Часть 1. (Часть 2 смотреть тут.)

Материалы общественных слушаний, организованных Партией БНФ 10 сентября.

Докладчики:

Александр Алесин, военный обозреватель еженедельника «Белорусы и рынок».

Андрей Поротников, аналитик проекта Belarus Security Blog

Денис Мельянцов, старший аналитик Белорусского института стратегических исследований (BISS)

Ведущий слушаний:

Александр Стрельцов, заместитель председателя Партии БНФ

Аляксандр Стральцоў: Шаноўныя сябры! Сёння мы сабраліся, каб правесці грамадскія слуханні па тэме «Стварэнне расейскай авіябазы ў Беларусі: як гэта паўплывае на сітуацыю ў Беларусі і рэгіянальную бяспеку». У якасці ўступа, я хацеў бы перадаць слова Аляксею Янукевічу, кіраўніку Партыі БНФ, якая і ініцыявала гэтыя слуханьні.

Аляксей Янукевіч: Шаноўнае спадарства! Я хацеў бы шчыра падзякаваць перадусім экспертам, якія ласкава пагадзіліся прыняць удзел у грамадскіх слуханнях, якія мы сёння праводзім. Надзвычай важна, каб тыя рашэнні, якія могуць уплываць на лёс усёй беларускай нацыі, прымаліся толькі пасля шырокага грамадскага абмеркавання. Такога грамадскага абмеркавання не было, калі прымалася рашэнне пра стварэнне адзінай сістэмы супрацьпаветранай абароны Беларусі і Расеі.

Калі казаць пра пазіцыю Партыі БНФ, то яна вельмі ясная: мы катэгарычна супраць размяшчэння расейскіх вайсковых базаў. Мы перакананы, што гэта супярэчыць карэнным нацыянальным інтарэсам Беларусі. Мы неаднаразова звярталіся да ўладаў з заклікам правесці грамадскія слуханні. Улады на гэтыя грамадскія слуханні не пайшлі, не арганізавалі іх. Я думаю, што гэта ня дзіва, таму што, паводле сацыялагічных апытанняў, толькі 1/5 частка беларусаў сёння пазітыўна ставіцца да размяшчэння такой вайсковай базы, а большасць сёння выступае супраць гэтай вайсковай базы. Я думаю, што тое, што ўлады ведаюць гэты дадзеныя, і ёсць прычынай, чаму актывістам партыі БНФ па ўсёй Беларусі адмаўляюць у праве на правядзенне пікетаў супраць размяшчэння гэтых расейскіх вайсковых базаў. Больш за 20 заявак было пададзена, ніводная не была ўхваленая.

Партыя БНФ заўсёды адстойвала нацыянальныя інтарэсы, і некаторыя вельмі важныя пытанні вымагаюць удзелу ў іх адстойванні ўсяго беларускага грамадства. Я жадаю нам плённай дыскусіі.

Аляксандр Стральцоў: Перад тым, як перадаць слова першаму выступоўцу, я хацеў бы зазначыць рэгламент, якім мы будзем кіравацца: гэта да 15 хвілін на выступ кожнага з экспертаў, пасля гэтага можна будзе задаць кароткія пытанні на ўдакладненне, і пасля выступаў усіх экспертаў мы распачнем агульную дыскусію, дзе кожны з залі таксама будзе мець магчымасць выказаць сваю думку і задаць пытанне. Спачатку я хацеў бы перадаць слова Аляксандру Алесіну і пачаць нашыя слуханні.

Александр Алесин: Сначала я выскажусь по технической стороны вопроса. Вы, наверное, помните, что в апреле министр обороны России Шойгу заявил, что Россия разместит в Беларуси авиабазу, на которой будет размещаться истребительный авиационный полк, наряду с системой ПВО С-300. Будет 4 дивизиона поставлено. Теперь мы уже видим развитие событий: россияне выбрали для себя аэродром под Лидой, который находится вблизи литовской границы. Это место удобное: одинаково досягаемы цели и в Польше, и в Литве. Надо думать, что это не случайно. Если мы возьмем тип самолета, который, как объявили россияне, там будет базироваться, то это Су-27 СМ3, а это не просто истребитель. На самом деле это многофункциональный ударный самолет. Что значит ударный? Это значит предназначенный в том числе и для ударов по земле, по наземным целям. Если мы возьмем его дальность, а это 1500 км, и проведем от Лиды радиус в 1500 км, то мы увидим, что в него попадает множество целей в Литве, в Балтийском море, на территории Польши и так далее.

