Максим: До сих пор трудно говорить всеръез о белорусской философии. Это общая болезнь постсоветского пространства: марксистско-ленинское учение торжественно рухнуло, похоронив под обломками большую часть своих адептов. После проросли локальные агенты философской заграницы — местные «французы», местные «немцы»… А вот оригинальных белорусских мыслителей, способных высказаться без оглядки на авторитеты и цитаты, практически не видно. Тем более интересно такое парадоксальное явление, как нынешний юбиляр Валентин Акудович. Философ ниоткуда, философ отсутствия — и одновременно очень яркий, активный игрок на нашей интеллектуальной сцене. В чём загадка и обаяние этой фигуры?
Андрей: Валянцін Акудовіч увасобіў у філасофіі ключавыя беларускія паводзіны. Перавёў на філасофскі ўзровень «Хавайся ў бульбу!» То бок партызанскія прынцыпы гульні з алібі. Актыўнай, энэргічнай прысутнасці і — і партызанскага хавання ад цэтлікаў. Ад пазначэнняў. Гэта такая беларуская гульня. Як Кіркегар граў з псеўданімамі, каб засведчыць цнатлівасць трансцэндэнтнага — так Акудовіч грае з Нішто, каб засведчыць факт прысутнасці. Ён сведчыць пра Беларусь радыкальнымі сцверджаннямі: «Без нас», «Архіпелаг Беларусь», «Мяне няма». Такі ж самы прыём правакацыйнага сцверджання: «Беларусаў ужо няма» — быў зроблены ў партызанским апокрыфе найноўшых часоў — ў «Акупацыі. Містэрыі» Кудзіненкі й Качана. Калі Акудовіч кажа: «Мяне няма», то гэта не эгаістычны саліпсізм, а гульня з партызанскім алібі. Якая сцвярджае беларускую — беларускацэнтрычную — стратэгію мысьленьня.
М.: Можно сказать, что Акудович работает в режиме партизана-одиночки. Интеллектуального диверсанта, который своими экспериментами ставит читателя в тупик. Он работает, как Сократ: озадачивает, говорит парадоксами, играет со смыслами. Это именно мыслитель — а не философ-профессионал. Причем мыслитель принципиально несистемный. И это принципиально. На уровне профессиональных интеллектуальных усилий у нас практически утрачен смысл философии как рискованных личных опытов по концептуализации реальности. Легитимные «фабрики мысли» не создали за всё время своей постсоветской жизни внятных схем, объясняющих реальность. Акудович, никогда не имевший диплома философа, оказывается именно тем, кто возвращает философии её первоначальный драйв, остроту и экзистенциальный смысл. Чтобы освободиться от инерционности мышления, нужна дистанция. Мыслитель-дилетант с литературным образованием способен зацепить какие-то вещи, ускользающие от профессиональных философов. И в этом один из источников неистребимого обаяния Акудовича. Он не боится быть «неправильным». Он не боится говорить от первого лица. Это литератор-в-философии. Его тексты личностны, эмоциональны и очень искренни.
А.: Акудовіч партызанска-асістэмны мысляр. Але тут яшчэ сышліся часы. У кожнай краіне філасофія з’яўляецца й квітнее, калі надыходзіць ейны час. Грэцкай філасофіі, нямецкай, французскай, рускай. А вось цяпер прыйшоў і час беларускай філасофіі. І адпаведна — ключавых пытанняў беларускай філасофіі. А што такое Беларусь? А хто мы такія? Адкуль і куды ідзем? Якое месца займаем у свеце? Ёсць розныя адказы. І розныя беларускія філосафы (дарэчы, усе — не марксісты). Гэта і і Пётр Рудкоўскі, і Уладзімір Мацкевіч, і Ігар Бабкоў. Але ключавыя пытанні: «Кім мы ёсць?» і «Што такое Беларусь?» задаюць усе. Загадка Акудовіча ў тым, што ён прапануе вельмі радыкальны адказ. Спачатку можа нават падацца, што гэта нігілістычны адказ. Але я сказаў бы, што тут хутчэй сьвядомая літаратурная правакацыя, якая, наадварот, мусіць натхняць на станоўчыя адказы. Яна бліжэй не да філасофскіх школ, а менавіта да літаратурнай традыцыі. Да традыцыі літаратурных спрэчак, традыцыі «Дзвюх душаў» Гарэцкага. І да думкак Ігната Канчэўскага-Абдзіраловіча, які разважаў над «Адвечным шляхам». Варта ўзгадаць і Уладзімера Самойлу, які пісаў ў 20-30-ыя гады ў Заходняй Беларусі.Акудовіч прапануе парадаксальны адказ, ён кажа «Мяне няма» і «Архіпелаг Беларусь», пры гэтым сцвярджаючы і Беларусь, і сваю прысутнасць.
