занятие.

Почему? В силу очевидных причин: «вертикаль» полностью подконтрольна власти и даже на простую смену вывески надежд нет и быть не может. А выходить на площадку для ритуальной сопричастности к играм подчиненных смешно и глупо.

Кроме того, жизнь и политика — далеко не синонимы. И социальный активизм никак не сводим к митингам, демонстрациям и политическим дебатам. Беларуский бобо — не конформист и не капитулянт. Он артист-хамелеон, культур-партизан с опытом экстремального потреблянса, мастер неброского эффекта и тактического маневра. Спад публичной политической активности, наблюдаемый в последнее время — не катастрофа национальной души и не травма коллективного сознания. Точнее считать это мутациями переходного периода, тактическим перераспределением сил с уходом в более перспективные сферы.

Делать будущее можно по-разному. Любое из племен внесистемных профи — журналисты, музыканты, дизайнеры, литераторы, киношники, аналитики, рестораторы, издатели, арт-активисты — решая свои задачи, работает как агент перемен, регулярный оппонент стабильности.

Поэтому любимый медиа пост-выборный вопрос «кто выиграл?» более чем нелеп. Потому, что наиболее активная часть общества в эту игру как раз и не играла. А на сакраментальное «Как дальше жить?» есть единственно правильный ответ: «Так же как раньше».

Поскольку с точки зрения внесистемной «горизонтали» не случилось ровным счетом ничего.

[1] Брукс, Дэвид. Бобо в раю. Откуда берется новая элита. Пер. с англ. Д. Симановский. М.: «Ад Маргинем Пресс», 2013.

[2] 1991-2006. Вынікі ад Валянціна Акудовіча / Заўтра тваёй краiны: http://www.zautra.by/cont/print.php?sn_nid=92

[3] Акудовiч, Валянцін. Без нас / Фрагмэнты: http://knihi.com/storage/frahmenty/post-ackudovicz.htm