Культура/Триумфы декора: нация как фишка и гаджет

Максим Жбанков

Резюме

Оставаясь одной из самых слабо финансируемых сфер жизни общества (0.56% от годового бюджета 2014 года), культура в её державном варианте теряет и прежде призрачные возможности участия в социальном проектировании и формировании ценностных ориентиров. В этой ситуации одинаково проблемными становятся как инновационные, так и реакционные практики: и те, и другие не затрагивают глубинные пласты массового сознания. Война культур закономерно переносится в сферу профанного, подменяя экзистенциальный выбор борьбой за потребительские преференции.

В то же время активизируется работа с культурным архивом, переходя от каталогизации к концептуализации. Традиция (в том числе и неофициальная) начинает осваиваться не как безусловный мёртвый канон, но как естественное основание самоидентификации локального культур-активизма. Соответственно, прежняя борьба за определённый тип желаемого политического трансформируется в борьбу за конкретные формы национального культурного – в диапазоне от мультимедийной державности до модных версий культурной автономии и социальной мобильности.

Тенденции:

«Радзіма light»: курсы кройки и шитья

В отсутствие глобального социального противостояния, реальной рыночной конкуренции и глубинных сдвигов народной души, культур-партизанство упрощается до размера звуковых фельетонов (возрождённая на радио «Свабода» программа Лявона Вольского «Саўка ды Грышка»), антисоветских куплетов «Дзецюкоў» и пацанских кричалок с матюками про спорт и свободу от Brutto – бригады под руководством Сергея Михалка. Война с неформатной культурой, в свою очередь, усыхает до прицельного административного прессинга неугодных персонажей (запреты концертов Змитера Вайтюшкевича и Brutto в Минске, срыв презентации книги Виктора Мартиновича в Гродно, затяжной суд над издательством «Логвинов»).

В этом контексте резкий взрыв массового интереса к «тутэйшаму», охвативший практически весь календарный 2014 год, смотрится не итогом чьих-то целенаправленных усилий, а, скорее, эффектом совпадения ряда внешних и внутренних факторов. В ситуации российской аннексии Крыма и войны на востоке Украины белорусскому режиму потребовалось превентивное патриотическое контрпрограммирование массового сознания. Активистам культурной альтернативы условная реабилитация внесистемной «беларускасьці» дала шанс на креативную перезагрузку проекта. А новой генерации белорусов, опоздавших к идейным боям конца 1990-х – начала 2000-х, пришёлся впору постполитический национал-дизайн.

Прежнюю героизацию белорусского дополнила коммерциализация. Белорусского стало как бы больше. Но смысл его стремительно ужался до знаков быстрой идентификации: классические рубашки-вышиванки превратились в печатные принты на цветных «вышимайках», саркастичные сувениры от «Адлігі» на прилавках галереи «Ў» сменились романтичными значками с Богдановичем и Купалой, образцы орнамента с пространными пояснениями появились на рекламных экранах минских трамваев.

Модный парень Макс Корж – звезда постбаррикадного поколения – снялся в вышиванке на обложку для своего нового альбома «Домашний». Минские и гомельские ночные клубы ответили на клубные вечеринки «Русским быть модно» серией спецпрограмм «Быць беларусам модна». Курсы белорусского языка растут как грибы: от прежней минской «Мовы ці кавы» откололась «Мова нанова», филиалы и аналоги («Мова TUT», «Мова плюс», «Лемантар») возникли в Бресте, Гродно, Молодечно, Несвиже и Гомеле.

Сплав национал-романтизма с рыночным расчётом явился характерной приметой безусловного читательского фаворита 2014 года – романа Мова Виктора Мартиновича. В ближайшем будущем нация умрёт, националисты уйдут в боевое подполье, в центре Минска появится Чайнатаун, а китайские бандюки начнут торговать лучшей наркотой – страничками «беларускай друкаванкі». Здесь слиты сразу несколько каноничных сюжетов 1990-х – героический миф белорусского Адраджэньня, депрессивно-мусорно-хайтековый киберпанковский нуар, городская «чернуха» и политический памфлет. Во всех своих измерениях текст Мовы довольно банален – и именно поэтому готов к усвоению начинающими белорусами.

Ситуация неоднозначна: новый рынок «тутэйшасці» расширяет круг потребителей белорусского, переводя войну культур в конкуренцию гаджетов. Но мода живёт недолго. Став популярным трендом, «беларускасьць» входит в поле жёсткой ротации. И это делает её будущее слабо прогнозируемым.

Завтра было вчера: игры эпохи стагнации

Госсистема культурного производства и внесистемные культур-активисты провели очередной год в режиме практически полного взаимного игнорирования. Каждая из сторон уже не способна предложить цельную схему смыслов – и, соответственно, убедительно конкурировать с оппонентом. В такой ситуации борьба за умы становится чисто ритуальной: стагнационное противостояние – стоп-кадр, не предполагающий победы.

