В белорусском обществе господствует особый технократизм, который, пожалуй, нигде среди европейских народов больше не встретишь. Его отличительная черта — тотальная вера в цифры, жесткий прагматизм на фоне очень слабого образования (в особенности гуманитарного). Генеалогически данный прагматизм восходит к психологическому типу смекалистого крестьянина, компенсирующего низкий уровень образования хитростью и здравым смыслом. Белорусская политическая и экономическая элита в этом смысле является весьма технократичной: она стремится решать возникающие проблемы максимально утилитарно, руководствуясь лишь количественными показателями. Эталоном белорусского технократизма, бесспорно, является Лукашенко. Здравый смысл — основной инструмент его мышления.
На первый взгляд, кажется, что в жестком прагматизме, включая белорусский вариант, ничего дурного нет. Но это не так. Дело в том, что количественные методы анализа не являются достаточным средством для принятия решения, которое было бы полноценно взвешенным и сбалансированным. Количественные методы — ничто без качественных методов. Количественные методы фиксируют внешнюю сторону явлений. Беря в руки «линейку», мы переводим на язык цифр внешние проявления вещей. Качественные методы позволяют нам анализировать содержание предметов, заглянуть вглубь вещей, поэтому качественные методы как бы надстраиваются над количественными методами. Для западного социолога, психолога или экономиста осознание недостаточности одних лишь количественных методов является в высшей степени тривиальным. Но эти люди получили другое образование, очевидным образом небелорусское. Для них представляется ясным, что качественные методы не просто необходимы, но являются существенным основанием для принятия решений.
В качестве примера, свидетельствующего о недостаточности количественных методов, приведем анализ двух различных систем автомобильных трафиков А и В. Предположим, что в этих системах имеет место два различных отношения к лихачеству на дорогах. В первом случае водитель имеет высокую самооценку, если он старается уступать другим водителям на дороге. Предположим, что это является нормой для системы А. Во втором случае, водитель имеет низкую самооценку, если он уступает другим приоритет в движении. Предположим, что это является нормой для системы В. Несложно убедиться, что аварии на дорогах и автомобильные пробки будут чаще возникать в рамках системы В (яркий пример такой системы — автомобильные трафики в Египте). Можно ли причину более частых аварий и пробок в системе В выявить количественными методами? Очевидно, что нет. Сама специфика причины данного явления делает невозможным применение количественных средств. В данном примере различная рефлексивная оценка одного и того же социального действия повлекла за собой различные поступки, и, как следствие, различные проявления социальной системы как таковой. Выявить это можно только качественными методами (например, глубинным интервьюированием, фокус-группой и т. д.).
В Беларуси настоящих специалистов в качественных методах практически нет — для них почти не предполагается рабочих мест и, что также немаловажно, таких специалистов нигде не готовят. Максимум, на что способны белорусские социологи (окончившие соответствующие отделения БГУ), — это составление анкет с последующим опросом респондентов и составлением по результатам опроса соответствующих таблиц и графиков. Максимум, на что способны белорусские экономисты (окончившие различные отделения БГЭУ), — это бухгалтерское дело, аудит и др. специализации, не требующие творческих решений и соответствующих способностей (я не имею в виду смекалистость, позволяющую делать деньги из воздуха). С психологами у нас и вовсе дела обстоят худо. Едва ли не единственное рабочее место по специальности, предусмотренное для них, — это работа школьными психологами.
Высшая квалификация экономиста-теоретика состоит в способности строить математические модели, предсказывающие динамику экономического поведения той или иной системы. Вроде бы это говорит о том, что экономист-теоретик должен отдавать приоритет количественным методам. При этом в качестве математической базы западные экономисты-теоретики используют очень разный арсенал — методы нечеткой математики, интервальной математики или, скажем, радической теории (не уверен, что наши экономисты в своем подавляющем большинстве знают, о чем именно идет речь). Если спросить западных экономистов, почему они отдают предпочтение в том или ином случае данной математической теории, то в качестве основной причины они приведут результаты качественного, а не количественного анализа. Уровень экономиста, составляющего экономические прогнозы, — это не уровень человека, который на основе результатов анкетного опроса и каких-то внешних параметров (будь то динамика инфляции или ВВП) высказывает свое субъективное мнение; это уровень, когда прогноз составляется на базе конкретной модели, в которой учитываются многие качественные параметры.
