В последнее время росту подобных ожиданий способствует информация, поступающая из самой России. Там явно что-то происходит. Ограничусь цитатой, позаимствованной из майского доклада Центра стратегических разработок (ЦСР): «Полученный нами материал свидетельствует о том, что кризис (политический. — С.А.) приобрел необратимый характер. Независимо от сценариев его дальнейшего развития, сохранение политической устойчивости, а тем более возврат к докризисному статус-кво уже не представляется возможным». Тут следует пояснить, что ЦСР — структура прокремлевская, что не мешает ей вот уже полтора года звонить во все колокола по поводу накрывающего страну политического кризиса.
Стостраничный доклад заканчивается прогнозом, в котором рассматриваются варианты соединения политического кризиса с кризисом экономическим. Один из наиболее апокалипсических фрагментов гласит: «Начало экономического кризиса в условиях незавершенного политического кризиса, скорее всего, приведет к распространению протестов на массовые группы населения за пределами Москвы и даст толчок для реализации сценария „Радикальной трансформации“. Сочетание экономического и политического кризиса с высокой вероятностью приведет к быстрой утрате политического контроля и к ускоренной, хотя и хаотической трансформации системы власти».
Жить как на Западе, работать как на Востоке
Трудно представить себе профессиональный разговор о кризисе в России, в котором бы не затрагивалась тема ее возможного распада. Не обошел эту тему и сайт «Наше мнение» (см. материалы круглого стола «Распад России: угрозы и стратегии региональной безопасности», часть I и II).
Предчувствия возможного распада России опираются на прочный исторический фундамент. Только в прошлом веке Империя распадалась дважды: в 1917 и 1991 годах. Как в первом, так и во втором случае распаду империи предшествовала деградация государственной (имперской) идеологии. Если империи Нового времени функционировали по принципу бизнес-проектов, то российская теократическая империя на протяжении всей своей истории прирастала землицей не ради прибыли, а ради продвижения идеи. Первоначально идею продвигали под православными хоругвями, а в советский период ее существования — под красными коммунистическими знаменами.
Современная Россия продолжает пребывать в имперском статусе, но впервые в своей истории без имперской идеологии. Все целенаправленные попытки правящего класса ее создать закончились безрезультатно. Ничего удивительного в этом нет. Идеологию не следует путать с маркетинговой стратегией, которую сначала придумывают, а потом — раскручивают. Между тем идеология в России всегда выступала в роли особого феномена. «Она, — по мнению политолога Владимира Пастухова, — призвана обеспечивать целостность общественного сознания, не дать последнему расколоться на фрагменты. Поэтому русская идеология всегда тотальна (независимо от того, является она православной, коммунистической или, например, либеральной)».
Коммунистическая идеология рухнула под напором масс, желающих жить «как на Западе». Либеральная же идеология не прививается в силу того, что массы желают работать как на Востоке. Решать одновременно две взаимоисключающие задачи до сегодняшнего дня правящему классу России помогала «труба». Это благодаря ей стал возможен переход из лихих девяностых в стабильные нулевые. Характер же государства, по мнению политолога Ирины Бусыгиной, при этом принципиально не изменился. Оно осталось таким же слабым и неэффективным, но изменился объем ресурсов, которые оказались в его распоряжении. На эти ресурсы имперский центр и покупает лояльность регионов (прежде всего электоральную).
В этой связи необходимо отметить, что из 83 субъектов федерации 77 являются дотационными. Основным источником дотаций служит нефтегазовая рента. Отсюда понятно, к каким катастрофическим последствиям может привести падение мировых цен на нефть.
Федерализм
В любой социальной системе действуют одновременно две разнонаправленные силы: центростремительная и центробежная. Чем территориально крупнее страна, чем многослойней ее общество, тем сложнее сдерживать центробежные силы. Пожалуй, единственный способ, который в состоянии удержать крупные современные страны от распада — это федерализм.
На чем основан столь решительный вывод? Согласно американскому политологу Уильяму Райкеру, в больших социальных системах невозможно сконцентрировать столько ресурсов в одних руках, чтобы обеспечить принуждение и контроль при отсутствии заинтересованности региональных элит. Империя обеспечивает заинтересованность за счет покупки лояльности на местах. Поэтому имперские проекты — удовольствие не из дешевых. И если центр теряет способность концентрировать ресурсы, то устойчивость имперской конструкции оказывается под угрозой (в 1985 г. снижение цены нефти в 6,2 раза запустило механизм распада СССР).