Что такое этот самолет? Су-27 СМ3 — носитель тактических вооружений, дальность которых может достигать от нескольких сотен вплоть до, как некоторые российские источники пишут, 2500-3000 км. Его бортовой приборный комплекс позволяет нести широкую гамму вооружений, начиная от управляемых авиационных бомб и заканчивая противорадиолокационными и противокорабельными ракетами, а также ракетами, которые предназначены для поражения защищенных объектов.

В связи с такой характеристикой этого самолета возникает сомнение в официальной версии, которой российская сторона обосновывает размещение этого полка на территории Беларуси. Они говорят: «Это в рамках единой системы ПВО для укрепления обороны беларуского неба». Но технические возможности этого самолета избыточны для защиты беларуского неба. Этот самолет по своим ударным возможностям по земле в 2-2,5 раза превосходит истребитель СУ-27, который до недавнего времени находился на вооружении беларуской армии. Этот самолет заточен для ударов именно по объектам и, судя по всему, если взять политическую обстановку, по объектам на территории Польши и стран Балтии. Это прежде всего радиолокационные станции и пусковые шахты противоракетной обороны, которые намечаются в Польше на 3-м этапе размещения ПРО. Очевидно, что это будет база американских истребителей F-16, которая появится на территории Польши к концу текущего года. Это могут быть радиолокаторы и портовые сооружения на территории стран Балтии.

Здесь мы имеем типичное «наведение тени на плетень». Эти самолеты в первую очередь предназначены для ударов по земле. Если бы россияне хотели защитить беларуское небо, то сюда лучше было бы направить чистые перехватчики, например, МиГ-31Б. 4 таких самолета способны закрыть все воздушное пространство Беларуси, не нужно никакого полка. Они эффективно борются с крылатыми ракетами. Они в этом смысле заменяют АВАКС, то есть 4 самолета генерируют такое радиолокационное поле, которое способно закрыть всю территорию Беларуси. Значит, то, что вместо перехватчика нам подсовывают ударный самолет, говорит о том, что в планах российского командования не столько оборонительные задачи, но и, возможно, нанесение ударов по территориям сопредельных государств, по их наземным объектам.

Есть такая интересная особенность, что по своим возможностям СУ-27 СМ3 может быть носителем и ядерного оружия. Для справедливости скажем, что F-16, который в Польше будет размещен, тоже носитель ядерного оружия. С точки зрения международного права, если эта база будет экстерриториальной и находиться под российской юрисдикцией (тогда это будет российская территория), размещение там ядерного оружия не противоречит международному праву. Понимаете, в какую историю мы можем попасть? Представляете, если вдруг обострится международная ситуация, что там может быть? Я, конечно, чисто гипотетически эту идею развиваю, но, когда начинается война, правила никто не соблюдает. Поэтому есть еще такая гипотетическая угроза. Кроме того, мы получаем на своей территории цель, на которую будут направлены и крылатые ракеты, и бомбардировщики стран НАТО. Поэтому с этой точки зрения мы видим очень большую опасность этого объекта как цели.

Более того, если это будет российская юрисдикция, возникают вопросы: кому будут подчиняться, кто будет командовать, кто будет отдавать приказы на вылет, формировать задания, определять боевую нагрузку и так далее. Это вопросы, которые требуют уточнения. В принципе, общественность должна потребовать, чтобы власть эти все моменты разъяснила, а именно кто будет командовать, каким уставам будут подчиняться и какой юрисдикцией будет эта база. Если экстерриториальная юрисдикция, то это российская территория, если по беларуским законам, то значит по беларуским законам. Но это обязательно нужно уточнить.

