Перевод с английского Дмитрия Коренко (с поправками автора)
Письменная версия доклада на конференции «Змена пакаленняў, або беларускія адрознасці ў мэтах, каштоўнасцях і стратэгіі» (Варшава, 4–5 июня, 2008)
Проблемой во многих исследованиях белорусского сценария посткоммунистической трансформации является то, что они строится на нескольких исходных истинах, которые, чем дольше используются, тем более самоочевидными кажутся. Одна из таких «самоочевидных» истин белорусского посткоммунизма говорит о том, что возникновение белорусского авторитарного режима является следствием дефицита национальной идентичности у белорусского народа. Непосредственным индикатором этого онтологического недостатка белорусской нации является судьба политических сил белорусского национализма: резкое падение их популярности в белорусском обществе в середине 90-х, поражение на первых президентских выборах 1994 года (первых и, по сути, единственных до сегодняшнего дня выборах, проходивших в условиях, соответствовавших международным стандартам), а затем вытеснение их на маргинес политической сцены. Политические силы национализма при этом рассматриваются как единственно легитимный носитель (одновременно репрезентант и выразитель) белорусской национальной идеи. За этим соединением следует логичное признание антибеларусского характера существующего беларусского государства. Идея Республики Беларусь как антинационального политического образования, а идеологии, сформулированной официальным дискурсом как антибеларусской идеологии является еще одной исходной истиной белорусской политической оппозиции и благодаря ней получила широкую поддержку у западных исследователей.
Каждый из этих тезисов строится на определенной логике. Во первых, они подразумевают что «нация» выступает в качестве объективной реальности, которая существует вне политической сцены и предопределяет исход событий на этой сцене. Во-вторых, в интерпретации беларусских националистических сил «пробуждение» самосознания нации сводится к переориентации общественного сознания с социалистических ценностей на либерально-демократические. При этом, они исходят из убеждения о том, что национализм, либерализм и демократия сущностно взаимосвязаны. Национализм в этой связке оказывается одновременно и атрибутом демократизации, и вспомогательным инструментом в либерализации общества. Между тем, в контексте социологических теорий национализма эти «очевидные» истины белорусского национального развития не имеют однозначной интерпретации. Сомнительной является зависимость между национализмом и демократической либерализацией: и националистический, и либеральный публичные дискурсы действительно провозглашают своей целью единение общества, но делают это различными способами и во имя разных целей. Вопрос о том, является ли бытие нации объективным и первичным в отношении к националистическим движениям, или, напротив, нации «производятся» этими движениями составляет одно из принципиальных различий между модернистской и этнокультурной концепциями нации.
Модернистская концепция нации подчеркивает сознательное конструирование нации политическими силами и рассматривает националистические движения как группы со своими политическими интересами. Для модернистов идея «наций как естественных, данных от Бога способов классификации людей, со своей заданной… политической судьбой является мифом; это национализм часто создает нацию, стирая при этом существовавшие до него культуры — такова подлинная реальность». [1]. В рамках этнокультурной школы, наоборот, нация определяется через объективные характеристики, выражающие этнокультурную идентичность, такие как историческая территория, общие мифы и историческая память, массовая, публичная культура.
Два разных определения нации подразумевают также различные стратегии формирования национальной общности. При этом, обе стратегии отводят центральное место в формировании нации «политической элите», политическим силам национализма, а основное отличие между ними состоит в той роли, которая отводится государству в процессе создания нации.
Согласно конструктивистской теории формирование нации означает не столько пробуждение нации к самосознанию, сколько ее «внедрение» и социальную инженерию, которая составляет основу процесса созидания нации. Особая роль в этом процессе отводится государству, которое для таких авторов как Геллнер, Хобсбаум, Андерсон является по сути синонимом нации и одновременно главной целью вдохновляющей националистов. Государство — это основа нации и инструмент ее продвижения и, в конечном счете, создания. Результатом национального строительства является создание гомогенной стандартизованной национальной культуры, совпадающей с границами государства и созданной при его непосредственном участии. В зависимости от особенностей политической традиции этот процесс протекает с большим или меньшим насилием со стороны государства, с большим или меньшим участием «агитаторов» за национальную идею. По мнению Э. Хобсбаума, нации необходимо анализировать сквозь призму политических, технических, административных, экономических и иных условий [2].