Главными событиями дотационной кинокультуры оказались два спорных проекта: «Белые Росы. Возвращение» (реж. Александра Бутор)1 и «Авель» («Мы, братья») (реж. Уильям Де Виталь).2 В сумме они оттянули на себя основной объём годового финансирования, оба получили статус национального фильма – и оба прозвучали вторично. В случае «Белых Рос. Возвращения» вышел бледный сиквел давней лирической комедии. Патриотический триллер «Авель» обернулся сперва голливудской штамповкой, а после – публичным скандалом: бюджетное финансирование, полученное в обход творческого конкурса, в основном ушло американским партнёрам, фильм сдавался госзаказчику с нарушением всех сроков, дата белорусской премьеры объявлялась трижды – и трижды переносилась.

Альтернативная культура также работала в режиме самоповтора с декоративным апгрейдом. «Грамадазнаўства»3 – первый после разрыва с N. R. M. альбом культового рокмена Лявона Вольского – показал набор всё тех же фирменных тем (от человеческого отчуждения до кризиса госэстрады), решённых в депрессивном ключе и подкрашенных непривычно аккуратным саундом от приглашённых норвежских мастеров. Альгерд Бахаревич, лучший прозаик своего поколения, издал пару книжек (Каляндар Бахарэвіча и Ніякай літасьці Альгерду Б.) из уже известных эссе и авторских колонок. А знаковый рок-бэнд Zygimont Vaza опубличил свой альбом «Aграмегаполіс», записанный ещё… в 2008 году.

В инерционном поле административно управляемых культурных предпочтений любой уход от стандарта по-прежнему считается «осквернением святынь». Проект «Re:Песняры» (продюсер Сергей Будкин) предложил неканоничные прочтения песняровской классики – и попал под жёсткую критику наследников Владимира Мулявина, запретивших издание ряда треков. Бывший «песняр» композитор Владимир Молчан обвинил участницу проекта Анастасию Шпаковскую в «искажении авторского замысла» песни «Молитва» и запретил певице её исполнение.

Обновление витрины родной культурности в отчётный период шло в основном за счёт ревизии запасников. Новым трендом явилась «музейность»: смысловая упаковка post factum, целевой показ уже отыгравшего. Описание артефактов перешло в системные презентации.

Самыми резонансными – хоть и по-разному – стали масштабная выставка «Дзесяць стагоддзяў мастацтва Беларусі» (Национальный художественный музей, март-июль 2014), ностальгический арт-проект Summa Summarum (Музей современного изобразительного искусства, Центр современных искусств, ноябрь-декабрь 2014) и претенциозная экспозиция «Avant-gARTe. От квадрата к объекту» (павильон «БелЭкспо», Музей современного изобразительного искусства, апрель-июнь 2014). Если два первых проекта показали определённую чистоту жанра (державная демонстрация исторического достояния нации против камерной выставки экспериментов конца ХХ века от легендарной минской галереи «Шестая линия»), то третий попытался совместить официозную музейную дидактичность с актуальными арт-практиками, «заархивировав» живое. В итоге пострадали все стороны, включая публику.

Наряду с актуализацией архива наблюдался обратный процесс: вторжение в каноничную музейность актуальных техник формовки смыслов. В этом плане показательны открытие нового здания Музея Великой Отечественной войны в Минске и авторская выставка Руслана Вашкевича «Иди и смотри» во дворце Румянцевых и Паскевичей в Гомеле (ноябрь 2014 – январь 2015). В новом музее на язык инсталляций и мультимедиа переведён базовый для власти идеологический миф «Великой Победы». Руслан Вашкевич же освоил аристократическое пространство дворца в привычной манере арт-дебошира, инкрустировав залы и галереи своей наивно-бесшабашной графикой и провокативной живописью. Но при любом раскладе интервенция смыслов в музейное поле не способна превратить белорусский музей в ресурс завтрашнего дня.

«Новые мобильные»: автостоп, психоделика, маркет

Внутренняя разобщённость и клановая разорванность белорусского культурного поля лишают смысла любые модели продвижения и роста конкретных персонажей и инициатив. Белкульт остаётся набором разрозненных сигналов и закрытых локальных группировок, где линия успеха и символической значимости неизменно оказывается предельно короткой – до границ ареала проживания конкретного прайда культур-активистов. В такой ситуации самые активные выбирают креативное аутсайдерство. Главный вектор такого действия – отказ от глобальных посланий, корпоративных обязательств и системной поддержки.