Ігар Лялькоў: Было заяўлена пра тое, што гэтяа база можа быць створана ўжо да канца гэтага года. Як вы лічыце, наколькі гэта тэхнічна магчыма?

Александр Алесин: Россияне заявили, что там будут базироваться 20-22 самолета СУ-27 СМ3. На самом деле у них нет такого количества самолетов, у них пока только 12. До конца этого года там будет размещена авиационная комендатура в составе звена 4-х самолетов. Окончательно полк должен быть сформирован к 2015 году. Но производство такого количества самолетов СУ-27 СМ3 нет в планах российского авиапрома. Значит, там могут быть размещены самолеты СУ-30, которые имеют еще более расширенные возможности для ударов по земле. На самом деле все это значит, что они как бы «первую лапку» поставили на эту территорию, а потом всей своей мощью там освоятся.

Андрей Поротников: Тема моего выступления заключается в том, как размещение российской военной базы влияет на укрепление беларуской военной мощи. Конечно, оно никак не влияет, потому что иностранная база и иностранные военные остаются в подчинении и распоряжении собственного руководства. Поэтому, безусловно, если речь идет об укреплении своего собственного оборонительного потенциала, рассчитывать нужно только на себя, а не на то, что придут какие-то иностранцы и вместо нас и за нас будут что-то делать.

Что касается самой географии базы. У меня был опыт общения с российскими военными, которые вполне вероятно могут быть размещены в Беларуси. Имеется в виду военная база в Крымске, где эти СУ-27 СМ3 находятся на постоянной дислокации. Как сказал господин Алесин, российская военная база в Беларуси будет располагаться в 38 км от границы с Литвой. Из этой точки достаточно легко можно достать массу целей на территории Польши и Литвы, но и с территории Польши и Литвы также достаточно просто будет достать эту точку. Тем более, можно отметить, что современная система ствольной артиллерии НАТО имеет дальность до 60 км. А между Лидой и границей с Литвой никаких беларуских воинских частей нет. Поэтому я бы не стал говорить о каком-то военном потенциале этой базы.

Сама численность базы — 20-22 самолета. На сегодняшний день у поляков есть 48 истребителей F-16 именно ударной модификации. Еще такое же количество будет передислоцировано из Италии, из Авиано. К тому же, у них имеется значительное количество более старых, но активно модернизируемых самолетов МиГ-29. Совершенно очевидно, что 20 самолетов, какие бы ударные возможности они не имели, не смогут противостоять группировке, в 4-5 раз превышающей их по численности.

Насколько актуален вопрос о защите беларуского неба? Есть масса документов российского МИДа, в частности Концепция о внешней политике, которая очень четко определяет Запад в качестве союзника России. Говорить о каком-то вероятном конфликте в нашем регионе на текущий момент не приходится. Соответственно, нет чистой оборонительной необходимости в этой базе. Скорее здесь можно говорить о политических аспектах. Имеются в виду внутриполитические аспекты в России. Достаточно отметить, что база должна быть создана к 2015 году. Все мы помним, какое событие будет в 2015 году. До этого 2015 года неплохо было бы гарантировать уровень российской поддержки хотя бы в том виде и в том размере, в котором он есть сейчас. А в России дела тоже не лучшим образом обстоят. Если 1-1,5 месяца назад они говорили очень размыто о бюджетном маневре, то сейчас открыто говорят о секвестре. Ситуация экономическая там далеко не лучшая. Будут ли они в состоянии и дальше поддерживать беларуские власти в том объеме, в каком они делают это сейчас — вопрос более чем открытый. Поэтому я все-таки был бы склонен рассматривать вопрос о создании российской базы под углом тех внутриполитических процессов, которые имеют место у них и у нас, а не с точки зрения оборонной политики.

Артём Шрайбман: Вы сказали, что именно политический аспект является ключевым в этом вопросе. Зачем это России, если особой военной значимости эта база не несет?

