Выборы, как событие по определению публичное, всегда выявляют ряд социальных процессов, само наличие которых в обычном, неэлекторальном состоянии может по большому счету только подозреваться: поскольку проходят они в скрытом, «подводном» режиме, и представляют собой формирование и трансформацию базовых когнитивных схем общества, т. е. тех лекал, по которым события классифицируются как «правильные» и «неправильные», «плохие» и «хорошие», убедительно замерить их иным образом довольно сложно. Особенно это касается Беларуси, где регулярная социология проблематична, а практически любой наличествующий материал может быть поставлен под сомнение по критерию качества выборки. Конечно, можно всегда сказать, что выборы ничуть не лучше, поскольку в условиях их жесткого контроля со стороны власти финальная цифирь отобразит в первую очередь видение расклада сил властью же. Однако, тут есть одно значимое но: если результаты выборов не вызвали очевидного массового неприятия со стороны общества, то можно говорить, что их результаты являются для общества минимально приемлемыми. Иными словами, если общество позволяет власти рисовать свою цифирь, то оно, таким образом, по факту признает за ней некое право это делать.
Тут, правда, есть весьма значимый нюанс, который в сильнейшей степени определяет степень и уровень дозволенного власти. Власть и общество могут соотноситься друг с другом в трех разных парадигмах, которые описывают разную степень их реальной интегрированности: loyalty, voice и exit (Хиршман). При loyalty (лояльность) власть полагается лучшей из возможных альтернатив, а степень взаимной интеграции власти и общества довольно высока. Налицо воплощенные идеалы Локка, когда властная система должна позволить раскрыть представленным в ней людям все лучшее, на что они способны. При voice (голос) общество активно выражает протестом свое неприятие тех моментов, когда власть «берет на себя лишнее», а сама власть полагается лучшей из худших альтернатив. Степень интеграции в этом случае гораздо ниже, и уместно говорить о воплощении идеалов Гоббса, согласно которым властная система не должна позволить раскрыть представленным в ней людям то худшее, что в них есть, даже если они этого сильно захотят. При exit (выход, исход) общество и власть существуют раздельно, в разных пространствах, практически не пересекаясь — кроме как на выборах. Степень их взаимной интеграции в последнем случае понятным образом низка, а по структуре крайне специфична: общество, получив от власти (или сохранив, вне зависимости от усилий власти) возможность обеспечивать свое выживание самостоятельно, целиком уходит в экономическое пространство, оставляя власти пространство политическое. Собственно, поэтому третья стратегия и называется «исходом»: общество и власть, географически сосуществуя в одном пространстве, на практике живут в разных непересекающихся, встречаясь друг с другом только на выборах. Власть, не вполне понимая, зачем ей это надо, обращается к обществу с просьбой себя легитимизировать. Общество, не вполне понимая, зачем ему это надо, но — вроде так принято, а иначе совсем уж неприлично — откликается на призыв власти и ее таки легитимизирует. После этого общество и власть снова расстаются — до новых выборов. Если, конечно, до этого момента не произойдет ничего катастрофического с тем экономическим пространством, в котором существует и самоорганизуется общество — т. е. если не будут порушены условия «молчаливой договоренности» власти и общества.
В Беларуси сейчас мы как раз имеем вполне завершившийся эволюционный цикл — от первой стратегии loyalty, которая явно доминировала в настроениях 1994 года, через стратегию voice (c весны 1995 и завершая ноябрем 2006) к третьей стратегии exit, вполне проявившейся на этих парламентских выборах.
Переход белорусского общества к этой стратегии сопровождался:
— на политическом уровне — глубоким упадком большинства структур, ответственных за политическое действие, т. е. собственно политической оппозиции,
— на интеллектуальном уровне — мировоззренческой капитуляцией представителей одних направлений интеллектуальной оппозиции, и
— фиксацией факта наступления эпохи диссидентства представителями течений.
