Культура и коммерция: взаимоотношения капитализма и творчества

Круглыйстолпроведенврамкахсовместногопроекта «Диалогэкспертныхсообществ» журнала АRCHE исайтов»Наше мнение» и»Новая Еўропа»
Участники:
Андрей Горных, философ, профессор ЕГУ
Атморави, рок-музыкант, медиа-активист
Модератор: Алеся Середа

Алеся Середа: Сегодня мы собрались на круглый стол на тему «Культура и коммерция», и среди наших гостей — теоретики и практики современной культуры и даже, в определенном смысле коммерции. Первый вопрос к нашим экспертам, который стоит у нас на повестке дня, кажется довольно простым и банальным: можно ли и нужно ли зарабатывать творчеством?

Атморави: Для начала нужно понять, что такое «творчество» и насколько оно распространяется на различные сферы жизни человека. Я считаю, что творческий подход может распространяться на все аспекты жизни человека, вплоть до физиологических моментов. Это скорее подход к жизни, нежели вид деятельности. И если есть у человека такой творческий подход, то у этого человека не получится ничего другого, кроме как зарабатывать деньги этим самым творчеством, потому что иначе он жить не умеет.

Андрей Горных: А мне кажется, что вопрос немного в другом. Конечно же, лучше «быть здоровым и богатым», лучше зарабатывать творчеством, чем вообще не зарабатывать. Но давайте спросим: музыкант или художник сначала творит, а потом задумывается о продаже сотворенного, или творит с прицелом на рынок изначально? Встраивается ли маркетинг в саму структуру художественного творчества? Мне кажется, это как минимум интересный вопрос.

Атморави: Зарабатывать — это тоже очень интересный вид творчества. В свое время я был поражен сериалом «Friends»: очевидно, что это стоит очень много денег; очевидно, что это сделано для того, чтобы зарабатывать деньги, но, тем не менее, для меня это что-то красивое и гармоничное, что содержит глубокое осмысление и даже критику общества. Такое же чувство у меня вызывает продукция компании Apple, которая радует меня уже почти 15 лет.

Андрей Горных: Меня интересует, каковы формальные особенности, необходимые для того, чтобы продукт продавался? Есть ли вообще здесь закономерность? Есть ли какие-то принципы, которые художник должен соблюдать при производстве коммерческого продукта, кроме интуиции?

Атморави: Я думаю, здоровый рынок сам реагирует на то, что ему нужно. Можно провести аналогию рынка с организмом человека. Организм человека может быть здоровым или больным; здоровый организм реагирует на внешние вмешательства, отвергает посторонние тела или принимает их. Под влиянием окружающей среды тело к ней адаптируется. Так же, мне кажется, и здоровое общество реагирует на возникающие в нем элементы, адаптируясь, меняясь, и тем самым жизнь обогащается новыми нюансами и аспектами.

Андрей Горных: Интересно слышать, что еще существует такое органистическое мышление о капитализме: капитализм — это некое тело, которое бесконечно растет, саморегулируется… Но регулярные экономические кризисы, включая текущий, говорят нам скорее о том, что «невидимая рука» рынка не является чем-то вроде природной закономерности, обеспечивающей естественный ход вещей. Я думаю, что капитализм все-таки не организм, это некая «машинерия», которая дает периодические сбои с весьма серьезными последствиями. Не говоря уже о том, что ее «нормальное» функционирование порождает такие эффекты, которые в конечном счете могут оказаться для человека просто катастрофичными. Что касается творчества художника: один из самых, на мой взгляд, глубоких мыслителей о музыке Теодор Адорно говорил о том, что музыка является своеобразным шифром общества. Дело обстоит не таким образом, что композитор ловит какие-то астральные энергии и вбрасывает их в общество. Он превращает общество в некую «картину», которую может быть «увидена» отдельными индивидами. Ведь любой индивид — это часть общества. А часть не может охватить целое. Нужно быть Богом, чтобы подняться над миром и увидеть его со стороны. Художник выполняет эту «божественную» функцию — каким-то боковым зрением, в форме произведения искусства схватывает состояние общества в данный исторический период.

Атморави: Мне близки такие творцы, которые являются неким нервом в обществе и которые сами не знают почему. Если творческий человек достаточно чувствительный, то он (или она) позволяет пройти через себя тому, что сейчас необходимо, что должно проявиться в обществе. Это как орган, который что-то впускает в организм, или как железа, которая вырабатывает кислоту, адреналин или что-то еще, что нужно в данный момент.

Алеся Серада: Итак, мы услышали мнение обоих экспертов о том, как по-разному можно сопоставить понятия «творчество» и «рынок». Следующий вопрос, сколько и в каких случаях нужно платить за возможность ознакомиться с чужим творчеством? Хотелось бы поднять вопрос ценности творчества, не только коммерческой, не только экономической, но и эстетической.