Итак, можно констатировать, что механизм принятия решения в белорусском обществе (это касается и политических решений правящего режима, и любых других решений на всех уровнях общественной пирамиды) является весьма специфичным. Оно технократично по самой своей сути: приоритет отдается здравому смыслу и количественным методам анализа, качественные методы практически полностью выносятся за скобки. Гуманитарное знание имеет очень низкую общественную оценку и не считается важным основанием для принятия решений в бизнесе, образовании, науке, на производстве.
Но это скорее — общий контекст той проблемы, о которой пойдет речь в данном тексте. Проблема же звучит для белорусского интеллектуала столь обыденно, что в явном, эксплицированном виде ее уже не принято формулировать. Но, тем не менее, мы ее назовем — это авторитарность и недемократичность правящего режима, а также необходимость общественных преобразований. Поставим перед собой задачу: смоделировать в качестве мысленного эксперимента оптимальную стратегию демократических преобразований в стране.
Примеров такого моделирования можно найти в последнее время в огромных количествах. Условно продуцируемые модели все можно разбить на две группы: (1) романтическая позиция и (2) экспертные оценки.
Романтическая позиция во многом наследует ныне уже признанным наивными идеалам БНФ. Согласно этой позиции, народ должен очнуться от спячки, собраться на площади, прокричать нужные лозунги и, словно в сказке, все вокруг переменится. Мы все станем жить в прекрасном, демократичном мире, где механизм принятия решений изменится и станет открытым, и мы все дружно превратимся в европейцев примерно так же, как мохнатые гусеницы превращаются в прекрасных порхающих бабочек. Комментировать эту позицию сегодня, пожалуй, излишне.
А вот экспертные оценки способны даже напугать. Они практически все строятся на логике Лукашенко, т. е. с перевесом количественных методов. В этой связи очень интересные повороты мысли можно обнаружить в недавних публикациях Алексея Пикулика (см. Одиннадцать мифов о белорусском режиме и его перспективах (2)). По его мнению, имеются следующие варианты общественного развития: (1) сильное общество (т.е. развитое гражданское общество) и сильная экономика; (2) сильное общество и слабая экономика; (3) слабое общество и сильная экономика; (4) слабое общество и слабая экономика. Вариант (1) для нас недостижим. Из трех оставшихся вариантов Алексей выбирает третий — слабое общество и сильная экономика. В некотором смысле это реалии нашего государства. Алексей утверждает, что оптимальной для экономического развития нашей страны была бы модель олигархического правления, предполагающая более рациональное распределение ресурсов, нежели то, что имеется сейчас. Это и есть единственно возможный для нас путь демократических преобразований. Но это был бы путь демократических преобразований на бумаге. О демократизации свидетельствовали бы только графики и таблицы (количественные показатели). В этом смысле, возможно, Украина является лидером среди стран СНГ в демократизации общества. Но это лишь в соответствии с количественными данными (стремительный рост приватизации, например), а вот в соответствии с качественными методами исследования мы бы обнаружили, что все обстоит намного печальнее.
Стандартные версии моделирования оптимальной стратегии демократических преобразований не являются удовлетворительными. Поэтому мы постараемся набросать некую новую версию, в которой бы учитывались качественные методы исследования. Для этого мы сперва вскроем контекст проблемы и выясним, каков механизм принятия решений в белорусском обществе.
Белорусские гетерархии — что это такое и как они влияют на механизм принятия решения в нашей стране?
В западной социологии с недавнего времени появился новый термин «гетерархия». Впервые его стал использовать Дэвид Старк [1]. Под гетерархией понимается особая форма управления, возникающая как адаптивная реакция крупных учреждений на нестабильность внешней среды: «Гетерархии представляют новую модель организации, которая не является ни рынком, ни иерархией. Если иерархия включает отношения зависимости, а рынок подразумевает независимость, гетерархия подразумевает отношения взаимозависимости» [2]. В гетерархической модели организации предприятия или фирмы предполагается внутреннее разнообразие в контексте отстроенной вертикали. Это разнообразие основывается на горизонтальном распределении власти и определенной автономии горизонтальных образований как по отношению к другим горизонтальным образованиям, так и по отношению к единому центру. В этом контексте каждое подразделение вовлекается в поиск инновационных решений, а система в целом оказывается более гибкой и способной к обучению в условиях нестабильности внешней среды. Для постсоветских научных организаций гетерархия проявляется, например, в том, что в одном научном институте отдельные подразделения находят более привлекательные источники внешнего финансирования, чем остальные подразделения, хотя в рамках одной организации данные подразделения и имеют одинаковый статус.
