Прошедшая в июне прошлого года в Минске выставка «Белорусский павильон 53-й Венецианской биеннале» вызвала бурные дискуссии в арт-среде и стала неожиданным предметом интереса культур-чиновников. Частная инициатива группы художников и кураторов подтолкнула Минкульт к созданию рабочей группы по подготовке белорусского павильона на очередной Венецианской биеннале. Но при этом ни один из авторов-разработчиков летнего проекта в официальную группу допущен не был. Поглощение частных инициатив административным ресурсом — характерная черта белорусской культурной политики. Но насколько такой подход эффективен?

Участники дискуссии:

Руслан Вашкевич — художник, координатор проекта «Белорусский павильон 53-й Венецианской биеннале» (3-6 июня 2009);

Андрей Горных — философ, профессор ЕГУ;

Павел Войницкий— доцент архитектурного факультета БНТУ, член официальной рабочей группы по подготовке белорусского павильона на 54-й Венецианской биеннале.

Модератор: культуролог Максим Жбанков.

Максим Жбанков: Наша сегодняшняя тема достаточно интересна и показательна. Речь идет о ситуации вокруг белорусского павильона на Венецианской биеннале. У меня такое чувство, что-то, что начиналось как замечательная хохма, как шутка, как игра, совершенно неожиданно превратилась — причем для всех заинтересованных сторон — в крайне серьезный и эмоционально насыщенный проект. Будто из анекдота вдруг решили изготовить крупнобюджетный блокбастер. Из проекта волшебным образом улетучилась ирония и остался очень серьезный процесс для меня до конца не проясненной работы. Поэтому первый вопрос крайне прост и наивен: зачем нам Венеция?

Руслан Вашкевич: Мы все болеем от нехватки подобных мероприятий. Наша задача — интеграция в международный арт. Любыми путями, но надо как-то включаться в процесс. Почему именно Венеция? Это всегда на слуху. Показательный проект. Здесь, минуя авторитетных кураторов, можно претендовать на свой павильон на основании лишь национальной заявки. Делается это довольно примитивно: министерство культуры подает заявку — организуется павильон. Хороший повод что-то сделать. Причем, что особенно ценно, это становится заметно для всей мировой арт-сцены. При удачном стечении обстоятельств открываются большие перспективы. Возможно, после этого государство обратит внимание на современное искусство (пока внимания явно не хватает). Появится арт-центр или заработает нормальный формат музея — современного, реально действующего. Приплывут деньги и интерес инвесторов… Пока же для нас это простой инстинкт самосохранения. Художники беспокоятся, что жизнь уходит, а мы не в игре. Надоело быть зрителями, пересказывать чужие истории, лить воду на чужие мельницы и не делать что-то свое.

Павел Войницкий: Мне непонятна такая болезненная фиксация на Венецианской биеннале. Ведь существует множество других, для участия в которых вовсе не нужно содействие локального Министерства культуры. Биеннальное движение ныне на пике — подобных, раскиданных по всему свету, «больших событий» более ста. И каждый художник волен участвовать там, будучи представлен индивидуально. Для «своего» творческого высказывания есть, как мне представляется, куда более интересные площадки — такие как кассельская «Документа» (антитеза Венецианской биеннале, презентующая концептуальное, более-менее чистое творчество) или «Манифеста», где молодые художники выставляются…

М.Ж.: И все-таки зачем нам конкретно Венеция со всеми ее принципами арт-«Евровидения»? Чем богаче она нас сделает?

П.В.: Наш павильон (который, я надеюсь, откроется в Венеции в 2011 году) станет попыткой коммуникации с международным арт-сообществом, попыткой найти общие интересы и проблематику. Само наше национальное участие должно спровоцировать процесс коммуникации. И сверхзадача рабочей группы по организации павильона в том, чтобы диалог белорусского и международного арт-сообществ состоялся. Чтобы контакт случился. И чтобы он был как можно более эффективным.

М.Ж.: Андрей, а вам не кажется, что в этом случае мы выступаем в роли безнадежно опоздавших на этот праздник жизни?

