В ЖЖ-сообществе «Наше мнение» возник вопрос по выводам вашей статьи «Третий сектор». Ставится под сомнение правомерность констатации перехода к авторитарному корпоративизму в Беларуси в то время, как развитие взаимоотношений между государством и третьим сектором нацелено на превращение НГО в проводников государственной политики и идеологии, инструмент контроля над всеми сферами общественной жизни, что, по мысли автора вопроса, свидетельствует, скорее, о формировании в Беларуси тоталитаризма. На основании каких критериев различения авторитаризма и тоталитаризма вы диагностируете переход к авторитарному корпоративизму?
Виктор Чернов: Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо выяснить основные различия между тоталитарными (посттоталитарными) и авторитарными системами корпоративистского представительства интересов. Эти разные типы корпоративизма обусловлены, прежде всего, принципиально разной природой политических режимов, в рамках которых они действует.
Тоталитаризм — это тип не только политической, но и всей общественной системы, характеризующийся всеобъемлющим контролем государства (партии) над обществом и личностью, подчинением всей общественной и частной жизни радикальной утопической идеологии и вытекающим из нее конкретным коллективным целям. В тоталитарной системе каждый сегмент общества представлен однойорганизованной группой интересов с иерархической структурой, членство в которой является обязательным и всеобщим. Так, в СССР действовала только одна молодежная организация — ВЛКСМ, одна на всех профсоюзная организация — ВЦСПС, один на всех Союз писателей, один Союз композиторов, один Союз журналистов и т. д. Любаянесанкционированная сверху общественная активность, не говоря уже о политической артикуляции и агрегации интересов, запрещается априори. Руководствуясь не подвергаемой сомнению утопической идеологией, партия-государство пронизывает собой все уровни общества и тотально контролирует все разрешенные «общественные организации». Эти квазиассоциированные группы интересов до такой степени не обладают автономией, что даже любительские клубы оказываются встроенными в государственную структуру. В результате вся система групп интересов отличается невысоким уровнем институционализации. На посттоталитарной стадии, когда начинаются процессы рутинизации харизмы партийного лидера, консервации политических идеалов и существенно возрастает уровень бюрократизации правящей элиты, в обществе возникает множество институциональных групп интересов и неформальных патрон-клиентельных сетей, особенно в рядах партийно-государственной номенклатуры. Обычно это ведет к размыванию и без того слабой корпоративистской системы представительства.
Более или менее развитая корпоративистская система групп интересов возможна в рамках авторитарного режима, особенно если это зрелый авторитаризм, т. е. такой способ правления, который допускает ограниченный и неответственный политический плюрализм. В авторитарной политической системе правительство, чтобы облегчить себе контроль над обществом, так же обычно стремится пресечь конкуренцию между группами интересов и замкнуть основные каналы артикуляции интересов той или иной социальной группы на какой-либо одной крупной общественной организации. Государство создает (иногда в принудительном порядке), поддерживает и контролирует ограниченное число таких организаций, полностью или частично субсидируя их деятельность и предоставляя им монопольное право на представительство определенной категории интересов. В обмен на эту поддержку группы обязаны придерживаться государственного курса и не критиковать правительство. Однако, в отличие от тоталитарного режима, правящая элита в типично авторитарных системах не имеет тоталитаристских идеологических амбиций. Она в целях своей безопасности ограничивает или полностью запрещает политическую конкуренцию, деятельность политической оппозиции, но при этом не стремится к тотальному контролю над обществом и личностью. Поэтому независимые НПО формально не подлежат запрету, хотя их активность носит ограниченный характер, поскольку они изолируются от основных каналов политического доступа и государственных ресурсов. В результате при таких режимах сохраняется относительная автономия разнообразных групп интересов, по крайней мере, в неполитических сферах жизни общества и, следовательно, сохраняется определенный экономический и социальный плюрализм. Вместе с тем авторитарный режим по определению не обеспечивает институциональных гарантий автономии и безопасности граждан. Любая группа может быть подвергнута преследованию и ликвидирована, особенно если она начинает угрожать политическому господству правительства или мешать какой-либо влиятельной околовластной группе.
Авторитарно-корпоративисткие системы групп интересов неоднородны. Весьма полезной для ответа на поставленный выше вопрос, является классификация авторитарного корпоративизма, предложенная А.Степаном. По его мнению, следует выделять корпоративизм инклюзивного («включающего») и эксклюзивного («исключающего») типов. При корпоративизме инклюзивного типа правящая элита признает политическую автономию различных групп интересов в той мере, в какой они не угрожают ее господству, и пытается согласовывать их интересы, что достигается посредством ведения переговоров или простой инкорпорации групп в экономическую и политическую систему. Классическим примером инклюзивной корпоративистской системы групп интересов была Мексика в эпоху автократического правления Институционно-революционной партии (ИРП), которая еще в 30-е годы прошлого века была разделена на четыре сектора — рабочий, крестьянский, народный и военный. В результате если раньше в партию входили только правительственные чиновники и политики, то изменение структуры позволило ввести в нее массы, что увеличило численность партии, сделало более тесной связь государства и общества и восстановило равновесие между ними, нарушенное в процессе модернизации. Вместе с тем ИРП включала в процесс агрегации лишь определенные автономные интересы, одновременно подавляя и запрещая любые другие формы политической активности, способные сколько-нибудь серьезно подорвать ее господство.