Андрей Горных: Атморави начинал говорить об искусстве как об озарении, о неком голосе, который художник слышит и пропускает через себя, делая его доступным остальным людям. Но ведь сам-то он получил его в дар. И если это дар, то логично и дальше продолжать эстафету — передавать искусство в дар обществу. Настоящий художник не скажет: «Это я сделал». Скорее: «посредством меня высказывается нечто большее, чем я сам». Такая искренность дара искусства призвана поднять ответную волну чувств. Раньше была такая практика публичных лекций, когда слушатели платили за лекцию, только если находили ее интересной. И платили тем, что каждый из них мог дать — вплоть до хлеба и вина. В этом можно усмотреть критерий настоящего искусства — если люди чувствуют себя обязанными совершить ответный дар (а не просто заплатить деньги, причем «до», а не «после»), то это искусство. В принципе искусство изначально и являлось искусством дара, это называлось ритуалом, жервоприношением… То есть ответ лежит в иной плоскости нежели «дешевле — лучше» или «дешевле — хуже»: товарно-денежные отношения трансформируют саму природу искусства.

Атморави: Я считаю, что объем культуры сейчас несравним с тем, что было. Как, скажем, в Средние века, когда широкие массы не имели доступа к искусству, разве что сходить в церковь. Но кто из простых крестьян мог приехать в Рим и увидеть эти гениальные фрески, созданные Микеланджело и другими художниками, которые существовали, между прочим, на спонсорские деньги? Крест — это первый бренд, первый логотип …. Самый узнаваемый, хотя в принципе сейчас «Кока Кола» обходит Иисуса Христа по узнаваемости…

Алеся Середа: …«Битлз» тоже обходили Христа…

Атморави: Это Джон Леннон так заявлял, но не суть. Короче говоря, объем культуры, который производиться западной цивилизацией, превосходит в тысячи раз то, что произвели древние века.

Что делать, если отсутствует коммерческая составляющая, а что такое, по сути, коммерческая составляющая в искусстве? Это показатель того, насколько обществу это нужно. Здесь стоит упомянуть «роялти»: некоторые люди думают, что «роялти» — это вредная идея, так же, как и авторское право. Но редко бывают такие самовлюбленные творцы, которые стопроцентно уверены в том, что они делают и которые готовы сквозь огонь и воду нести знамя своего творчества. Т.е. продажи нужны в том числе и для того, чтобы было ощущение, что это востребовано, что это заслуживает внимания. Если «Роллинг Стоунз» продали первую пластинку миллионным тиражом, когда им самим было по 18 — 19 лет и когда и их менеджеру тоже было всего девятнадцать, значит, они не могли не догадаться, что они делают что-то правильно, и стоит делать это и дальше, и это еще одно условие для творчества. Это не то, как Папа Римский говорит Микеланджело: «А мне нравится, это красиво ты нарисовал, давай еще такое забабахаем…», это миллион человек говорит: «Вы поете так, что нам становиться легче жить».

Андрей Горных: Мне кажется, в словах Атморави схвачена очень точная вещь: сегодня массовость продаж выступает самым верным критерием того, что данной работе можно приписать эстетическую ценность. Необходимо далее посмотреть на эти внешние искусству условия — ценообразование, продаваемость, массовость — и соотности их с внутренней структурой музыки. То есть посмотреть на музыку социологически, философски, поставить вопрос: в каком смысле музыка и экономика — это две стороны одной и то же медали современного капитализма?

Сегодня то, что выгодно экономической системе (скорость оборота капитала и увеличение процента прибыли) продвигается как универсальное благо вообще. Капитал пользуется всем тем, что касается общества — моралью, политикой, искусством — как способом увеличения продаж, как маркетинговыми ресурсами. Система, например, навязывает нам в качестве эстетического все то, что соответствует требованиям массового, серийного производства. Ранее магия, религия, искусство, этика, философия были в существенной мере контролирующими экономику инстанциями. Сейчас экономика ассимилировала в себе различные сферы социального. Прибыли растут, продажи увеличиваются, системе это выгодно, а человеку — которому, в конечном счете, нужно качество общения с другим человеком, а не количество денег — нет.

Алеся Середа: Так все-таки, можно ли представить, что человек использует систему, а не система использует человека? Мне кажется, мы говорили о том, что капитализм все-таки даст нам более высокий уровень культуры, или, по крайней мере, культурности, чем тот, который мы имеем в Беларуси.