Андрей Горных: Кажется, и не только это… Совершенно согласен с замечанием о том, что Венецианская биеннале — это поп-символ, подобный «Евровидению». Спрашивать, зачем Беларуси «Евровидение», смысла нет. Как раньше ВДНХ была витриной социализма, так нынче это витрина чего-то большего, чем достижения в современном искусстве. Совокупная выставка народного хозяйства. Об этом говорит пафос, с которым государство инвестируется в такие развлекательные или иронические проекты. Заявить о себе в этом поле совершенно естественно. Но ведь важно знать: с чем мы будем заявляться, чтобы понять, мы опоздали или забежали вперед? До сих пор говорилось про какие-то вещи, связанные с самовыражением художника, местным колоритом или глубинами духа … Вы в самом деле полагаете, что такого рода мероприятия — адекватная площадка для всего этого?

П.В: Да! Биеннале — это демонстрация идей. И это принципиальный момент. Тут подчеркивалась коммерческая составляющая этого проекта. Венецианская биеннале — это не рынок. Статусное, но не коммерческое мероприятие. Последний раз произведение искусства на Венецианской биеннале было продано в 1968 году. Биеннале — место для интернациональной художественной коммуникации. А не сегмент арт-рынка. Это разные вещи.

А.Г.: Но как современные музеи вряд ли можно сегодня рассматривать как нечто, находящееся за пределами арт-рынка, так и все эти вещи связаны с символическим капиталом. Накачка этим капиталом разных брэндов, трендов, произведений происходит и на подобных выставках. Здесь коммерческая составляющая очень мощная. Сейчас ничто не существует вне экономики.

Р.В: Если конкретных продаж на Биеннале и не случается, то для художников, удачно позиционирующих себя в Венеции, открываются двери ведущих галерей мира, и они уже в ближайшие годы становятся известными и коммерчески успешными. Привязка к Венеции при организации минской выставки на БелЭкспо летом 2009 года не была принципиальной. Мой ход мысли был примерно такой: во-первых, мы точно попадали в даты открытия официальной Биеннале; во-вторых, побывав раз в качестве участника в Венеции, я посчитал, что имею право играть с этой темой. Потом, само название — Венецианская биеннале — это хорошая мотивация для художников. Заработали амбиции, закипели желания… Но, возвращаясь к сегодняшнему дню, вопрос по поводу идеи проекта меня тоже сильно беспокоит. Потому что пока все тёрки идут только вокруг передела этого странного символического капитала. А вот идея, концепция не были озвучены нигде вообще…

М.Ж.: Как получилось, что из организаторов «белорусского павильона 53 Венецианской биеннале» никто не попал в официально утвержденную рабочую группу подготовки к Биеннале 2011 года?

П.В.: Как уже сказал Руслан, Венецианская биеннале — единственная, где заявление на участие подают не отдельные художники или кураторы, а страна. А именно, в нашем случае, министерство культуры. Это стандартная процедура для всех национальных павильонов. Министерство культуры нашей страны провело конкурс кандидатур, которые были выдвинуты творческими организациями (а именно — Союзом художников, Союзом дизайнеров и Белорусской государственной академией искусств). Портфолио претендентов рассмотрели и сформировали кураторский коллектив. Я не такой уж апологет венецианского проекта. Но, будучи профессионально подготовленным для решения такого рода задач, я посчитал своим долгом помочь куратору нынешнего официального венецианского павильона (точнее, павильона Республики Беларусь) [куратором назначен художник Михаил Баразна — Ред.] организовать это мероприятие. Мне кажется, что для белорусского художественного процесса это будет полезно.

М.Ж.: А кто портфолио рассматривал-то?

П.В.: К сожалению, мне это неизвестно.

М.Ж.: Для меня как заинтересованного наблюдателя процесс профессиональной экспертизы при подготовке столь масштабного проекта был совершенно непрозрачным. Я так понимаю, Павел, что и для вас как участника — тоже. Вполне открытая и имеющая конкретных авторов венецианская идея затем попала в какую-то темную зону, возникшую по ходу «огосударствления» приватной инициативы. Именно там выбирали официальных ответственных за Венецию. Могло ли быть иначе? Насколько неизбежным был именно такой поворот — концептуальная рокировка, когда в рамках одной игры фигуры резко меняются местами и в центре оказываются совсем иные персонажи?

А.Г.: Это же не первый случай! На ум приходит десяток подобных историй из совершенно различных областей — не только из художественной, но из образовательной, экономической… Схема одна и та же. Это говорит только о том, что если достигается определенный порог, где масштаб прибыли, символической или буквальной (а белорусские художники в Венеции с телекартинкой в прайм-тайм — это же огромный символический капитал!), составляет, условно говоря, 10-20-40 базовых величин, государство там вцепляется мертвой хваткой. И контролирует финансовый поток — символического или реального капитала. Это естественно.