При эксклюзивном («исключающем») авторитарном корпоративизме правящая элита, наоборот, ликвидирует все автономные политические группы интересов, организуя взамен новые, полностью подчиненные и несамостоятельные группы. Довольно показательны в этом отношении неконкурентные, военно-бюрократические олигархии, существовавшие в 1970-1980-х гг. в большинстве стран латиноамериканского Южного конуса. Правящие элиты этих стран стремились достичь нового равновесия между государством и обществом главным образом путем подавления независимой активности групп интересов рабочего класса, крестьянства, студенчества, этнокультурных и религиозных меньшинств, их политической демобилизации и массовых репрессий против открытых и скрытых противников. Сегодня эксклюзивный корпоративизм сохраняется в политических системах ряда коммунистических стран, таких, как Китай и Вьетнам, которые при этом постепенно эволюционируют от посттоталитаризма в сторону авторитарного однопартийного режима.
Элементы корпоративизма встречаются почти во всех политических режимах, в том числе и в современных демократиях («неокорпоративизм»). Но только в редких автократиях можно наблюдать стремление организовать политический процесс исключительно на корпоративной институциональной основе. Примеров авторитарного корпоративного режима сравнительно немного, так как во всех остальных похожих на него политических системах центральная роль на самом деле принадлежит сильной правящей партии либо военному правительству, либо олигархии, либо персоналистской власти. Так, в однопартийных режимах корпоративистская система групп интересов является лишь инструментальным дополнением к инклюзивной партийной системе, как это было в вышеупомянутой Мексике. Тоже самое можно сказать о военно-бюрократических, олигархических, персоналистских и других формах автократии. В собственно же корпоративных режимах, наоборот, слабая правительственная партия (если она есть) является дополнением к всецело корпоративному государству и служит в качестве его политико-идеологического прикрытия. Наиболее характерные образцы корпоративных режимов, причем режимов «исключающего» типа и с изрядной степенью персонализации верховной власти, — Португалия при правлении А. Салазара (1932–1968) и Испания в последние годы жизни Ф. Франко (1967–1975). Так, франкистская конституция 1967 г. предписывала испанскому народу участвовать в управлении государством через семьи, коммуны, «вертикальные профсоюзы», объединяющих нанимателей и наемных работников, и другие «органические единицы», признаваемые законом. Любая политическая организация, находящаяся вне этой представительной системы, считалась незаконной.
Из всего сказанного следует, что сегодня система групп интересов в Беларуси относится к корпоративизму не тоталитарного, а авторитарно-инклюзивного типа с существенным присутствием элементов эксклюзивного корпоративизма. Например, помимо БРСМ действуют еще более полутора сотни официально разрешенных молодежных организаций, в том числе оппозиционных (последних, правда, осталось совсем немного). Независимый протест и политическая активность формально не запрещаются, хотя выдвижение автономных требований допускается в очень ограниченном масштабе. В тоталитарном государстве такая ситуация была бы невозможна по определению, как был бы невозможен и существующий в Беларуси относительный экономический и социальный плюрализм. Конечно, правительство стремится использовать некоторые группы интересов в качестве инструментов реализации государственного курса, а потому более или менее плотно контролирует все группы, иногда активно вмешиваясь во внутренние дела организации, включая процессы выдвижения требований, выбора руководства и т. п. Однако подобная политика в отношении значимых групп интересов или неугодных лидеров какой-либо неправительственной структуры — нередко еще более жесткая и репрессивная — характерна для всех автократий, а не только для тоталитарных режимов.
Необходимо вместе с тем отметить, что в Беларуси инклюзивно-корпоративистская система групп интересов является в целом неразвитой, фрагментарной и занимает подчиненное положение в политической системе. Интересы многих сегментов белорусского общества лишены доступа к формальным каналам представительства. Иногда, правда, используются механизмы инкорпорации независимых групп, как это случилось, например, с БСМ, но переговорные процедуры чаще всего игнорируются. В отношении ряда нелояльных групп применяются методы эксклюзивного корпоративизма. Существующие корпоративные группы так же трудно назвать полноценными. Во внутриэлитных отношениях доминируют неформальные патрон-клиентельные связи, а над ними, в свою очередь, возвышается в высшей степени персонализированная власть. В результате практически все формальные политические институты, включая корпоративные структуры, оказываются дефектными и неэффективными.
Патрон-клиентельные группировки, возникающие в правящем классе, нацелены на реализацию личных и микрогрупповых интересов. Внутри- и межгрупповая конкуренция в клиентельных сетях, как правило, не связана с продвижением альтернативных политических курсов. Она ограничивается борьбой за передел сфер влияния, извлечение и распределение ресурсов, рекрутирование «своих людей» на выгодные должности и т. п. Отчасти по этой причине патронажная активность не носит публичного характера, что серьезно затрудняет поиск и анализ подобных групп-невидимок. Однако нередко именно конфликты между патрон-клиентельными группами лежат в основе текущего внутрирежимного политического процесса.
Вопреки распространенным сегодня надеждам на близкую либеральную трансформацию нельзя исключать того, что инклюзивно-корпоративистская система групп интересов, так и не успев встать на ноги, превратится в более жесткую систему эксклюзивного корпоративизма. Тем не менее, авторитарная природа действующей системы организации власти, интересов и поддержки от этого отнюдь не изменится. Наблюдая за эволюцией белорусской политического режима, можно действительно заметить некоторые тоталитаристские тенденции, обусловленные наследием советского традиционализма и сознательным стремлением реанимировать в модернизированном виде отдельные узловые элементы прошлого порядка, например, государственную идеологию. Однако тоталитаризация этой системы упирается, прежде всего, в объективные пределы, которые заключаются в отсутствии суперпопулярной, вдохновляющей и мобилизующей идеологической утопии, мощных материальных ресурсов, а также в особенностях внешнеполитического окружения.