Так, фактически коллапсировала националистическая плынь: крах произошел как на уровне собственно БНФ, исторгнувшего из себя как «чуждый элемент» едва ли не единственного наблюдавшегося там политика в лице Михалевича (michalevic), и перешедшего после этого в однородно-серое состояние, так и на уровне интеллектуальных лидеров. Причиной последнего развития послужили грузинские события: возможная рефлексия раскладов и специфики складывающейся ситуации изначально была на корню вытеснена истерикой по поводу пробуждения «российского империализма» и вытекающей отсюда необходимости спешно консолидироваться вокруг белорусского президента, который уж точно «не допустит сдачи суверенитета». Капитуляция перед сотворенными собственным сном разума химерами, тем не менее, была неожиданна для всех: даже менее всех остальных, в силу ряда причин, питающий иллюзии в отношении крайне оппозиции (guralyuk) с явным удивлением зафиксировал появление нового программного Credo.
Вдаваться в анализ стратегических расчетов этой доктрины довольно тягостно, поскольку она явно грешит логическими разрывами. Тем не менее, один логический поворот заслуживает внимания. Так, фиксируя прямую опасность для Беларуси гипотетической изоляции России, автор тут же предлагает ей поспособствовать, прыгнув не куда-нибудь, а прямо на острие ожидаемой российско-западной конфронтации. Позицию «там опасно, а мы слабые, значит, пойдем туда, в самое пекло» трудно классифицировать и как стратегию и как тактику — больше чем на однократный порыв она не тянет. И является по сути ничем иным, как спешным, безусловным и крайне опасным вручением собственного суверенитета Западу как новому суверену — когда подставление своей страны мыслится как достаточная демонстрация лояльности.
Проиллюстрирую этот тезис. Если бы интеллектуальная националистическая оппозиция рассуждала в терминах суверенитета, а не его до неприличия неторжественной и скомканной передачи внешнему суверену, то налицо была бы хоть какая-то стратегия, ключи от которой остаются у тебя в руках. Первый приоритет-минимум: снизить вероятность биполярной конфронтации, в случае которой, по мнению автора, Беларусь явно проигрывает (оставляем при этом в стороне степень убедительности тезиса о такой полноценной конфронтации). Соответственно, в интересах Беларуси было бы инициация хотя бы международной дискуссии о региональной безопасности с вовлечением в нее как минимум всех соседей, включая, конечно, Россию. Слушали бы Минск в таком раскладе? Да в ситуации виртуальной поляризованности — легко. Приняла бы предложение о таком участии Россия? Да на тот момент — с радостью! Тут же получаем и выход на достижимую цель-максимум: в случае успешного вовлечения в дискуссию большинства своих соседей по всему кругу Минск вполне мог стать 1) центром региональной политики 2) тем самым «на корню» и самостоятельно ликвидировать «международную изоляцию» 3)качественно закрепить суверенитет 4)получить эффект оказанной услуги и Западу и России. Иной вопрос, что такая — очень простая, кстати — мысль в принципе не пришла в голову ни действующей власти, ни националистической оппозиции. Вместо этого «стратегией» стал односторонний слив и капитуляция: националистическое крыло по сути признало, что 1)действующий президент куда более эффективно воплощает ее программу, чем смогла бы она сама 2)реальных мыслей по поводу того, как обеспечить суверенитет не было и нет — под суверенитетом понимался и понимается вассалитет.
Сразу надо отметить, что на противоположном, левом крыле никакого раскола не произошло. Коммунисты со Калякиным во главе не метались, не шарахались, ни под кого не сливались, и в результате остались при своих. При том, что Калякина, как и остальных, тоже не пропустили в парламент, результат его — из наиболее приличных. В отношении него можно смело сказать, что уже только при минимизации досрочного голосования его победа была бы бесспорной. Правда, на уровне интеллектуального течения коммунисты в Беларуси внятным образом не представлены.
Чтобы закончить с партийным уровнем, отметим, что ОГП, по критерию способности хоть что-то возглавить, идет явно перед БНФ, который теперь, по идее, надо бы либо целиком обновить, либо объявить фракцией «Белой Руси», и явно хуже коммунистов.