В исторической перспективе формирование наций совпало и во многом было обусловлено политической и экономической модернизацией обществ и, согласно модернистам, в значительной степени явилось побочным продуктом этих разноуровневых процессов. Конструктивисты не отрицают также культурного измерения в существовании нации; нация является продуктом национализма выраженным в культурной форме и вписанным в индустриальное развитие общества. Роль националистов заключается в «создании» нации, то есть в обращении широких масс с помощью националистической идеологии. Образовательная система, электронные средства массовой информации и гражданские ритуалы в модернистской концепции играют ключевую роль в трансляции политической идеологии национализма на уровень индивидуального восприятия.
Согласно этнокультурному концепту, «нация» имеет особый аутентичный статус, и национализм здесь означает пробуждение нации и ее членов к их истинному коллективному «я», так что нация и ее члены следуют лишь внутреннему «голосу» этого сообщества.
Представители этно-культурализма рассматривают процесс национального пробуждения как обозначение национальных интересов которые существовали до и вне национализма, а роль националистических сил в данном контексте состоит в пробуждении нации и ее членов к осознанию их подлинной коллективной самости (‘self’) основанной на историческом прошлом.
Различные концепции нации формулируют различные стратегии ее формирования, а также определяют различную роль и степень ответственности националистических сил. Если взглянуть на белорусский национальный проект, который был сформулирован в 90-х гг. 20-го века политическими элитами и национальной интеллигенцией и который существует, по сути, до сегодняшнего дня, то легко заметить, что этот проект формулировался в поле исторического этно-культурализма. Здесь была начата активная работа над новым содержанием укорененной в глубоком прошлом и обусловленной историей национальной идеи, причем действовали националисты как будто по сценарию Энтони Смита, когда, как политические археологии, пере-открывали и пере-интерпретировали белорусское прошлое с целью возрождения нации [4] Сторонники беларусского национального движения начали активную работу над новой национальной мифологией сфокусированной на золотом 17 веке белорусской истории. В пространстве этого проекта беларусской нации, национальное возрождение означало в первую очередь «анимирование» беларусской истории вне русского/российского культурного влияния и создание альтернативной исторической мифологии. Идея европейской Беларуси или образ Беларуси как цивилизационного посредника между Россией и Европой позволяет вывести страну (и нацию) из сферы цивилизационного притяжения России и сформулировать альтернативную стратегию ее будущего развития. Приложение этой формулы «беларусскости» к истории 20-го века привело к правомерному, в этом контексте, отрицанию какого бы то ни было значения советского периода истории в формировании беларускости («беларушчыны»). «Беларуская нация» представляется, при этом, как историческое и культурное сообщество, находящееся в состоянии забытья и пассивности. Задача националистов здесь состоит в том, чтобы его разбудить.
При этом, постоянный акцент националистов на «возрождении» нации означает, по сути, призыв к восстановлению в своих национальных правах нации, которая существовала в досоветский период. Тем временем, с точки зрения модернистов, беларусской нации не существовало — в качестве национального сообщества, чье формирование было завершено, — до прихода советской власти; ее формирование было закончено уже в рамках советского государства. В определенном смысле, статус советского наследия — как культурного, так и символического, а также институционального и социально-политического — является краеугольным камнем в понимании постсоветского беларусского развития. Картины национального строительства в советском государстве в работах западных исследователей (Р. Суни, Т. Мартин, Э. Хобсбаум), рисуют процесс советской модернизации общества как альтернативу капиталистической модернизации. Описания становления советской системы практически полностью вписываются в схему формирования наций, которая осуществлялась западными государствами в отношении своих народов с помощью стандартизирующих практик — образовательной системы и других атрибутов модернизации, осуществленной по-социалистически. Здесь стоит подчеркнуть, что это утверждение не означает, что белорусская нация возникла целиком полностью советским большевикам — формирование нации является следствием множества социально-исторических трансформаций общества и связано с экономическим прогрессом, индустриализацией, переменами в социальной структуре и другими процессами. Тот факт, что в белорусском обществе все эти трансформации имели место в государстве, которым правили большевики, было, по сути, фатальным историческим совпадением.