Советская модель общественного устройства имела жестко иерархическую организацию, которая была интегрирована в единую плановую экономическую систему. Такая система не является стабильной по отношению к внешним изменениям, поэтому уже в советские времена стихийным образом стали формироваться гетерархии. Однако они были весьма специфичными. В постсоветский период эти гетерархии стали важнейшим механизмом адаптации, основным контекстом принятия решений.
Особенностью постсоветских форм управления предприятиями и фирмами является то, что складывается неформальная гетерархия [3] — преобладание неформальных способов взаимодействия (экономических и социальных практик, которые не являются в полной мере институализированными, т. е. они не формализованы, а значит, непрозрачны). Впервые термин «неформальная гетерархия» стал использоваться И. Б. Олимпиевой [4]. Если в западных странах гетерархия имеет формальный характер — все взаимодействия формализованы и отрефлексированы в рамках конкретной организации, то в постсоветских странах гетерархия является скрытым механизмом адаптации. Яркий пример неформальной гетерархии в научной организации наблюдается в следующей типовой ситуации: заказ научному подразделению поступает не напрямую от заказчика-предприятия, а через фирму-посредника. В этом случае заказ может оформляться, минуя бухгалтерию научной организации, и отражаться лишь в документации фирмы, выступившей посредником.
Отличительная черта неформальной гетерархии — это закрытость информации. Например, Европейский гуманитарный университет, бесспорно, является наиболее ярким феноменом белорусской гуманитаристики последнего десятилетия, но при этом он отвечает многим свойствам неформальной гетерархии. Так, на сайте ЕГУ вы не найдете информации, касающейся его сотрудников, получается, что сообщество ЕГУ оказывается замкнутым, почти тайным. Между тем на сайте любого европейского университета основная информация, которая помещается, это подробнейшие сведения о его сотрудниках: их CV, перечень публикаций (многие публикации даже выкладываются для всеобщего доступа) и т. д. Все делается для того, чтобы логика руководства университета при найме новых сотрудников была бы абсолютно прозрачной.
Стихийно возникшие гетерархии являются более адаптивной формой организации деятельности, чем иерархия. Но какие следствия вызывает то обстоятельство, что постсоветские гетерархии являются неформальными, скрытыми, замкнутыми, непрозрачными для общества, с тайным механизмом принятия решений? А следствия на поверку колоссальны. В такой социальной среде внешние социальные статусы не являются чем-то значимым. В этой среде намного важнее принадлежность к влиятельной гетерархии и стремление делать карьеру в ее рамках. Вместе с тем, сами гетерархии находятся между собой в ситуации строгой конкуренции, поэтому неминуемо конфликтуют. Иными словами, имеет место «война всех против всех»; а именно, с учетом того, что реальным субъектом принятия решений выступает гетерархия, подлинным (иногда даже тайным) субъектом большинства конфликтов становятся те самые гетерархии [5] .
Приведу небольшой пример того, что социальные статусы не играют значительной роли. Художественный руководитель белорусской оперы, Маргарита Изворска-Елизарьева (жена директора театра балета, Валентина Николаевича Елизарьева) решила защитить докторскую диссертацию по искусствоведению. Все процедуры защиты она прошла успешно. Можно даже не сомневаться, что ее докторская диссертация было не хуже остальных. И вот тут начинается самое интересное. В нашей стране есть одна централизованная высшая инстанция, которая принимает окончательное решение по всем защитам. Называется она ВАК. В случае докторских диссертаций на уровне ВАК работа посылается дополнительному анонимному рецензенту (имя которого, по идее, должны знать только три человека в стране: председатель ВАК, зам. председателя ВАК, председатель экспертного совета ВАК), при этом отзыв данного рецензента оказывается решающим. Здесь стоит отметить, что защита докторской диссертации до того, как она поступает в ВАК, занимает довольно длительное время (в некоторых случаях больше года) и проходит очень сложные и многократные процедуры экспертной оценки. Так вот, ВАК не признал защиту Елизарьевой.