Андрей Поротников: Это начало операции «Преемник». Далеко не факт, что Путин досидит до 2018 года. Давайте вспомним, как приходил к власти Медведев. Его назначают вице-премьером по нацпроектам, туда вбрасываются колоссальные деньги. Он выигрывает президентские выборы, что бы там кто ни говорил, он их выиграл, люди за него проголосовали, кандидатура его было достаточно раскрученная. Эти нацпроекты, соответственно, моментально испаряются, никто про них не вспоминает. Сейчас высока вероятность того, что в качестве преемника будет выступать министр Шойгу, один из таких долгожителей-тяжеловесов российской политики. И смысл базы — это показать его в качестве такого успешного и сильного лидера, который в состоянии не только навести порядок в России. Достаточно обратить внимание на то, как его персону раскручивали, когда он был министром по чрезвычайным ситуациям. Тогда они презентовали себя как наиболее успешное министерство. Таким образом хотят показать, что он может быть успешным не только во внутрироссийских делах, но и на международной арене. Все-таки этот комплекс великодержавия там достаточно силен, и во многом с ним связана вся эта активизация внешних проявлений военной активности, расширение военного присутствия в Таджикистане и Кыргызстане. Все это имеет смысл увязывать именно с политикой по передаче власти.

Александр Алесин: У меня есть небольшое уточнение. Если судить по высказываниям авторитетных российских экспертов, россияне намечают расположить там не полк, а смешанную авиационную дивизию, которая будет состоять из полка ударных самолетов, из полка чистых перехватчиков и из фронтовых бомбардировщиков СУ-34. Еще вопрос, когда это будет озвучено официально, но авторитетные эксперты говорят, что этого маловато. Что может сделать один полк? Поэтому я думаю, что здесь имеют место и политические, и геополитические, и стратегические соображения. Нам остается ждать развития событий.

Юрый Чавусаў: Калі гэта расейскія ўнутрыпалітычныя гульні, тым больш завязаныя на аперацыю «Пераемнік», ці ёсць у Расеі вайсковая магутнасць, вайсковыя рэсурсы, каб забяспечыць паўнавартасную вайсковую прысутнасць у Беларусі: ня толькі базу, але і каб стварыць тут, так скажам, новую беларускую вайсковую акругу?

Андрей Поротников: Нет, таких ресурсов нет и уже не будет. А планы по созданию авиабазы на уровне разговоров гуляют уже последние лет 10. Но это могло быть связано с тем, что русские очень активно вбрасывали деньги на поддержание аэродромной инфраструктуры. Это очень недешевое хозяйство: одна взлётно-посадочная полоса стоит от 30 до 100 миллионов долларов. Почему они это делали? Потому что существует соглашение в рамках СНГ о том, что в критических ситуациях они могут воспользоваться данной инфраструктурой. Шойгу, уже будучи министром, озвучил эту уже формализованную договоренность.

Дзяніс Мельянцоў: Мяне папрасілі расказаць пра геапалітычны аспект пашырэння беларуска-расійскай вайсковай супрацы, таму мой даклад, напэўна, будзе самы агульны, ў самых агульных тэрмінах.

Па-першае, я хацеў бы пагадзіцца з Андрэем, калі ён сказаў, што сапраўды ў размяшчэнні гэтай базы ня так шмат вайсковай логікі і гэта нават не элемент стратэгіі. Тут мае мейсца прыярытэт палітычнай рацыі. Я б нават сказаў, што гэта выключна палітычная, а не вайсковая дзея.

Эфект пашырэння ці само пашырэнне беларуска-расейскай вайсковай супрацы значна перабольшаны. У нас і так ёсць адзіная групоўка войск, у нас ёсць вайсковыя аб’екты. Вайскова-палітычныя, вайскова-тэхнічныя адносіны паміж краінамі вельмі шчыльныя. Фізічная прысутнасць расейскіх самалётаў ня робіць нашыя адносіны кардынальна іншымі.

Я таксама з Аляксандрам Барысавічам пагаджаюся, што сапраўды для Расеі гэта хутчэй элемент палітычнага кантролю. Расея спрабуе засталбіць гэтую тэрыторыю, тэрытарыяльна адзначыць сваю прысутнасць з тым, каб уплываць у тым ліку і на палітычную сітуацыю ўнутры Беларусі.