В советском государстве одновременно протекали два параллельных процесса — модернизация всего общества с одновременным созданием национальных форм социальной и культурной жизни. «Националистическая форма» государства как таковая имела большое влияние на создание национального воображаемого. Советское государство, в котором протекали процессы интенсивной модернизации, создавало новые средства для проявления «видимости» наций. Кроме того, весь процедуральный ландшафт модернизированного национального государства способствовал созданию «научного конструкта» нации в дополнение к понятию институциональному и культурному. Советский Союз посредством национальных республик, из которых он состоял, обеспечил национальных субъектов средствами, с помощью которых они могли «вообразить» свои нации.
Не случайно, поэтому, этот конструктивистский аспект советской национальной политики, а также роль советского государства в легитимизации и институционализации беларусской нации и других постсоветских наций часто подчеркивается сторонниками модернистского подхода в их исследованиях национального строительства. Джордж Шопфлин охарактеризовал трансформацию обществ в социалистическую эпоху как «одностороннюю революционную модернизацию». Будучи урезанной формой модернизации, советская трансформация затронула именно те сферы общественной жизни, которые были непосредственно связаны с национализацией. Первая из них связана с изменениями в социальной структуре общества. Большая часть «отсталого» населения была подвергнута влиянию модернизации, хотя и не с помощью рынка, а посредством государства. Вторая область связана с трансформациями коммуникационных возможностей в социальном пространстве. Это, в свою очередь, создало возможности для нового способа мышления о «нации» как едином целом. Параллельно этим процессам, особенно в первую декаду советского правления, происходило развитие национальных языков, а также создавалась национальная культурная среда. Таким образом, с конструктивистской точки зрения, советское государство, по сути, выполняло свою обычную функцию, создавая национальные конструкты с помощью системы образования, СМИ, гражданских ритуалов и т. д.
При этом, контекст социалистической системы и идеологии не мог не оставить следа на содержании «беларускости». Представители беларусского национального возрождения конца 20-го века предпочли его игнорировать. Фактически, в первые годы независимости интеллигенция столкнулась с архисложной задачей проведения «хирургической» операции по разделению беларускости и советской идеологии. Это означало бы пошаговую де-идентификацию беларускости с советским массовым сознанием при одновременном насыщении ее альтернативным содержанием. Успех подобного рода операции наиболее вероятен, если процесс «инсталляции» нового содержания национальной идеи в массовое сознание производится при помощи многочисленных артикуляционных и институциональных практик, поддерживаемых государством.
Этот конструктивистский и институциональный аспект в понимании нации и национальной идентичности был недооценен беларусской национальной интеллигенцией в момент формулировки ее национального проекта. Их проект беларусской нации основывался на открытой конфронтации с советскостью, а также с советским, а позднее с беларусским независимым государством. Их понимание нации целиком находилось в поле этнокультурного исторического концепта нации. Они выбрали принципиально новую контр-формулу «беларусскости», которая опиралась на вне и до-советскую историю беларусов и строилась по аналогии с другими восточно-европейскими национальными идеями.
Одна из особенностей этой формулы заключается в тесной взаимосвязи между идеей национального возрождения и процессами либерализации и демократизации. Большая часть беларусской националистической риторики закладывает существование сущностной и неизбежной привязки демократии, либерализации к национализму. (На это указывает также общая раскладка сил в белорусском политическом поле — националистические политические силы являются также главными сторонниками либерализации и демократизации общества).