Андрей Горных: Мне кажется, что в этом смысле Беларусь — «передовая» держава двадцать первого века. Ее пример показывает, к чему могут привести капиталистические тенденции, если они не сдерживаются европейскими культурными кодами (философией, моралью, религией, городской цивилизованностью, наконец). И если их убрать, то получится Беларусь в чистом виде: контроль над финансовыми потоками со стороны одной монополистической корпорации (называемой «Государство»), стремительное сужение публичной сферы и социальная пассивность, резкое падение интеллектуального уровня образования и масс-медиа, гегемония поп-культуры.

Алеся Серада: Возможно, имеет смысл поставить вопрос следующим образом: нужно ли продавать всё то, что хорошо, нужно ли раскручивать всё то, что на дне?

Андрей Горных: Мне кажется, существуют имманентные критические критерии оценки того, лучше или хуже то или иное произведение искусства, и может ли оно вообще быть причислено к искусству. Это формальная организация, внутреннее строение произведения. Насколько богато произведение разноуровневыми элементами, в какой мере они взаимосвязаны, организованы в сложные «узоры». Есть когнитивные, семиотические параметры, которые позволяют нам оценить хотя бы сложность устройства продукта. И очевидно, что в нашем мире выигрывают самые простые, «одноклеточные» формы — то, что может массово тиражироваться и потребляться. Все меньше людей, способных дослушать до конца симфонию или запоем прочитать роман. Складывается впечатление, что слух и зрение новых поколений не позволяют воспринимать большие и сложные классические формы. Конечно же, нужно всё, что связано с классическим искусством, всяческим образом популяризовать, поддерживать всеми возможными средствами. Но это неэффективно, системе, по большому счету, это не нужно.

Алеся Серада: Насчет одноклеточности: насколько я помню, это Адорно ненавидел джаз и считал это одноклеточной музыкой. Насколько мы вообще имеем право вырабатывать те или иные критерии, будучи в одной или другой социальной группе?

Андрей Горных: Адорно говорил о внутреннем устройстве музыки, имел в виду конкретные формальные вещи. То есть совсем не так, как мы сейчас говорим о музыке — в терминах наркоманов — «улет», «вставило», «протрясло»… Что действительно не дает право вводить критерии. Когда он критически высказывался в адрес джаза, то речь шла, в частности, о том, что даже на джазовых импровизациях на самом деле очень узкий коридор для собственно импровизации: музыкант не должен отклоняться от стандартных джазовых ритмических схем и мелодических рисунков.

Атморави: Но мы можем у себя спросить: почему отношение к музыке остается неизменным на протяжении веков, почему мы себе позволяем одалживать ценности и системы координат из далёких времен… Ведь всё это придумано не нами. Не то, что пришел, услышал Прокофьева, обомлел — используя наркотический сленг — а какие еще слова у нас есть…

Андрей Горных: Например, развитие музыкальной темы…

Атморави: Я люблю приводить пример Бритни Спирс. Ее часто недолюбливают, хотя если взять альбом In the Zone, это ее предпоследний альбом, и последний альбом Blackout, — это сложнейшие музыкальные произведения. Там очень много элементов в аранжировках, которые многим композиторам, даже классического склада, не приснилось бы никогда.

Андрей Горных: Я думаю всё же, что Бритни Спирс — это одноклеточное по сравнению с Бетховеном. Я хотел у вас спросить, а в чем вы видите внутренне различие между классической музыкой и попсой?

Атморави: Не попсой. Попса вообще слово непонятное, чисто советское понятие. На Западе нет такого разделения. Я недавно посмотрел фильм про группу «ABBA» — это была весьма рок-группа. Эти люди позволяли музыке случиться с ними прямо на сцене, и это был магический акт для них самих и для публики. Для меня важнейший критерий — когда происходит трансформация существа исполнителя на сцене и людей в зале.

Если вернуться к современной музыке, то «ABBA» или «Muse» используют не только элементы классической музыки, различные композиционные построения, многомерность и прочее, но еще и народную музыку, которая в Средние века считалась недостойной вкуса высокой знати, потому что у них было свое понимание, своя идентичность: «я не имею отношения к низшему классу».

Вмешивается классовость восприятия, классовость вкуса. Мне не может нравиться то, что нравится «шудрам». Современная музыка впитывает в себя все эти элементы, она богаче в этом смысле. А группа «Pink Floyd», например, добавила визуальную часть. Они заработали благодаря тому, что их продажи были достаточно большими, и они смогли развить не только акустическую, музыкальную часть. Они развили визуальную часть. Большинство приборов современных, используемое концертное оборудование, изначально были придуманы для Pink Floyd…

Сила капитализма в том, что в его рамках можно не только придумать, но и реализовать. Леонардо да Винчи молодец, он много чего насочинял, но где они были, эти вертолеты? Они остались на бумаге. Т.е. кто-то должен был найти деньги, нанять людей и построить собственно летательные объекты.