Феномен ВАК является уникальным — ни в одной развитой стране не существует его аналогов. Фактически получается, что от трех людей в стране зависит, кто войдет в научную элиту, защитив докторскую — станет деканом, проректором, ректором, членом совета по защите диссертаций и т.д и т. п., а кто не войдет. Возможности для предвзятого отношения здесь просто неограниченны.
Проанализируем этот пример в терминах гетерархического функционирования общества.
Очевидно, что Елизарьева является представителем определенной гетерархии, контролирующей структуру оперы и балета в нашей стране. Очевидно также, что данная гетерархия не имеет никакого отношения к гетерархиям, контролирующим академическую среду. Очень мало точек, где они могут пересекаться. Социальный статус Елизарьевой имеет реальный социальный вес главным образом в рамках ее гетерархии, вне которой он может девальвировать, что, в общем-то, и произошло. Какая-нибудь пожилая профессорша (или пожилой профессор) искусствоведения, имеющая вес в рамках своей академической гетерархии, может оказаться абсолютно безразличной к заслугам Елизарьевой как художественного руководителя оперы.
В белорусском обществе реальный социальный вес социальному статусу придает исключительно его гетерархическая значимость. Вследствие этого, если человек оказывается выброшенным за пределы своей гетерархии, то фактически он становится никем, никакие прошлые заслуги и внешние социальные статусы не имеют больше никакого значения в глазах окружающих (ну или почти никакого). Ему нужно начинать все с нуля — попробовать войти в другую гетерархию (а это очень непросто). Самый трагический пример последних лет — это судьба Александра Козулина. Чего там лукавить, когда-то Козулин входил в истеблишмент Лукашенко, но, выпав из данной гетерархии, он выпал из всех официальных структур. Подобных примеров можно привести достаточно много, когда люди, занимая в прошлом заметные позиции, оказывались выброшенными на улицу. Например, в наших органах было несколько волн серьезных перестановок, когда, в общем-то, относительно молодые люди были вынуждены уходить на пенсию.
Подведем некоторые итоги. Гетерархическая структура нашего общества взращивает особый тип личности. Это мало коммуникабельный человек, не верящий в гуманитарные ценности, в известной мере довольно агрессивный, руководствующийся жестким прагматизмом и стремящийся принимать утилитарные решения, верит только в цифры. Общество в целом оказывается разобщенным, а существование в этом обществе — дискомфортным, поскольку требует постоянного напряжения. Белорусские гетерархии — это социальный контекст белорусского технократизма, тот контекст, который является определяющим при принятии любых серьезных решений. Белорусские гетерархии — это система тайной, до конца не оформившейся олигархии.
Любопытно, что, используя качественные методы анализа, мы пришли к констатации предпосылок становления олигархической формы правления в Беларуси. Если Алексей Пикулик данный вывод сделал на основе количественных методов, то мы — на основе качественных. Но вот оценка одного и того же явления с необходимостью разная. Если Пикулик ничего дурного в олигархической экономике не видит, то с позиции качественных методов олигархическое правление закрепило бы на многие десятилетия «статус кво» гетерархической организации нашего общества, а значит, сделало бы вообще невозможными какие-либо демократические перемены.
Что можно в этих обстоятельствах предпринять (естественно, в качестве мыслительного эксперимента) для изменения складывающейся ситуации?
В последние годы в Беларуси стали формироваться необычные для нас сообщества (communities), строящиеся на принципах открытости информации. Самый яркий пример — это Internet community по социальной аналитике, объединяющий совершенно разных людей по статусу и профессии, интересующихся будущим страны. Тем не менее, говорить о том, что есть предпосылки для позитивных перемен, пока еще рано. К тому же и государство здесь будет скорей всего только препятствовать.
По нашему мнению, позитивные перемены в стране возможны лишь с развитием гражданской активности и благодаря участию в принятии решений как можно большего числа людей. Вследствие этого демократические перемены не возможны без развития широкой сети открытых сообществ. Решение данной цели предполагает решение следующих задач:
• Развитие навыков солидарных действий.
• Обеспечение общедоступности информации, актуальной для открытых сообществ.
