Простые движения: белкульт в поисках народа

Максим Жбанков

Резюме

Затяжной паралич государственной индустрии культуры становится нормой. Финансирование по остаточному принципу (2.4% годового госбюджета 2013 на спорт, культуру и СМИ вместе взятые) окончательно превращает культурные институции в самый малозначимый (в сравнении с административным аппаратом и силовыми структурами) ресурс сохранения «социальной стабильности». Шумовой характер культурных посланий «сверху» трансформирует коммуникацию с массовым потребителем в набор простых ритуалов лояльности: режим как бы окультуривает, народ как бы окультуривается.

Попыткой преодолеть разрыв между лабораторными опытами культурных элит и реальными практиками повседневности явилось появление «нового белорусского наива» – национальных поп-культурных продуктов, построенных на игре с профанным материалом. Одновременно происходит дальнейшее оформление «третьей культуры» – беспартийных текстов, лишённых однозначной политической привязки и рассчитанных скорее на просвещение, а не идеологическую мобилизацию. И, наконец, продолжается война культур – но в несколько иной конфигурации: наряду с привычной конфронтацией культуры власти и мятежного «подполья» всё чётче проявляется дифференциация внутри креативных сообществ и приватизация культурного опыта.

Тенденции:

Укрощение посредственности: новые игры с пустотой

В размытом поле белорусской культурности успех конкретного культурного предложения зависит от двух основных факторов. Первый – градус приватных амбиций автора и его способность поймать волну потребительских настроений. Второй – зона влияния и символический капитал «группы поддержки» из идейно близких культурактивистов. Первый фактор делает возможным появление текста, второй превращает его в событие. В 2013 году оба ресурса активно делали новости из мусора.

Собственно, выброс «нового наива» вызревал не первый год: ранние «Ляписы», Вольский с «Крамбамбулей», «Разбитое сердце пацана». В кино – Кананович с «Дастиш Фантастиш», в литературе – Прилуцкий с Йопытами. Но только сейчас уличное косноязычие сумело превратиться в модный тренд. Криминальный роман Виктора Мартиновича Сфагнум, вышедший синхронно на белорусском и русском языках, вызвал невиданный прежде энтузиазм: первый тираж разлетелся в считанные дни.

Успех Сфагнума легко объясним: прежний претенциозный стилист вышел к народу в образе «реального пацана». Виктор Мартинович сыграл на массовой любви к криминалу, добавил фельетонной лёгкости и чисто белорусской шизы. Плоские персонажи-маски (блатная троица «тупица-умник-лирик», провинциальный мент, местная красотка с мужем-алконавтом, русский киллер) вписаны в психоделический пейзаж, замешанный на глючном местном фольклоре и журналистских зарисовках с натуры. Сфагнум мозаичен, как реклама, узнаваем, как «Аліварыя», ненапряжён, как Донцова, и болтлив, как Тарантино – чего ещё желать народу? По сумме очков на успех сработало не качество письма, а, напротив, его посредственность. Сфагнум не тянет на большую литературу – но именно поэтому не пугает широкие массы. А эстеты отметят важность «заполнения культурных ниш» и создадут эффектный медиаореол.

На том же поле решил сыграть Змитер Вайтюшкевич, после концептуального психодела «Чары» (2011) и «Воячека» (2012) вернувшись к своей публике с «белорусским шансоном» нового альбома «Варанок». Но если прежде музыка Змитера прорастала из родного фольклора, традиций поэтического кабаре и европейской авторской песни, то здесь он затеял спеть по-белорусски в блатном стиле восточного соседа. Расчёт на коммерческий успех оказался ошибочным: озвучка белорусской лирики в чужом музыкальном формате ничего не дала как поклонникам аутентичного русского продукта, так и любителям оригинального Вайтюшкевича.

Лабораторный экспериментатор Сергей Пукст также решил сразиться с шансоном на его территории: в образе хамоватого шансонье Георгия Добро запел злые пародии на российский блатняк. Смысл утончённой издевки поняли немногие. А как коммерческий продукт Стас Михайлов выглядит убедительней.

Более осмысленно (но не менее спорно) изготовлена другая вариация на «профанные» темы – роман Наталки Хаританюк Смерць лесбіянкі. Провокативная (начиная с заглавия) игра с шаблонными образами классического детектива призвана внедрить матрицы европейской бульварной литературы в белорусское культурное поле. Успеху помешало то, что должно было бы стать его гарантом: высокая образованность и предельная утончённость автора. В Смерці… дамское чтиво Иоанны Хмелевской перемешано с интеллектуальным шиком Умберто Эко, Агату Кристи преследуют в лабиринтах Полоцка тени Ницше и Конфуция. Как бы «народный» роман перегружен отсылками, цитатами и аллюзиями. А постоянные смены настроений и интонаций (часто по нескольку раз на одной странице) лишают читателя простого «попсового» счастья – дозы чистых эмоций в доступной форме.