Калі мы бярэм з вайсковага пункту гледжання, Аляксандр Барысавіч казаў пра малаімавернасць канфлікта паміж Расіяй і Захадам, я б увогуле адкінуў такую імавернасць. На сённяшеі дзень і Расія, і Захад знаходзяцца ў такім стане, што наўпроставае вайсковае сутыкненне паміж НАТА і Расеяй можна проста выключыць, яго ня можа быць. Калісьці спадар Бжэзінскі нават выказаў такую думку, што трэба яшчэ дакладна ведаць, ці сапраўды ў Расеі расейская эліта. Гэта я да таго, што сапраўды на сённяшні дзень нельга казаць пра Расею як пра нейкі іншы полюс у міжнароднай палітыцы, які супярэчыць заходняму полюсу, як гэта было падчас «халоднай вайны». На сённяшні дзень Расея хутчэй здзяйсняе тое, што адзін расейскі аналітык назваў «квазі-стратэгіяй квазі-знешняй палітыкі».

Чаму стаў магчымым такі крок Расеі ў палітычным гледзішчы? Па-першае, з-за таго, што на сённяшні дзень Захад губляе цікаўнасць да нашага рэгіёну, а з іншага боку, цікаўнасць Расеі да нашага рэгіёну ўзмацняецца. На сённяшні дзень, як вы ўсе ведаеце, ЗША занятыя вырашэннем праблемаў на Блізкім Усходзе. Яны занятыя тым, што спрабуюць пабудаваць зону вольнага гандлю з Еўрапейскім Саюзам. У іх шмат праблемаў у дасягненні энэргетычнай незалежнасці, энэргетычнай бяспекі. І яны не разглядаюць рэгіён паміж Расеяй і Еўрапейскім Саюзам ці ўвогуле пост-савецкі рэгіён як нейкі варты ўвагі кавалак зямлі, таму што з большага праблемы там вырашаныя. Ён не прадстаўляе аніякай стратэгічнай пагрозы для заходняга свету.

З іншага боку, для Расеі зараз ёсць вельмі спрыяльны гістарычны момант, і яна гэта вельмі добра адчувае: Расея знаходзіцца на піке сваёй постсавецкай магутнасці. І расейскае кіраўніцтва ведае, што пасля гэтага будзе толькі горш. Як ужо было сказана, на сённяшні дзень у Расеі сапраўды нарастаюць эканамічныя праблемы. Вельмі хутка надыйдзе энэргетычная рэвалюцыя, надыйдзе падзел энэргетычнага рынку. Усе вы ведаеце пра пытанні і сланцавага газу, і бітумных пяскоў, пра тое, што Злучаныя Штаты ўжо фактычна дасягнулі незалежнасці па газу і гэтак далей. То бок расейскае кіраўніцтва адчувае, што іхныя тлустыя гады скончваюцца і зараз апошні спрыяльны момант для экспансіянісцкай палітыкі, для таго, каб падабраць тое, што яны калісьці згубілі. Чаму праваліўся інтэграцыйны праект 90-х гадоў, але чаму зараз мы бачым вельмі канкрэтныя і дастаткова эфектыўныя крокі Расеі ў накірунку інтэграцыі постсавецкай прасторы? Таму што сапраўды пад гэта ёсць фінансы і пад гэта ёсць палітычная воля, падмацаваная тым веданнем, што далей будзе толькі горш. І калі яны зараз гэтую «лапку» не паставяць на пэўныя тэрыторыі, надалей спрабуючы пашыраць свой уплыў, то яны больш гэтую «лапку» на гэтую тэрыторыю не паставяць ніколі. Адсюль такія вельмі хуткія, фарсіраваныя тэмпы пабудовы і Мытнага Саюзу, і Еўразійскага Эканамічнага Саюзу.