Андрей Горных: Вы говорите о капитализме только в одной его ипостаси, как об инвестициях. Но ведь капитал — это не только и не столько конкретные деньги, которые могут быть вложены то в это, то в то. Это некоторая логическая форма, матрица социальных отношений, которая работает внутри общества и определяет строение его культурных форм. Например, шлягер (возможно, более уместное чем «попса» слово), те композиции, которые имеют самого массового потребителя, которые поднимаются на самый верх в чартах. Они сделаны серийным образом, из стандартных «блоков», из примитивных, бесконечно повторяемых схем. Простота, «технологичность» изготовления, безликая усредненность (чтобы до предела расширить целевую аудиторию) — ставят музыку в один ряд с товарами массового потребления. Капитализм не просто рассматривает музыку как внешний объект инвестиций, который приносит какую-то отдачу. Он внутри этой музыки кодирует нас на уровне восприятия на массовое потребление, на серийные вещи. Не только музыкальные произведения, но и другие объекты повседневности. В итоге мы покупаем бесконечное количество одинаковых вещей. Сегодня искусство (или то, во что оно превратилось) — по большей части выполняет роль «смазки» капитала, на которой он работает «бесшумным» образом. С помощью него он обосновывает самого себя как экономической потребности. В этом смысле музыка — не просто узкий сегмент рынка, она имеет гораздо более общий социальный эффект. Монотония, механические повторения, эффект заевшей пластинки — если мы возьмем Баха, ничего подобного вы там не найдете.

Атморави: У Баха сплошные схемы.

Андрей Горных: И менуэт 19 века похож на шлягер в том смысле, что использует стандартные формы. Но есть такая шутка, что раньше была хорошая музыка и плохая хорошая музыка, а сейчас есть музыка плохая и хорошая плохая. Это к вопросу о вариативности данных схем. Классическая музыка учит нас схватывать сложное, развивающееся целое (ритмическое, мелодическое), включаться в надындивидуальный порядок.

Атморави: Музыки просто стало гораздо больше.

Алеся Серада: Честно говоря, критика, которая достаточно часто раздаётся от любителей классической музыки в сторону неклассической, напоминает мне критику в адрес абстрактного искусства со стороны любителей предметного искусства: «У вас же тут ничего не изображено!» Просто у разных людей есть разные модели восприятия, и в разных обществах и разных социальных группах они воспитываются тоже по-разному. По моему мнению, всё, что Андрей говорил про классическую музыку, применимо и к некоторым жанрам и формам неклассической, и наоборот. Это вопрос скорее формы, средств выражения, а не содержания.

Но давайте вернемся к нашей главной теме — к коммерческому и эстетическому. Андрей склонен к противопоставлению коммерциализации и эстетической ценности, Атморави представляет идею, что коммерческая часть айсберга поддерживает какую-то часть музыки, которая обладает эстетической ценностью.

Атморави: И здесь самое печальное, что в Беларуси отсутствует демократический момент, когда потребитель может проголосовать за тот или иной объект искусства, хотя бы денежным путем, сказать «это мне нравится, я отдал этому полчаса своей жизни». На Западе можно заплатить 3, 5, 9 центов, и художник будет знать, что это имеет смысл. У нас же такой возможности нет. У нас решают какие-то деятели, кто волею судьбы оказался у руля в нужный момент.

Алеся Серада: Как мне кажется, Андрей также говорил о монополии системы над нами, которая выражается в преобладании в каких-то сферах общества определенного продукта — музыкального и не только.

Андрей Горных: Да, это действительно насущная проблема нашего альтернативного художественного сообщества — «за что жить». Дай бог им еще и заработать на том, чем им и так нравится заниматься. Но мне кажется не менее важным другой вопрос: что значит тот факт, что искусство, в частности, музыка стала товаром? Как это влияет на ее внутреннее устройство, на то, как она существует в системе общества? Нужно не просто говорить о музыке в терминах «нравится-не нравится», а в терминах социологических, если хотите. Ведь что нужно вообще, чтобы музыка достигла нашего уха? Она же проходит много внеэстетических фильтров, прежде чем дойти до нас. Книгоиздатель скажет вам, что выбор книги сегодня определяется не столько ее художественными достоинствами, сколько, например, таким маркетинговым фактором как принадлежность к определенной книжной серии. Серии, коллекции, бренды опосредуют большую часть нашего опыта искусства. Искусство сегодня теснейшим образом встроено в экономическую систему, а экономика вплетается в ткань искусства.

Обсудить публикацию