Продолжим с интеллектуальным уровнем, оно интереснее. Вслед за капитуляцией националистической мысли с очень похожими заявлениями отметились и представители (не лидеры!) экономического либерализма. Разбор (guralyuk) оды авторитаризму, взявшемуся за модернизацию, не менее интересен, чем предыдущий. Не углубляясь в анализ неоправданных допущений и прямых ошибок, в достаточном количестве присутствующих в разбираемом тексте, просто отметим, что при взгляде со стороны отождествлен пиар и собственно реальность. Неоднократно уже говорилось и доказывалось, что реальная модернизация будет вести «на выходе» к другой стране в плане не только экономической, но и политической реальности. Последняя же претендует сохраняться «как она есть» еще неограниченный период времени — что исключает и адекватную степень подкрепления пиара реальными действиями. Тем не менее, степень политической зрелости и этого крыла, с готовностью исходящего из «ты обмани меня, я сам обманываться рад», вполне очевидна.
Третье направление общественной мысли, сохранившее вполне адекватность, представлено группой, которую смог вырастить вокруг себя Мацкевич (worvik). Здесь вполне честно зафиксирован факт наступления эпохи exit’а, с чем спорить, похоже, не приходится. Правда, мысли авторов приведенного исследования о продуктивности диссидентства представляются спорными. Как известно, диссидентство «срабатывает» в первую очередь при появлении внешнего «движка», т. е. — при распаде системы и включении ее в большую систему, в рамках которой и принимаются решения. Иными словами, говоря в терминах суверенитета, это будет не его сохранение, а попытка отстроить его «с нуля» в новых условиях.
Итак, подытоживая. С состоянием белорусского общества картина вырисовывается примерно следующая:
— общество перешло на новый уровень атомизации — есть творческие личности при дефиците творческих коллективов
— переход сопровождался делегитимацией ряда дискурсов, чему в немалой степени способствовали действия носителей этих дискурсов
— в результате наблюдается дефицит творческих сил и интегрирующих идей, которые могли бы составить эффективную конкуренцию доминирующему политическому дискурсу
— сохранившиеся дискурсы (коммунистический на публично-политическом и дискурс Рушэння на интеллектуальном уровнях) будут препятствовать наступлению полной атомизации, которая означает исчезновение общества как целого, но эти дискурсы имеют ограниченный ресурс развития.
Буквально несколько слов по поводу состояния властного дискурса и его перспектив. Общество и власть всегда и везде образуют единую систему, где две части так или иначе рефлексируют друг друга — идет ли речь о стратегии loyalty, voice или exit. Иными словами, власть никогда и нигде не будет брать планку выше, чем это требуется обществом, когда речь идет об общенациональных интересах. Ровно поэтому говорить о фундаментальных вещах, как-то «сохранение и развитие суверенитета», формировании «новой нации» и т. д. не приходится: этими терминами ряд процессов может называться со стороны по критерию внешней похожести и на основе желания видеть их таковыми, но для самой системы принятия решений логика их принятия, в том числе и ценностная — совсем иная.
Разбор нынешнего периода маневрирования, начавшегося с грузинского конфликта и завершившегося вчерашними выборами, только подтверждает эту мысль. И во взаимоотношениях с Западом, и с Россией белорусская власть приняла наименее благодарную тактику игры с нулевой суммой, тем самым уже кардинально снизив планку и структуру возможного выигрыша. Переоценка степени реальной конфронтации России и Запада сыграла злую шутку: непризнание (на сегодня) выборов миссией ОБСЕ, на фоне на самом деле наблюдавшегося большого желания Запада выборы признать, свидетельствует о неприемлемом завышении ставок белорусской стороной: формула торга, похоже, была односторонне сужена Минском до «признание выборов в обмен на непризнание Южной Осетии и Абхазии», с вытекающим отсюда потоплением оппозиции — что оказалось для Запада уже слишком. Запад все же институционален по своему мышлению — что порождает в отношении него известный оптимизм, все не настолько запущено. Остается открытым вопросом, будет ли сопровождаться setback на западном направлении setback’ом на российском — но тут до нового года мы вряд ли получим внятные ответы.
Пока же остается зафиксировать статус-кво: для Беларуси в целом, как на уровне власти, так и на уровне общества, последние несколько месяцев оказались как минимум периодом упущенных возможностей. Вполне возможно, что в ближайшем будущем, по закону игры с нулевой суммой, обернутся и в прямые потери.
Текст воспроизведен с Livejournalпо предложению автора