Малым нациям нужно многое. Нужны Олимпийские игры, «Евровидение», маленькие (но победоносные) войны, парады физкультурников, футбол с хоккеем, военные базы, «Оскары» и литературные премии. Все, что способно подтвердить факт их собственного существования. Поскольку малые нации в себе сомневаются. Особенно после того, как побывали частью империи. Беларусы — нация-призрак, ментальный проект разорванного постсоветского сознания, так до конца и не ставшего европейским. В стране затяжного транзитива и неотстроенной самоидентичности, упорно не принимающей любые сценарии радикальных перемен, производство культурных героев травматично и малоперспективно. Слишком короткие поводки. Слишком низкое небо. Поэтому нужна Украина, чтобы был Сергей Михалок. Фестивали инди-кино для Андрея Кудиненко. Хорошие евро-продажи для Виктора Мартиновича. Пол-мира для Ромы Свечникова. И «Нобель» для Светланы Алексиевич.
Самый простой ход оценки события предполагает два возможных действия: сравнить нового лауреата с другими русскоязычными писателями-«нобелистами» и оценить вес этой победы для локальной культуры. И то, и другое оказывается на практике довольно проблематичным. Мешает принципиальная нестандартность личности Светланы, никак не вписывающейся в привычную иерархию авторитетов и стандарты «качественного» письма.
Легко выстроить цепочку Бунин-Пастернак-Шолохов-Солженицын-Бродский и заключить: «Алексиевич не тянет!» И вправду не тянет. Но никак не потому, что ее книги — «меньше литература». Просто это литература другого времени. И для другого читателя.
Литератор Алексиевич делает то, что по нашим меркам выглядит крайне оригинальным, но в контексте глобального литературного процесса вполне форматно. Более того, абсолютно традиционно. Литературный нон-фикшн, документация эпохи через голоса современников, автор как скриптор и свидетель — все это давно и сильно отыграно плеядой самых разных писателей, от американца Стадса Теркела с его классической «Работой» до недавней российской «Песни в пустоту». Потому ей проще быть понятой за кордоном: ясно как это читать и как это сделано. Понятен стартовый вес текста и его возможный резонанс. Алексиевич как автор играет по правилам. Проблема для нас в том, что эти правила придуманы не здесь.
Нормальный статус здешнего автора имеет две главных опции: развлекатель или пророк. В авторитарной системе культпроцесс по определению ассиметричен — сверху «инженеры человеческих душ», снизу потребительская массовка. Читатель зависим и ждет откровений и директив. В крайнем случае — вербальной вольтижировки. Локальная уникальность Алексиевич в том, что она сознательно уходит из этой игры. Ее тексты ломают рамки старомодной «большой литературы», выводя на авансцену ту самую массовку, которой в наших краях обычно отказывают в праве голоса. Другой «нобелист», Иосиф Бродский заметил: «В настоящей трагедии гибнет не герой, а хор». Светлана Алексиевич дает ему шанс финального соло. Расходный ресурс тоталитарной машины распадается на личное, автор разбирает шум времени на отдельные партии и в каждой слышит свою музыку — и свою боль.
В этом плане Алексиевич — пост-тоталитарный писатель родом из тоталитаризма, для которого одинаково значимы как свое происхождение, так и преодоление его инерции. Она не манипулирует своими героями. Она их жалеет. И позволяет им — возможно впервые в жизни — раскрыться. Оставляя себе — чисто по-журналистски — скромную миссию свидетеля и составителя. Присутствие автора в ее текстах не агрессивно и не навязчиво. Автор тут не примадонна, а, скорей, режиссер: выстроил сцену и ушел за кадр. Характерно, что бурные полемики с переходом в рукопашный бой вызывают не книги Алексиевич, а ее многочисленные интервью: автор вне материала оказывается спорным и уязвимым.
Возможно, именно потому банальный статус повелителя душ и властелина сердец к новому нобелевскому лауреату не применим. По крайней мере в Беларуси. Просто нет такой задачи у автора — нравиться. Поэтому нет и восторженной армии резонирующих в ответ белорусских фанатов. Алексиевич пишет неудобно. А неудобное сложно любить тем, кто приучен к эмоциональному комфорту. Она независима — и это тоже настораживает наше общество, поделенное на кланы и группировки. Она, наконец, пишет на русском — и потому любители простых дефиниций с ходу отказывают ей в «беларускасці». Светлане повезло, что «Нобеля» присуждают в Стокгольме: свои бы точно прокатили.
Что изменится в наших культ-пейзажах с появлением отечественного лауреата? Скорее всего, начнутся его ускоренные присвоение и утилизация. Властью (если хватит ума и оборотистости) — потому что собственных побед как-то не просматривается. И потому важно сделать чужих как бы своими. Патриотами — потому что «мы всех сделали», «все про нас узнают» и вообще «гэта гістарычны прарыў». Книготорговцами — поскольку сработает эффект «Оскара» и победительного автора начнут хватать даже те, кто его никогда не читал (и никогда не прочитает). Всеми прочими — просто потому что остро не хватает позитива и причин порадоваться за своих. Легко предвидеть также взрывной спрос на майки с портретом лауреатки в выширамке, магниты на холодильник с цитатами из Нобелевской лекции, бигборды «Светлана — за Беларусь!» и тематические диско-вечеринки «Время SecondHand». Скорее всего, беларуского «Нобеля» будут жестко монетизировать — но недолго, пока не стихнет ажиотаж. А он скоро стихнет — как любой разовый сигнал в стагнационном пространстве.
Но если серьезно — мы получили внятный сигнал о том, какую Беларусь готовы принять наши соседи по Европе. Не закрывающую глаза на собственные проблемы. Способную сомневаться и тревожиться. Не разменивающую любовь на коммунальные войны. Открытую к чужой боли. Готовую ее разделить. И понимающую, что ставить вопросы важней, чем их закрывать. «Нобель» для Светланы Алексиевич — еще не наша путевка в Европу. Но, несомненно, шаг в верную сторону.