Разам з тым, кажучы пра такую экспансіянісцкую палітыку, я зусім ня маю на ўвазе тую «grandstrategy» ў разуменні Люттвака. Гэтая квазі-палітыка ці «як бы знешняя палітыка» не скіравана на канкрэтную сур’ёзную канфрантацыю з Захадам. Яна не мае амбіцый пабудовы такога ж самага па магутнасці і ўплыву саюзу, якім ёсць, напрыклад, Еўрапейскі Саюз. На маю думку, гэта хутчэй спроба нарасціць свой знешнепалітычны, міжнародны імідж. Таму я так і кажу: «як бы палітыка». На сённяшні дзень Расея не гатовая ўваходзіць у нейкія супрацьстаянні з Захадам. Некалькі гадоў таму на Захадзе была папулярна такая канцэпцыя, як «Расея паўстае з кален, Расея ўзмацняецца». На сённяшні дзень гэтая канцэпцыя ўжо сыходзіць у нябыт. Зараз у еўрапейскіх сталіцах ёсць такое разуменне, што ўсё, што адбываецца вакол гэтых расейскіх інтэграцыйных праектаў і расейскага «бряцання» зброяй — гэта хутчэй нейкія несур’ёзныя рэчы, да якіх трэба ставіцца такім чынам, што Расеі трэба даваць захаваць твар, то бок успрымаць як нешта сур’ёзнае, але ўсе вядуць сваю палітыку так, быццам Расеі няма ўвогуле.

Але разам з тым, такія гульні ў інтэграцыю, «надзіманне шчок» прыводзяць да таго, што ў такіх краінах як Беларусь, Арменія (ў свеце яе апошняй пераарыентацыі), Малдова, Україна, маюцца канкрэтныя негатыўныя наступствы. То бок такая не зусім адказная расейская палітыка прыводзіць да таго, што трашчаць ілбы ў гэтых краінаў, для якіх гэта, эканамічныя страты, іміджавыя страты, дэзарыентацыя і ў знешняй, і ва ўнутранай палітыцы. Гэты эфект мы бачым на прыкладзе Украіны, на прыкладзе Арменіі, якая пасля таго, як выканала вельмі шмат патрабаванняў па падпісанню дамовы пра асацыяцыю з Еўрапейскім Саюзам, вымушана зараз проста цалкам пераарыентавацца на Мытны Саюз.

Падагульняючы, я хацеў бы сказаць, што на сённяшні дзень я б не перабольшваў вайсковую пагрозу таго, што будзе тут прысутнічаць расейская вайсковая база. Але тут ёсць вельмі канкрэтныя пагрозы палітычнага кшталту, якія дэстабілізуюць і накаляюць міжнародную сітуацыю вакол нашага рэгіёна, што адбіваецца і на двухбаковых, і на шматбаковых стасунках нашай краіны з іншымі краінамі.

Юрый Чавусаў: Ці правільна я зразумеў, што для такіх дзяржаваў, як наша, фактычна з боку Захада выдадзены такі мандат на кантроль з боку Расеі, то бок мы робімся такой падмандатнай тэрыторыяй?

Дзяніс Мельянцоў: Фармальна так нельга казаць, няма ніякага пакта Молатава-Рыбентропа, які б гэта фіксаваў. Але фактычна, я думаю, ёсць такое разуменне, што так, зараз гэта тэрыторыі, якія, з аднаго боку, спрэчныя, а з іншага боку, замацаваны пэўны прыярытэт уплыву на гэтыя тэрыторыі Расейскай Федэрацыі.

Юрый Чавусаў: Але ў кантэксце вашага завяршальнага тэзіса, што гэтыя гульні з вайсковымі базамі накаляюць абстаноўку ў рэгіёне, ці магчыма, што цікаўнасць да рэгіёна падвысіцца і Захад змяніць стаўленне да стратэгічнай значнасці Усходняй Еўропы?