Точно так же перегружен и очередной опус Артура Клинова Шклатара. Клинов следует прежнему курсу плутовского романа, но в этот раз сознательно снижает планку качества: предыдущий Шалом мог претендовать на статус концептуального памфлета, нынешняя Шклатара – просто роман-фельетон. Следуя логике «жёлтой» прессы, Клинов бегло пересказывает реальные обстоятельства своего развода пополам с бытовыми анекдотами и кусками непринятого «Беларусьфильмом» сценария «Шляхціч Завальня».

Освоение низовых культурных форм – сильный шаг навстречу местной публике. И потенциально опасная игра на понижение.

Вдали от борьбы: «третья культура» как тайный мейнстрим

В заполненном шумовыми (провластными или протестными – не важно) проектами пространстве белкульта самые яркие инициативы 2013 живут поперёк правил. Точнее – по своим правилам. Их смысл – не борьба, а конструирование новых смыслов. Их путь – не публичный резонанс, а частное соучастие.

В 2013 самый яркий белорусский поп-прорыв последних лет Макс Корж выпустил второй альбом «Жить в кайф». Корж – голос «несьвядомага» большинства. Он превращает «бытовуху» в поэзию. Но делает это без особого позёрства и надрыва. Удачливый коммерческий артист с профессиональной пропиской в Москве и почти михалковской задушевностью в текстах, Макс целиком соразмерен запросам своей аудитории – поколения недоучек из нулевых, для которых шашлыки в субботу весят больше, чем национальный вопрос. Корж реально актуален и делает себя сам, без президентских стипендий и «фабрик звёзд».

«Третья культура» работает не с лозунгами, а с универсальными сюжетами и узнаваемым контентом. Главный приз на очередном варшавском BulbaMovie единогласно получила анимационная короткометражка Марии Матусевич «Фокус» – изящная притча о кролике, заботливо обустраивающем свой уютный мирок, пока его не вытащат за уши из цилиндра фокусника. В фильме нет слов – и всё сказано.

Иную тактику «постбаррикадного» письма демонстрирует группа BosaeSonca, выпустившая в прошедшем году сразу два альбома – электрический «Залаты» и акустический «Адпусьці». Опираясь в равной мере на традиции белорусской бардовской песни и закордонного фолк-рока, молодые музыканты создают звуковые ландшафты без очевидной «хитовости». Но при этом удачно превращают «беларускасьць» из знамени и оружия в естественное переживание реальности здесь и сейчас.

Меняются и культурно-просветительские стратегии. Прежние «партизанские школы» трансформируются в публичный entertainment, сопрягающий обучение с развлечением. Именно так устроен проект Сергея Будкина «Тузін. Немаўля», три немых белорусских фильма с озвучкой актуальными музыкантами. Это одновременно культурный ликбез, знакомство с альтернативной музыкальной сценой и клубная акция.

В аналогичном ключе работает проект Кати Кибальчич «Мова ці кава» – бесплатные групповые опыты освоения белорусского языка, неизменно собирающие несколько сотен участников. Ещё один шаг в сторону неформального образования – книжка Глеба Лободенко (Глеб Лабадзенка) Дзіцячая заМова. Новые культурные стратегии не просто тиражируют знания. Они формируют особенное коммуникативное пространство – зону живого совместного построения культурной среды по ту сторону указов, декретов и директив.

В рамках «третьей культуры» возникают новые формы интеллектуальной работы. Вышедшая практически синхронно с клиновской Шклатарай книга Игоря Бабкова Хвілінка – текст пограничный во многих смыслах. Это, безусловно, интеллектуальная автобиография автора – но зашифрованная в серии новелл с участием аллегорических персонажей. Это сентиментальное прощание с эпохой национал-романтизма 1990-х – и одновременно жёсткий приговор ей. Наконец, это проза, но постоянно оступающаяся в поэзию. И поэзия, играющая в интеллектуальную головоломку. Хвілінка работает вне существующих конвенций, обозначая возможные перспективы роста отечественной мысли.

Проекты «третьей культуры» по-прежнему лишены представительства в госструктурах. Но они в этом уже не нуждаются. Поскольку фактически сложилась децентрализованная система приватных инициатив, разрабатывающих не очередную глобальную мифологию, а частные модели бытия-в-культуре. Со своей нынешней «мягкой» ориентацией и сильным креативным потенциалом «третья культура» работает в формате потенциального белорусского мейнстрима – пока не востребованного своей ретроориентированной и забюрократизированной родиной.