М.Ж.: То есть в данном случае граница реального и символического капитала размывается?

А.Г.: В современной экономике они постоянно конвертируются друг в друга. Как евро и доллар. Они находятся в отношении плавающих курсов друг к другу. При некоторых навыках символический капитал легко конвертируется в финансовый. Это вопрос не идеологий, а технологий.

П.В.: Белорусские художники неоднократно обращались в то же министерство с инициативой о проведении белорусского павильона. Я согласен, что давешний «53-й павильон» прозвучал — в нашей локальной ситуации — ярко, здорово, органично. Но если такой разнобойный, концептуально неорганизованный, похожий на арт-ярмарку проект будет представлен в Венеции — это будет провал. Я надеюсь, вы все это прекрасно понимаете!

Р.В.: Когда мы узнали, что готовится указ о подготовке к Биеннале и рассматриваются предложения, мы своей инициативной группой решили подготовить правильную заявку на имя министра. Чиновники же реально столкнулись с незнакомым для них материалом! Мы составили общее, но очень внятное письмо, где рассказали, что это должен быть конкурс кураторских проектов. И желательно, чтобы это были приглашенные кураторы, потому что у нас большой дефицит опытных авторитетных кураторов (их просто нет!). Это единственно правильный в нашем случае выход. Но раньше, еще до конкурса проектов, необходимо создать экспертную комиссию при министерстве культуры. Потому что никакие чиновники, никакие министры не компетентны в этих специфических вопросах. Для этого обычно избирается международное жюри из уважаемых людей различных областей культуры и искусства… Это практика Литвы, Польши, Эстонии, всех близлежащих стран.

П.В.: Куратор национального павильона назначается директивно!

Р.В.: Нет!

П.В.: Да!

Р.В.: Нет, конечно! Замминистра Рылатко очень вежливо с нами говорил: мол, молодцы что пришли, все это очень правильно. Так и будем действовать. Давайте готовить дальше свои предложения. Но пока мы работали в этих направлениях, оказалось, что всё: комиссия уже существует. Узнали мы почти месяц спустя после ее назначения!

М.Ж.: Вот в этом и вопрос. Насколько я понял, возникли сомнения в способности минских «венецианцев» компетентно подготовить проект на международном уровне. Поэтому министерство культуры и взялось подобрать достойные кандидатуры. Но вы уверены, что «отборщики» сами соответствуют высокому венецианскому уровню?

П.В.: Если речь идет обо мне…

М.Ж.: Мы говорим о схемах работы системы. В совершенно не секретной арт-сфере возникают непрозрачные и немотивированные решения. О компетентности фигур, их принимающих мы судить не можем: они закрыты для публичного обсуждения. Странная игра: административные ресурсы начинают жить на арт-поле своей особой жизнью.

П.В.: Они всегда живут на этой территории! По крайней мере, в культуре официальной. Существуют механизмы, которые сработали и на этот раз.

М.Ж.: Вы очень хорошо уточнили: «по крайней мере, в официальной». Мне кажется, что в данном случае мы как раз имеем конфликт неофициальной инициативы и официальной системы. Шероховатой, не до конца прописанной и просчитанной затеи и четких принципов работы госструктуры. И я совершенно не убежден, что «структуризация» проекта пойдет ему на пользу. Поскольку в сфере культуры державных побед в упор не видно. Поправьте меня, если я ошибаюсь…

А.Г.: Да что поправлять, я как раз хотел спросить о том же. Павел, вот вы сказали что возможен провал. А я в этих же терминах подумал об обратном — о триумфах, которые обеспечивает государственная машина нашей культуре…

П.В.: Надо разделять дискурсы: государственный и нашего художественного сообщества. Для нас, художников, в любом случае будет хорошо, если мы окажемся на арт-форуме в Венеции. Но что касается выставки, если рассматривать ее в терминах государства, то, конечно, должны соблюдаться какие-то принципы…

А.Г.: Самое интересное как раз в этих принципах! По каким принципам можно отличить хорошее современное искусство от провального современного?

П.В.: Сейчас я вам расскажу. Для этого, наверное, нас и отобрали — чтобы сформулировать концепцию павильона. Которая будет сформулирована не мной, поэтому то, что я сейчас скажу…

М.Ж.: Простите — не вами? А кем?