М.: И Рудковский, и Бобков, и, конечно, Акудович обустраивают своё присутствие где-то на окраине привычного поля суждений, легитимных подходов к реальности, существующих в профессиональном поле. Попробуй определить философскую принадлежность Бобкова. Можно ответить: «буддист». И это будет правдой, которая ничего не объясняет. Или — к какой традиции принадлежит Рудковский?
А.: Хрысціянскі персаналізм, вельмі арыгінальны…
М.: С Акудовичем та же история. Это тоже не канонический академический стиль, не общепринятый академический формат высказывания. Его любимый формат — мышление с коротким дыханием. Он мыслит не книжками, а эссе. А потом эссе могут сложиться в книжки. Акудович увлечен не научными трактатами, а эмоциональными всплесками мысли. Можно сказать, что сообщество новых белорусских философов скорее кинематографично, чем вербально. Их слова — не самодостаточное высказывание, а, скорее, почва для образов. Толчок для достраивания суждения внимательным читателем. Они демократичны, они открыты. Их тексты (в первую очередь это касается Акудовича) могут быть продолжены мыслью читателя. А вот попробуй «продлить» Хайдеггера, попробуй «продлить» Дерриду…
А.: … ой, не трэба!..
М.: Они создают замкнутую вселенную — и ставят на ней авторскую печатку. Акудович, напротив, создаёт открытое пространство.
А.: Дыялог, шматкроп’е, зварот да актуальнага чытача, прычым артыкул, складзены 10-20 гадоў таму, сёння актуальны. Не стаў манументам.
М.: К слову, о диалоге… У Акудовича не найти ни одного текста, где бы он спорил с современниками. Он может конфликтовать с античной традицией, дискутировать с Гераклитом, даже с Богом! Но с Акудовичем спорят современники. А не наоборот. С ним может не соглашаться Мацкевич, с ним может полемизировать Рудковский, с ним может дискутировать Булгаков. Возникает любопытное чувство: кажется, что Акудович не рассчитывает на оппонента. Он не ищет соперника. Ему, скорее всего, просто неинтересно, что по его поводу думает кто-то ещё. Он самодостаточен, он автономен — как один из островов Архипелага Беларусь.
А.: Адна з ключавых выспаў. Але калі дыялёг адбываецца, то адмысловы — з антычнасцю, Кіркегарам, Фрэйдам, з Богам.
М.: А почему так? Думаю, это нормальный подход литератора. Профессионал-философ постоянно учитывает позиции коллег. Он вынужден читать сопредельные тексты, выстраивать отношения на теоретических семинарах, сотрудничать в коллективных проектах, выступать на конференциях, реагировать на тех, кто рядом с ним разбирает то же поле смыслов. А литератор никому ничего не должен.
А.: Ён працуе з папярэдняй літаратурай…
М.: В подобной автономности, которая может быть прочитана, как высокомерие или надменность — как это он нас не видит, он нас не читает, мы его знаем, а он нас не знает! — в этой дистанцированности есть свой безусловный плюс. Пока мы разбираем шизофренический стиль бесконечного белорусского транзитива, Акудович об этом не думает. Конечно, он, как и все мы испытывает давление депрессивного контекста. Но как приватный человек. Не как мыслитель. Потому что мыслит он мимо обыденности. Он берёт выше. То, что для него естественный строй мышления, — для нас опыт, к которому еще надо дойти. В этом плане то, что делает Акудович — это ещё и школа мысли.
Постсоветской и постмарксистской мысли. Более того — это, по-моему, первая белорусская школа национального философствования. Недавно мы проводили акцию, посвящённую дню рождения Акудовича, которую шутейно назвали «Будзьма Акудовічам». Так как же всем нам быть Акудовичем?
А.: Кожнаму проста варта быць самім сабой. Як гэта ўжо 60 год робіць спадар Валянцін.