Реальный культурный герой года – не баррикадно-спортивный Сергей Михалок, а тощий минский пацан Рома Свечников, автостопом обколесивший полмира на чистом энтузиазме и молодом нахальстве. «Рома едет» – серия авторских репортажей на сетевом ресурсе 34mag явилась событием прежде всего благодаря прописанной в ней новой ролевой модели. Свечников как тип – мобильный одиночка вне социальных обязательств и публичных ритуалов. Человек с нулевой привязкой к местности. Жизнь перекати-поле – вот план для генерации, которой тесно в стабильности. Возможность безбилетного трипа здесь смотрится внятной альтернативой эмиграции. А право уйти важнее групповой солидарности.

Сходные процессы идут на музыкальной сцене: на место прежних «воинов света» грядут локальные шаманы и игроки в бисер. Один из героев года, по версии ресурса tuzin.fm, –Евгений Кучмейно (он же – проект «.К»). Он живёт в Ивье, слушает гранж, нойз и чёрное кабаре, пишет нервные акустические мантры с закосом то в Bauhaus, то в «Аукцион», поёт на трёх языках – русском, белорусском и собственного изобретения. Кучмейно собирает себя сам и подключается к глобальным трендам напрямую. Без агрессивного фандрайзинга и спекуляций на декоративной народности.

Ещё один знаковый проект – психоделическое трио «Тоnqіход», потерянное звено между «Песнярами» и King Crimson. В их альбоме «Прадмова» (четыре премии на церемонии Experty.by 2014 года) игра в улётно хиппозные шестидесятые совместима с увлечённостью концептуальным арт-роком, а на архивные паттерны Джима Моррисона и Роберта Фриппа органично накладывается новая лирика фронтмена группы – поэта Уладзя Лянкевича. Кучмейно и «Тоnqіход» движутся вопреки привычным локальным схемам. Это люди как бы ниоткуда, а на самом деле – просто носители неканоничной «беларускасьці».

Мобильность как метка новой культурности – это полистилизм и эксцентричность, любовь к уличной эстетике и саркастичное позёрство, уценка героической риторики и способность любить мусорный попс, знание правил и их сознательный демонтаж. В этом поле оказались заметными такие разные люди, как жеманный поп-бэнд Akute («Reaĺnaść i sny» – альбом года, по версии «Еврорадио»), радикальный киевский белорус Сергей Прилуцкий (сборник стихов Герой эпохі стабільнасьці и проза Дэгенератыўны слоўнік от его хулиганского alter ego Сирошки Пистончыка) и эмбиент-фолк-эстеты PortMone (группа года, по версии Experty.by).

«Новые мобильные» – не только стиль и креатив, но и гибкие формы маркетинга. Характерный пример – серия неформальных акций под общей вывеской Jam Market (Минск, март, июнь, август, декабрь 2014). Судя по отсутствию административных репрессий, эти инициативы тревожат власти меньше, чем действия культур-партизан типа «Дзецюкоў». Что, в принципе, легко понять: Jam Market работает в демонстративно аполитичном режиме рынка народных ремёсел и/или хипстерской тусовки. При этом по форме и наполнению он вполне сравним с берлинскими и брюссельскими аналогами, обозначая возможность другой Беларуси – без БРСМ, БТ и ОМОН.

Структуры «третьей культуры» не просто задают модную повестку дня. Они маркируют фантомную реальность белкульта: культурный рынок без культурного рынка и дозированная свобода под присмотром колониальной администрации.

Заключение

Динамика культурной ситуации 2014 года подтверждает обозначенные нами в предыдущих обзорах тенденции.4

Общий проект строительства нации отсутствует как факт. Поэтому нет и не может быть идеологии общего дела. Культура новой формации создаётся не в травматично-пафосном белорусском гетто, а в разрывах и паузах мёртвого канона государственного образца, прорастая сквозь язык власти и шумы идеологий. Наиболее востребованным в такой ситуации оказывается не новое мышление, а новое потребление: «сьвядомы» национальный проект выходит на улицы торговать значками и майками, «беларускасьць» адаптируется под клубные забавы и народные развлечения.

Годом раньше национальное начало экспансию в «профанные» жанры. В 2014-м оно (впервые после Адраджэньня девяностых) получило статус моды. Продвинутый белорус из идейного культур-партизана превратился в юзера поп-дизайна. При этом все актуальные фишки и фенечки создаются, тиражируются и потребляются – как и прежде – вне поля державной культуры. Это снижает публичный эффект «бума вышиванак», делая его достоянием ангажированного (преимущественно столичного) меньшинства.

Хаотичный рост культуры «снизу» в отсутствие внятной культурной политики «сверху» в перспективе способен привести либо к самоорганизации качественно нового культурного истеблишмента, либо к очередной волне культурного колониализма (предположительно со стороны «русского мира»). В любом случае мы получим новых диктаторов вкуса – и новые форматы исконно белорусского культур-партизанства.