П.В.: Куратором. Я лишь ассистент куратора, хотя многие вопросы мы и решаем коллегиально. Я просто не могу озвучивать концепции, которые пока еще в разработке. От себя скажу лишь одно: выставка современного искусства — это не просто картины, развешанные на стенах и скульптуры, расставленные на подставках. Это стратегическая система репрезентаций, несущая отрежессированное «послание» или же исследующая какую-либо специфическую проблематику. Как говорил куратор и критик Николя Буррио в своей работе «Эстетика взаимоотношений»: «Выставка — это результат сотрудничества со зрителем». То есть нужно организовать такое экспозиционное пространство, в котором белорусское искусство будет эффективно коммуницировать с интернациональным посетителем. Вот наше профессиональное задание.

М.Ж.: Но все-таки: кто решает? За кем последнее слово?

П.В.: Разумеется, это будет утверждаться на самом высоком уровне. Предполагаются предварительные публичные просмотры нашего павильона в различных городах Беларуси.

М.Ж.: А вам не кажется, что здесь есть определенная нестыковка интересов? Руслан говорил об опыте индивидуальной презентации артистов, качественно ином уровне продвижения на международном поле. Государственный интерес мне представляется несколько иным: здесь другая ориентация — на презентацию некоей социальной общности. Что же — и кого — в таком случае представит будущий павильон Беларуси?

П.В.: Любая выставка, по словам известного севреро-американского куратора Брюса Фергюсона, есть высказывание. Крайне важно: кто говорит, обращаясь к кому, для кого и в каких обстоятельствах. Если с обстоятельствами в нашем случае все ясно, то нарративов этих (кто и кому говорит) может быть несколько. Как я понимаю, для Руслана ценны отдельные самопрезентативные высказывания. Я же смотрю на это немного шире — как на опыт коммуникации нашего, белорусского, художественного сообщества с интернациональным. Но есть еще один нарратив. Главный для министерства культуры. А именно: государство заявляет о существовании в нашей стране современного искусства для поддержки своего прогрессивного имиджа. Я считаю, это и является главной интенцией для нашего нового министра культуры, который инициировал с официальное белорусское представительство на грядущей биеннале.

М.Ж.: Не получится ли в таком случае вместо встречи артистов венецианское обращения Минкульта РБ к международному сообществу? Можно ли сделать все иначе?

П.В.: Критика венецианской модели уже давно стала общим местом бесчисленных околобиеннальных текстов и спичей. Она считается несовершенной и устаревшей — потому что здесь нужно официальное большое присутствие. Тем не менее, существует Венецианская биеннале и художники хотят туда попасть. И здесь неизбежно надо пройти через все эти формальности.

А.Г.: Я вот вспомнил Тарковского, который писал о политике Госкино по части репрезентации советского кинематографа на зарубежной арене: «Ну как же они не понимают, что обесславили себя своим выбором? Неужели они не видят, кто истинный друг Отечества?». То есть все люди, которые прославили советский кинематограф, отторгались системой. И в этом смысле мне кажется необходимым создавать какое-то пространство свободы для частной инициативы. Потому что там тоже очень большой процент попаданий. Система может правильно решить. А может и не решить. Но никогда в себе не сомневается.

М.Ж.: Грустно, что наши частные инициативы жестко вгоняются в державную матрицу. Ладно, есть универсальные схемы присутствия на Венецианской биеннале. Но суть «венецианского» конфликта, наверное, не в том, что кого-то позвали в «рабочую группу», а кого-то нет. Веселое дело превратили в министерский циркуляр: государственное поручение для ответственных лиц. Прелесть минской «Венеции» была как раз в том, что этот проект вызвал рекордное число дискуссий и споров. А потом оказалось, что обсуждать больше нечего: вы тут покричали, а дальше вступает в действие госмашина. Выходит, что на начальной стадии внесистемное брожение оказывается полезным. А потом о нем решительно забывают. И не возникает даже разговора о ценности несогласия.

П.В.: Прежде всего: совсем не обязательно все оценивать трагично. Мне кажется (опять-таки, я не могу всего разглашать), что наш павильон может быть разделен на две части. Одна — экспозиционное пространство, где, собственно, будут представлены произведения искусства. Это будет визуальная часть нашей выставки, наиболее зрелищная. Другую часть я вижу пространством информационным, в котором белорусское искусство будет представлено комплексно: в виде кино, видео, печатных материалов. И это же пространство будет предоставлено для гостей павильона — для презентаций, встреч, общения, обсуждений. В таком виде, мне кажется, можно дать всем заинтересованным представление о современном белорусском искусстве — собрав все, что у нас на данный момент есть. По-моему, этот вариант устроит всех.

