От послания Владимира Путина Федеральному собранию изначально не ожидалось ничего особенно хорошего. Российский рубль, который является уже привычным мерилом доверия к политическому курсу, после начала выступления Путина моментально и резко просел по-отношению к основным валютам.Как будто не существовало 2 млрд. долларов, проданных Центробанком накануне для поддержания курса рубля.

Внимание внешних наблюдателей в первую очередь было приковано к той части послания, которая затрагивала вопросы внешней политики. Они пытались проследить в послании определенные смысловые интонации и акценты, связанные с ситуацией в Украине и дальнейшим развитием российско-украинского кризиса, сигналы Западу и ближайшим соседям.

Однако внешнеполитическая часть послания Путина не имеет значения. В смысловом плане она является пережевыванием идеи «суверенной демократии», адаптированной к контексту украинского кризиса и напряженности в отношениях между Россией и странами Запада. «Суверенитет России как гарант ее существования», «разговор с Россией с позиции силы бессмыслен» — все это уже неоднократно проговарилось в различных вариациях самим Путиным, Медведевым и Сурковым. Притянутый за уши пассаж про сакральную значимость Корсуни окончательно уверяет в том, что внешнеполитическая часть послания — это просто повторение пройденного для его закрепления в памяти.

Самое главное в выступлении Путина — это фактическое закрепление (по крайней мере, на уровне официального дискурса) новой хозяйственной модели в России. То есть это послание экономике и бизнесу, которое недвусмысленно намекает на то, что в условиях новой экономики — проблемной и стагнирующей — бизнес и граждане сами по себе.Само собой, Путин затронул тему развития бизнеса и падения доходов населения и в очередной раз повторил мантру о свободе как незадействованном потенциале развития. Но свободу Путин понимает очень специфически — «свободу для самой России, ее международной независимости и самостоятельности; свободу для России — как единства русской и всех других национальных культур». Бизнесу предлагается роль опоры государства, но не той опоры, без которой нельзя устоять, но той, у которой нет выбора быть чем-то другим и которая лучше всего описывается английским термином «expendable» — которую «не жаль пустить в расход».

Предлагаемые Путиным бизнесу «освобождение от проверок», «упорядочивание налоговых правил» и «налоговые каникулы» — это вовсе не либерализация бизнеса через структурное изменение правил игры. Это не ставка на бизнес как драйвер экономического роста. Фактически это лишь ссылка на то, что можно оставить бизнес в покое на некоторое время, сняв с него наиболее тяжелое бремя (то же самое относится и к предложению по амнистии капиталов).

Тезис том, что «бизнес сам по себе» подтвердился чуть позже, когда Центробанком России была предоставлена финансовая помощь «Роснефти». Эта помощь недвусмысленно показала, что правительство готово спасать некоторые крупные компании, не считаясь с издержками бизнеса и бюджета.

Точку в этом смысловом посыле поставило абсолютное молчание и бездействие Центробанка перед повышением ключевой ставки до 17%, и во время «черного понедельника» 15 декабря. В этот день рубль катастрофически просел по отношению к основным валютам, в то время как Центробанк не занимался интервенциями и не предпринимал никаких действий по стабилизации валютного рынка.

Правящий класс демонстрирует полное пренебрежение интересами бизнеса и рядовыми гражданами — но не потому, что они «не нужны» власти. Похоже, власть попросту уверена в том, что для тех и других ейв настоящий момент ничего не нужно делать.И если послание Путина к Федеральному собранию провозглашает новую «модель хозяйствования», то его пресс-конференция негласно провозглашает новую антикризисную программу. Суть ее в том, что все устаканится само собой, а если нет — «потом разберемся».

Все, что предложил Путин для преодоления кризиса, — это, по сути своей, рецепты кризисного 2008 года. Вот только входила Россия в этот кризис в иных условиях, с другими размерами резервов и другими ценами на нефть. Более того, Россию в те годы от пикирующего падения спас именно рост цен на нефть, позволив ей миновать «дно» кризиса без серьезных потрясений. Именно конъюнктура цен на энергоносители, а не правительство и не президент, спасли тогда российскую экономику.

Кроме того, шесть лет назад российское правительство более или менее адекватно оценивало картину происходящего и признавало факт кризиса, а следом генерировало программы антикризисного менеджмента.Сейчас же — ничего. Центробанк и правительство, молчавшие первое время, лишь спустя долгое время после начала падения рубля выдали робкую антикризисную программу: они будут реагировать по необходимости. Путину здесь вторит министр экономического развития А. Улюкаеву: «мы adhoc реагируем: ситуация настолько трудно предсказуемая, что мы не можем быть готовы к ее изменениям в будущем».

Что же в конечном итоге предложил стране президент Путин? Если с антикризисным менеджментом и ролью бизнеса и граждан все более или менее понятно, то что является элементами той самой новой хозяйственной модели? Де-факто, Путин одобрил все предложения, озвученные Улюкаевым в течение 2014 года.

Во-первых, это закрепление предложенного ранее «проектного финансирования». Проектное финансирование — это выделение денег «перспективным проектам, направленным на модернизацию промышленности и импортозамещение». Иными словами, это новый цикл (не обязательно эффективного) вливания денег в промышленные и инфраструктурные госпроекты, которые за счет новых технологий или повышения производительности должны стать моторами экономического роста. Если еще короче — это возрождение горбачевского «Ускорения».

Во-вторых — это создание единых государственных заказчиков, контролирующих выделение денег госкомпаниям и процессы закупок, а также консолидация механизма проектного финансирования по линии «министерство — госбанк — предприятие». Тем самым, Путин фактически воскрешает Госплан.

Так в ближайшие годы будет работать Россия: заливая госкомпании деньгами через централизованную систему распределения. Таким образом, Россия на пороге кризиса возвращается к квазисоциалистической хозяйственной модели Советского союза и, весьма вероятно, стремится повторить его участь.