О природе отношений между центром и региональными элитами в посттеократической империи необходимо помнить, анализирую перспективы белорусско-российских интеграционных проектов. Приведу типичное опасение, позаимствованное на сайте «Новая Европа»: «Правящая же элита России не желает поддерживать режим Лукашенко только за внешние проявления лояльности. Теперь она будет настаивать на практических шагах Минска в деле реализации интеграционного проекта» (Павел Усов). Все верно. На практических шагах Россия настаивает уже двадцать лет, и почти столько же времени продолжается политика «нефть в обмен на поцелуи». Это внешняя для Кремля политика есть не что иное, как продолжение его внутренней политики.
Империи для поддержания своей устойчивости не нуждаются в политической конкуренции, тогда как федерация поддерживает стабильность за счет компромиссов и договоренностей. Следовательно, федеративное государство — это демократическое государство. Авторитарным оно не может быть по определению.
Куда же нам отнести Россию? Неопределенность начинается уже на уровне Конституции. Согласно части 1 статьи 4, суверенитет Российской Федерации распространяется на всю ее территорию. Субъекты же федерации находятся в РФ, а не объединяютсяв РФ (часть 1, статья 65). С другой стороны часть 4 статьи 11 указывает, что отношения между федераций и субъектами федерации строятся на основании заключаемых между ними договоров, в том числе на основании федерального договора.
Но как бы мы не вчитывались в статьи Конституции, не следует забывать о практике ее применения. Список антифедеративных новаций, внесенных Путиным в ельциновскую Конституцию, — обширен. Одно только отмена выборности глав регионов ставит крест на федеративном устройстве государства.
Но почему подполковнику КГБ удалось навязать свою версию федерализма огромной стране? По той же причине, по которой директору совхоза удалось «отредактировать» в 1996 г. белорусскую Конституцию. Вновь процитирую Владимира Пастухова: «На самом деле ключевым моментом в федерализме является вовсе не разделение полномочий между двумя — более высокими и более низкими — уровнями власти. Такое разделение (делегирование) существует и в унитарном государстве. Федерализм не создает здесь нового качества. Центр, вокруг которого строится вся концепция федерализма, — это гражданское самоуправление, индивидуальная свобода». Иными словами, источник разделения полномочий между федеральным центром и регионами следует искать в обществе.
Для власти федерализм является причиной, а не следствием. На него должен быть спрос со стороны граждан, готовых взять на себя ответственность за судьбу своих регионов. А раз такового не наблюдается, то федерализм в России — это всегда результат ослабления центра. Вспомним Ельцина, предлагавшего региональным элитам проглотить столько суверенитета, сколько они смогут переварить.
Но ослабление центра и предоставление региональным элитам права глотать и переваривать суверенитет не имеют ничего общего с процессом демократизации. Результатом подобного усиления федерального начала может быть только образование обширных «зон безответственности», т. е. речь следует вести не о демократизации, а о феодализации. Никакого иного результата в отсутствии гражданского общества и не может быть. Как это происходит, мы имели возможность наблюдать при распаде СССР, когда из тела империи выделились независимые вотчины, управляемые местными элитами.
Через демократию к сепаратизму
У Александра II можно найти замечательное высказывание, имеющее прямое отношение к теме настоящей статьи: «Если дать России конституцию — она развалится, поэтому я не даю, а не потому, что мне жалко поступиться своими правами». Как отмечал в свое время политолог Дмитрий Фурман: «В отличие от „заморских“ колониальных империй, в которых ставшая демократической метрополия может продолжать авторитарно управлять колониями, либерализация и демократизация в такой (теократической. — С. А.) империи тут же приводят к дезинтеграции».
Любые попытки демократизировать в России центр вызывают рост сепаратизма на периферии. Это ключевой момент. Он проявил себя еще при распаде СССР, когда освободительные движения во всех союзных республиках приобрели национал-демократический характер и только у русских векторы демократизма и национализма не совпали.
Русский национализм лишен возможности апеллировать к демократическим ценностям. Такова плата русских за право войти в историю в качестве имперского народа. В границах империи русские компенсировали свое политическое бесправие чувством сопричастности к блеску и могуществу государства. Поэтому и сегодня осознание факта «вставания России с колен» способно микшировать вопиющее социальное неравенство, формировавшееся параллельно с усилением контроля Кремля над «мятежной» периферией.