Р.В.: Мне кажется, такой расклад никого не устроит! Ваш образовательный проект хорош для университетской галереи, книжной ярмарки или научного симпозиума. А Венецианская биеннале, где творческие амбиции лбами сталкиваются так, что искры летят!.. Этот формат заведомо никакой. Это слабое решение. Это, собственно, уход от решения. Я не понимаю, как можно не чувствовать степень ответственности в том смысле, что удачное выступление привлечет внимание к искусству со стороны государства, но при плохом — или никаком! — результате тема закроется опять на много лет. Я почти в этом убежден. И, в конце концов, это не ваше личное дело. Даже странно, что вы в такой ситуации не идете на диалог с художественной общественностью. Это главная проблема: в нашем пространстве нет диалога.

П.В.: Руслан, по-твоему безапелляционное заявление, что будет плохо — это хорошее начало для диалога? Концепция за один день не делается. Не разрабатывается. Наша проблема в том, что мы действительно все это не освещаем в прессе. Но это опять-таки белорусская специфика. К сожалению, сайта у нас пока нет по чисто экономическим причинам.

Р.В.: То есть тебе, значит, не кажется, что диалога не существует? Что нет контакта с вашей комиссией? И никакого влияния на нее? Будучи умными людьми, вы сами должны спрашивать: «А как нам двигаться?»

П.В.: Работа идет! Ее просто не видно, к сожалению. Собираются материалы, аккумулируется база данных…

М.Ж.: Павел, вам как члену «рабочей группы» выпала неблагодарная миссия выступать от имени стороны, смысл и объем действий которой вам самому, кажется, до конца не виден и не внятен. И это обстоятельство точно характеризует то, что мы имеем в нашей культурной жизни. Яркие, образованные люди оказываются в общей игре, которая изначально придумана не ими. И с которой мы все так или иначе вынуждены выстраивать свои личные отношения. Вписался — «коллаборационист». Нет — «герой-партизан». Деформированная культурная среда нам раздает изначально неверные роли.

А.Г.: Мне кажется, тут нет нормы и патологии. Просто иная система координат. Там приоритетна какая-то внутренняя управляемость системы. Она себя воспроизводит и это ее основной приоритет. Какие-то внешние контакты — хорошо, но вторично, не обязательно. Вот выступит художник за рубежом удачно. А в следующий раз бюрократы решат послать своего человека. А им скажут: «Но как же — у вас же есть такие и такие хорошие художники… „. И нужно будет с ними диалог вести. А так — просто: вызвал, подписал, отправил. Диалог повышает риски неуправляемости и угрожает символическому капиталу. Он независим? Он признан на Западе? Это всегда головная боль для системы. И она ее всегда минимизирует. Что совершенно естественно.

М.Ж.: Как бы мы по отдельности не стремились к успеху, есть предел возможностей системы. И ее игра, в которую мы вписаны, уже заранее форматирует результат.

П.В.: Еще неизвестно, какой будет результат!

М.Ж.: Мне в любом случае не хватает альтернативной экспертизы. Не хватает конкурентности. Конфликта экспертных сообществ. Там, где все однозначно, я начинаю скучать.

А.Г.: Конфликт экспертных сообществ — одна из самых страшных угроз системе. Вот мы говорим сейчас как бы изнутри и извне системы. Хорошо, что мы говорим и пытаемся друг друга расслышать. Но тут… Использую метафору. Для меня Венецианская биеналле — как детройтская выставка автомобилей. Там никто ни с кем не знакомится. Там толкаются локтями и продвигают какие-то свои тренды. Есть ли там национальные автоиндустрии? По эстетике и принадлежности капитала уже ничего не разберешь. Современное искусство — то же самое: главное протиснуться в конкретный сегмент арт-рынка. И национальная утопия самовыражения — что наша самобытность будет кому-то интересна… Сегодня Финляндия — это Nokia. Что мы знаем о финских танцах и песнях? А вот мобилу каждый носит в кармане. Главное сегодня — занять сегмент глобального рынка и продвигать себя. Если это поймем — прорвемся. Если все самобытность являть миру — всё будет печально. Это я с позиции патриота говорю.