Дзяніс Мельянцоў: Я так ня думаю. На дадзеным этапе ў нашай цяперашняй сітуацыі такія крокі хутчэй не працуюць на гэта. Але ўзгадаем, якім чынам НАТА распаўсюдзіла «contingencyplanning», то бок канкрэтныя планы па абароне Балтыі, на 3 краіны Балтыі. Калі яны ўступалі ў НАТА, то ніякіх планаў па іх канкрэтнай абароне не было, то бок яны проста ўступалі ў вайскова-палітычны блок без аніякіх практычных гарантыяў. І гэтыя краіны разам з Польшчай скарысталіся тым, што ў нас праводзяцца вучэнні «Захад» разам з Расейскай Федэрацыяй, і кожны год, кожныя 2 гады нагнеталі атмасферу аж да таго, што казалі, што Беларусь з Расеяй збіраюцца нападаць на гэтыя тэрыторыі. Праз гэта яны прымусілі кіраўніцтва НАТА распаўсюдзіць на сабе «contingencyplanning». Пры гэтым абсалютна ўсе ў Монсе цудоўна разумелі, што ніколі ў жыцці ні Расея, ні Беларусь не нападуць на сябраў НАТА. Але з тым, каб гэтыя спадары ў міністэрствах абароны і ў прэзідэнтурах балтыйскіх краінаў проста супакоіліся, яны напісалі гэтыя планы па іх абароне і ўклалі ў гэта вялізарныя грошы. Гэта ня значыць, што яны сапраўды пачалі ўспрымаць Беларусь як нейкую крыніцу пагрозы. Я думаю, што прыкладна тое ж самае адбудзецца і зараз: Польшча запатрабуе пэўныя гарантыі ад НАТА, Літва таксама. Але прафесіяналы зноў жа ўсё цудоўна разумеюць.

Артём Шрайбман: Вы начали с тезиса о том, что российскую военную базу могут использовать как инструмент внутриполитического влияния на Беларусь. Поясните, каким образом это возможно.

Дзяніс Мельянцоў: Раптам, ня дай Бог, у нас адбываецца якая-небудзь рэвалюцыя кшталту егіпецкай. Прысутнасць войскаў любой іншай дзяржавы аўтаматычна будзе мець значнасць. Гэта будзе адным з аргументаў для пэўных саступак, у тым ліку палітычных, і ў перамовах таксама. Гэта не азначае, што яны сапраўды будуць удзельнічаць ва ўнутрыпалітычным жыцці, але пры пэўных абставінах яны могуць адыграць сваю ролю. Напрыклад, як гэта было з расейскай арміяй у Прыднестроўі.

Юры Чавусаў: А ў кантэксце таго, што сказаў спадар Алесін пра тэхнічную і юрыдычную магчымасць размяшчэння на экстэрытарыяльных вайсковых базах ядзернай зброі, такая магчымасць змяніла бы геапалітычную сітуацыю ў рэгіёне, прымусіла б разглядаць рэгіён як іншы ў плане стратэгічнага значэння?

Дзяніс Мельянцоў: Тады, безумоўна, так. Але ў міжнародным праве ёсць сур’ёзная лакуна, то бок усе гэтыя вялікія дамовы па скарачэннях датычаць стратэгічных узбраенняў, яны не датычаць тактычных узбраенняў. А гэта тактычнае ўзбраенне, таму яно не падлягае кантролю.

Александр Алесин: Я уточню немного. Все дело в том, что мы упускаем такого важного игрока как военно-промышленный комплекс России. Россия сейчас проедает очень большой военный бюджет. Как обосновать Думе, народу необходимость больших военных бюджетов? Тем, что существует некая военная угроза. В подтверждение такой угрозы нужно создавать некую напряженную ситуацию или хотя б имитировать ее. Мы знаем, что российские военные, особенно старые, всякие геополитические академики во главе с Леонидом Ивашевым на самом деле люди достаточно консервативные, готовятся к прошлой войне и помнят прошлые обиды. Поэтому этот фактор тоже играет большую роль, ведь деньги очень большие. Путин говорит, что ВПК — это локомотив российской экономики в техническом плане, и он должен его вытянуть. Но не всегда желание инициаторов совпадает с конечным результатом. Тоже неизвестно, какую власть в России могут приобрести военные и представители ВПК, если ситуация там ухудшится.

Часть 2 смотреть тут.