Русский национализм представляет смертельную угрозу для империи уже в силу несовместимости природы имперской и национальной консолидаций. Власть с националистами заигрывает, но не более того. Следует обратить внимание, что русская диаспора в Беларуси практически не пользуется поддержкой со стороны исторической родины. Таково общее правило. Исключение составляют бывшие прибалтийские республики, где поддержка русскоязычного населения (главным образом на словах) является частью политики противостояния Западу.
Что касается внешней экспансии, то сегодня она осуществляется скорее по инерции и ограничивается претензиями на постсоветское пространство как на сферу российских интересов. Реализация подобных претензий возможна лишь при сохранении в постсоветских республиках политических режимов, принципиально не отличающихся от российского. Этого не хотят понять представители белорусской оппозиции, с упорством, достойным лучшего применения, совершающие визиты в Белокаменную в ходе президентских избирательных кампаний.
1150 лет как один день
На протяжении истории три фактора удерживали большие общества от распада: сила, вера и закон (во второй половине XIX века к ним добавилась государственная социальная политика). Их соотношение не является константой. Первоначально преобладала сила. После формирования мировых религий существенно возрос вклад веры. Новое время выдвинула на первое место закон, т. к. капиталистическая (рыночная) экономика уже в силу своей природы способна развиваться лишь в правовой среде.
Гипертрофированная роль силы в качестве фактора социальной интеграции — одна из особенностей России. Веками она существовала в форме милитаристского государства, в котором мирная жизнь выстраивалась по военному образцу. Отсюда принудительная разверстка государственных повинностей между служилыми людьми, задачей которых было вести войны, и основным населением, обязанным служивых людей содержать. Подобное разделение функций между воинами и пахарями оформлялось в виде крепостного права. Окончательно оно было отменено лишь в Перестройку. «Длительность его существования, — как отмечают авторы книги „Россия: конец или новое начало“[1], –важный показатель, свидетельствующий о неготовности государства выработать альтернативу милитаризации как способу консолидации общества».
Окончание противостояния «двух систем» после распада СССР подвело черту под милитаристским этапом развития России. Она перешла в разряд обычных государств, и перед служивыми людьми встала задача разработки невоенного представления об общем интересе после того, как были признанны законными интересы частные и групповые, и у общества, знавшего лишь обязанности, появлялись права. Все попытки продвинуться в данном направлении оказались тщетными уже в силу того факта, что на смену силы не пришел закон.
Поведение служивых людей в условиях трансформации России в обычное государство несложно было предугадать. В отсутствии сверхзадачи они превратили государство в инструмент реализации своих личных интересов, и Сверхдержава в считанные годы трансформировалась в криминально-клановое государство. Криминально-клановое государство — это не поражение демократии, это поражение государственности. Клановость — это «дополитическое» состояние власти, неспособной выразить общий интерес. Победа центробежных сил (социальной энтропии) в таких условиях представляется неизбежной. Их пока еще удается сдерживать за счет трансфертов из центра в регионы. Т.е. проблема «заливается» деньгами, что и отражается в росте социальных расходов: с 2007 г. по 2011 г. их доля в федеральном бюджете увеличилась с 25 до 40%.
Немаловажную роль в сдерживании центробежных сил играет и высокий рейтинг лидера страны. Но история учит (вспомним политическую судьбу Горбачева и Ельцина), что в условиях падающих доходов населения никакими усилиями пропаганды удержать рейтинг не удаются. И тогда лидер из фактора стабильности становится причиной дестабилизации.
Согласно летописи в 862-м г. Рюрик, Трувор и Синеус пришли в Новгород, где им было сказано, что «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Попытки навести порядок, таким образом, имеют 1150-летнюю историю. Нельзя сказать, что все они были безуспешными. Но каждый успех оказывался временным и завершался распадом государственности. Как тут не процитировать Виктора Шендеровича: «Это коррумпированное государство рухнет, но оно рухнет нам на голову». Вот в этом суть проблемы. Местоимение «нам» включает не только россиян, но и всех жителей Союзного государства.
[1] Историк Александр Ахиезер, политолог Игорь Клямкин и культуролог Игорь Яковенко