Общая логика взаимосвязи этих феноменов заключается в утверждении, что общее осознание принадлежности к национальному целому является важной предпосылкой демократизации. Именно в этом смысле национализм способствовал демократизации в бывших социалистических странах. Определение посткоммунизма как результата «революции двойного отказа» (термин Л. Холмса), заключавшееся в отказе от внешней политической доминации и от тоталитарного режима, создало имидж национализма как освободительной силы.
Некоторые авторы рассматривают национализм как часть символического капитала, который послужил фундаментом для системной трансформации общества. По мнению М. Хроха, национализм позволил народам Восточной Европы справиться с социальной дезориентацией, которая возникла после коллапса прежней социальной системы. По сути, в тот период он выполнял своего рода терапевтическую функцию и его расцвет был связан с потребностью в новом основании для коллективного самосознания на пороге новой демократической системы. Это, в свою очередь, вело к слиянию демократизации и национализма в восприятии переходных процессов в странах Восточной Европы.
При внимательном рассмотрении, однако, можно обнаружить, что та роль мобилизующей силы в борьбе за политическую либерализацию, которую сыграл национализм в странах Восточной Европы, не является сущностной его характеристикой. Еще в 1951 г. Ф. Херц писал: «Потребность в национальном самоопределении обычно представляется как потребность в свободе. Тем не менее, национальное самоопределение не должно отождествляться с политической свободой. Оно не подразумевает необходимости установления демократического политического режима» [5]. Фактически, когда политические и национальные интересы в Центральной и Восточной Европе стали восприниматься как взаимозаменяемые феномены, произошло смешение социального и национального порядков. Как отмечает Дж. Шопфлин, «национализм может быть прекрасным способом определения идентичности, однако он мало говорит о формах политического участия» [6]. Требование, скажем, свободы прессы или свободы собраний не вытекает из этнического аспекта национальной принадлежности, хотя на практике это может быть не всегда ясно. К. Купчан пишет об этом еще более прямо: «Национализм сам по себе ничего не говорит о распределении политической власти между различными игроками национального государства. Он может провозглашать идеи, помогающие функционированию демократии, но также может служить идеологическим фундаментом для авторитарных режимов» [7].
Национализм в Восточно-Центральной Европе действительно играл важную роль в разрушении тоталитарных режимов, но, по сути дела, союзником демократии он оказался почти случайно. Более того, ссылаясь на исторический опыт Восточной и Центральной Европы, некоторые авторы пишут о национализме как о наиболее опасном конкуренте либеральной демократии в эпоху политической модернизации в этом регионе. Как отмечает чешский автор З. Суда, «Страны Центральной и Восточной Европы большую часть девятнадцатого века были заняты тем, что ограничивали и определяли свои национальные идентичности… Эмансипация индивида — главная забота либеральной демократии — не являлась здесь приоритетной задачей. Подтверждением того, что в этом регионе преобладают интересы к коллективным проблемам, является понятие „национальной свободы“, которая понимается как независимость и суверенитет национального государства и которая никак не связана с индивидуальной свободой. Следуя этой логике, можно считать „свободной“ любую нацию, живущую в границах государства, суверенного в понимании международного права, независимо от политического режима — абсолютистского, авторитарного и даже тоталитарного — которому подчиняются его граждане». Здесь можно вспомнить позицию американского социолога Дэнкворта Рустова, который еще в 1970-м писал о том, что «национальное единство» может создавать условия для развития авторитарного режима [9].
Политическое развитие в странах Европы на протяжении последних 15 лет доказывает, что идеологический союз между национализмом и либеральной демократизацией в Восточной и Центральной Европе был временным и неустойчивым. Роль, которую играют националистические силы в современной Европе, показывают явную смену статуса национализма, из признанного союзника демократизации он, часто, превращается в ее открытого противника. (Националистическая партия была главным оппонентом либеральных демократических сил на недавних парламентских выборах в Сербии, политическая позиция националистических сил в Польше противостоит либеральной демократической идеологии и таких примеров можно найти целое множество). По сути, в этой перемене националистические дискурсы в европейских странах возвращаются к идеологическим истокам национализма, с его приоритетом коллективных ценностей нации над индивидуумом. Это ведет к тому, что националистические дискурсы в сегодняшней Европе все чаще понимаются и видятся в негативном свете.