• Коалиционные действия открытых сообществ для решения общих проблем и выражения совместных интересов.
• Мобилизация местных социальных ресурсов.
• Артикуляция интересов.
Говоря проще, необходимо научить белорусов быть европейцами. Таким образом, реализуемость задачи демократизации страны сводится к реализуемости задачи, касающейся изменения принципов принятия решений в нашем обществе. Мнение, что вначале общество должно стать богатым, а потом оно само собой станет демократичным — опасный миф, взращиваемый экономистами-технократами (видимо не читали они ни Сороса, ни Бжезинского, ни Масуда). Вначале нужно изменить мозги и только потом все изменится (в этой связи очень интересен опыт послевоенной ФРГ).
Теперь мы переходим к главному вопросу нашего текста: А можно ли научить белорусов быть европейцами? До недавнего времени так остро этот вопрос никем даже и не ставился. Только в последние пару лет этот вопрос стал волновать действительно многих. Так, в настоящий момент осуществляется очень любопытный эксперимент: в этом году Советом Европы была организована первая Восточноевропейская школа политических исследований в Беларуси. Фактически, основной целью этой школы является ответ на вышеназванный вопрос. Или один из ответов.
Директор школы, известный политолог Сергей Паньковский отметил, что школа задумана как независимая структура — вне каких-либо партий и политических движений: «Ее цель — обучение и поддержка нового поколения белорусской интеллектуальной элиты: политиков, государственных служащих, лидеров гражданского общества, предпринимателей, журналистов, юристов». Естественно, что программа обучения направлена на продвижение ценностей Совета Европы, главными из которых являются демократия, права человека и верховенство закона. Именно это отметил Ф. Фредерик в своем докладе на открытии школы: «Эти школы являются способом продвижения новой политической культуры на основе диалога и толерантности к различным мнениям и взглядам. В случае с Беларусью главная цель школы — помощь в осуществлении демократических преобразований в Беларуси. Мы надеемся помочь вашей стране однажды стать членом Совета Европы».
При конкурсном отборе участников школы организаторы руководствовались, главным образом, соображениями симметрии. Так, один из организаторов школы Александр Добровольский следующим образом сформулировал принципы отбора: «Идейную и политическую принадлежность мы не проверяем. Смотрим лишь за тем, чтобы слушатели представляли разные направления деятельности, чтобы среди них не было засилья оппозиционных настроений. Там есть юристы, экономисты, преподаватели, журналисты, общественные деятели и политики, чьи взгляды диаметрально противоположны».
Таким образом, белорусскую школу можно рассматривать как особый социологический эксперимент, который называется фокусированным интервью в группе. Данный метод относится к числу качественных методов социологического исследования. Он состоит в том, что собирается группа людей (чье мнение должно оказаться репрезентативным) и по заранее созданному сценарию проводится дискуссия. В ходе дискуссии модераторы «фокусируют» участников на вопросах, интересующих исследователей, с целью получения от них глубинной информации на заданные темы. Безусловно, главная цель школы состоит в обучении, а не в мониторинге мнений, но немаловажным является также то, что результат проведения школы даст важную качественную информацию относительно того, возможно ли научить белорусов быть европейцами.
Данная школа будет уникальным опытом, который даст важные качественные данные о возможностях демократизации нашего общества. Хотя каков именно будет качественный результат школы, покажет время. Так что подождем.
--------
[1] См. Grabher G., Stark D. Organizing diversity: evolutionary theory, network analysis and post-socialism // Grabher G., Stark D. (ed.) Restructuring networks in Post-Socialism: Legacies, Linkages and Localities. Oxford: Oxford University Press, 1997.
[2] Stark D. Ambiguous Assets for Uncertain Environments: Heterarchy in Postsocialist Firms // Экономическая социология. T. 1. № 2. www.ecsoc.msses.ru
[3] Ср. Заславская Т. И., Шабанова М. А. К проблеме институциализации неправовых социальных практик в России: сфера труда // Мир России, № 2, 2002.
[4] См. И. Б. Олимпиева. Постсоветские гетерархии: трансформация крупных научных организаций в период экономических реформ // Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. Т. 6. № 3. С. 105-121.
[5] Белорусские философы как-то метко назвали наше общество «архипелагом», имея в виду его полную разобщенность.