Из этих рассуждений можно сделать два заключения. Эпоха идеологического альянса между публичными дискурсами национализма и либеральной демократизации в Европе закончилось. Это означает, что тот смысл, в котором термины «нация» и «национализм» используются в беларусском (оппозиционном) контексте, который подразумевает, что национализм является безоговорочным союзником демократизации и либерализации — становится все менее и менее актуальной для современного восприятия националистического дискурса в международном контексте. И если использование националистической риторики в политической борьбе за демократизацию и либерализацию общества в бывших социалистических странах давало им определенные преимущества, то в нынешней беларусской ситуации это может создает дополнительные трудности на пути к консолидации общества.
Второй вывод касается смысла понятия «нация» в политическом развитии Беларуси. Как уже отмечалось ранее, подавляющее большинство представителей националистического движения вкладывает в понятие «нации» этнокультурной смысл. Это ведет к недооценке стратегий национального строительства, описанных в конструктивистских теориях. Тем временем, официальный беларусский дискурс все отчетливее приобретает «националистические» черты; беларусские официальные власти стремятся построить свою легитимность на основе «национальной идеи», предлагая ее в качестве своего проекта беларусской нации. Причем, это нельзя назвать простой «кражей» у оппозиции ее националистической аргументации. С социологической точки зрения, беларусский официальный дискурс опирается на идею нации как конструируемой общности, и все разнообразные гражданские ритуалы, государственные праздники, образовательная система и многочисленные институциональные и культурные усилия властей — ни что иное как инструменты инсталляции атрибутов официальной беларусской идеи в представление людей о «своей стране».
Стратегия национального развития (возрождения), основанная на этнокультурной идее нации, в условиях авторитарного государства располагает недостаточными ресурсами для победы в борьбе за беларусскую идентичность в массовом сознании. По словам мексиканского социолога Н. Гетирез, основное отличие между национальной идентичностью и другими формами коллективной идентичности (таких как экологические движения, феминистские группы, активисты по борьбе за права человека и т. д.) заключается в том, что «эти последние строятся на оппозиции государству, в то время как национальная идентичность не может быть сформирована таким образом. Она не возникает спонтанно или локально, ей необходимо учить, ее надо приобретать, и для ее формирования необходима полноценная институциональная поддержка (школы, образовательные кампании, сми)» [10].
Источники:
[1] Ernest Gellner, Nations and Nationalism, Oxford, 1983, pp. 48-49.
[2] Hobsbawm E. J., Nations and Nationalism since 1789, pp. 9-10.
[3] Ibid., p. 98.
[4] Smith A., Myths and Memories of the Nation, p. 181.
[5] Hertz, F. Nationality in History and Politics. A Psychology and Sociology of National
Sentiment and Nationalism. London Routledge & Kegan Paul LTD, Broadway house, 1951, p. 240.
[6] George Schopflin Nationalism and Ethnicity in Europe, East and West. Nationalism and Nationalities, in the New Europe, ed. by Charles A.Kupchan, Cornell University Press, Ithaca and London, p. 56.
[7] Charles A.Kupchan, Nationalism Resurgent, in Nationalism and Nationalities in the New Europe. Ed. by Charles A.Kupchan Cornell University Press. Ithaca and London 1995, p. 194.
[8]Ibid., p. 204
[9]D. Rustow, Transition to Democracy: Toward a Dynamic Model, in: Comparative Politics 69 (4), 1970. 337-363.
[10]Natividad Guetierrez, The Study of National Identity, in Modern Roots. Studies of National Identity, ed. by Alain Dieckoff and Natividad Guetierrez, Aldershot Burlington, 2001, p. 8.