Война как война: сильные жесты, личные счёты

Демонстративное отсутствие политической воли к реформам и стимулов к экономическим преобразованиям превращают белорусское культурное пространство в статичный стоп-кадр, где любые движения факультативны по отношению к базовому раскладу – шумовому самовоспроизводству разрешённого властью канона в присутствии символического сопротивления культуры борьбы. Такое противостояние лишено статуса системной войны культур: ни цельной культуры власти, ни внятной «культуры свободы» за последние годы так и не сложилось. Борьба в режиме стагнации превращается в чередование ритуальных акций, каждая из которых изначально предназначена закрепить статус-кво, а не качественно изменить наличный расклад. Условной стабильности социума полностью соразмерна условная конфликтность культуры.

Характерный пример подмены бойцовского клуба спортивным фехтованием – конфликт двух «национальных проектов» года: вышедшего в неофициальный прокат мятежного «Жыве Беларусь!» (реж. Кшиштоф Лукашевич) и только начатого в конце года (но уже нашумевшего) державного «Авеля» (реж. У. Девиталь). В обоих случаях это кино про придуманную страну. «Жыве Беларусь!» – коллекция «чернушных» пропагандистских штампов: нищая страна, Чернобыль, уроды у власти, всесильные спецслужбы, армейская «дедовщина», народное сопротивление, брутальный ОМОН и «сьвядомый» рок-н-ролл как знамя свободы. Протестный кинокомикс, снятый польскими киношниками по мотивам армейских записок оппозиционного активиста Франака Вячорки, претендовал на «правду о Беларуси», но сработал как очередной агитплакат.

Финансируемый государством «Авель» (как можно судить по сетевой версии сценария) – совсем другая сказка. Про красивую страну крепкого президента, гигантских «БелАЗов», высотной застройки, геройского спецназа и душевного ансамбля «Сябры». А также про глобальную битву с терроризмом, братскую любовь и преимущества тихой эволюции перед безбашенной революцией. Оба фильма работают с медийными стереотипами. Оба сделаны с привлечением закордонных ресурсов: «Жыве Беларусь!» поддержал Евросоюз, «Авель» работает с кадрами Голливуда. И оба рассчитаны, по большому счёту, на публичный резонанс за пределами Беларуси.

Столь же мало эффективным в контексте поддержания наличного культурного порядка выглядит ряд других «боевых» акций. Вдруг попал в разряд «экстремистских изданий» и стал предметом юридических разбирательств очередной ежегодник Belarus Press Photo: 41 экземпляр издания был конфискован и уничтожен по решению суда. Заодно лишилось лицензии и выпустившее альбом независимое издательство «Логвинов». Так и не получившая внятной официальной трактовки история с «чёрными списками» неудобных музыкантов получила не менее невнятное продолжение: единичные клубные концерты «Нейродюбеля» и Вольского (с сохранением негласного запрета на выступления Вайтюшкевича и «Ляписов») трудно считать полной реабилитацией.

В децентрированном пространстве культуры «после идеологий» особо заметна речь от первого лица. Злой и эффектный диск «Довольна» от Анастасии Шпаковской и группы Naka – цельный песенный цикл, внимательно и жёстко диагностирующий дни послевыборного «всенародного похмелья» через призму частного опыта и отдельной судьбы. Первый релиз N. R. M. без Вольского «ДПБЧ» – ещё один пример персональных расчётов с эпохой. На этот раз – запоздавшее прощание с волной национального подъёма 1990-х, мягко скатившейся в безнадёгу четвёртого срока.

С одной стороны – нормально: война культур из «партийного долга» становится личным делом артистов. С другой стороны – проблемно: частные терзания авторов всё менее внятны широкой публике, предпочитающей ясные сообщения и простые сигналы.

Заключение

Динамика культурной ситуации 2013 позволяет говорить о закреплении и усилении обозначенных нами в предыдущих обзорах тенденций. Управляемая культура государственного образца остаётся «шумовым аттракционом», работающим по отношению к прочим культурным инициативам в режиме глушителя. Взаимная исчерпанность главных акторов идейно-эстетического противостояния (государственной культуриндустрии и «культуры сопротивления») необратимо перерастает в набор имитационных спектаклей, вторичных по своей стилистике и реакционных по содержанию. Обе стороны идеологического конфликта играют на инерционных ожиданиях своих спонсоров, продавая им всё те же знаки власти и борьбы.

На фоне этой «битвы бумажных драконов» – и независимо от её интенсивности – формируется «третья культура» как поле мозаичного национального самоопределения. «Беларускасьць» становится попсовой. Она приобрела заметный коммерческий вес, вызвав ажиотажный спрос на местные бульварные романы. Читать своё стало модным – как слушать «Серебряную свадьбу» и листать локальные глянцевые журналы.

Если в прошлом году мы констатировали прорыв несистемных авторов, то в этом можно отметить их активную экспансию в «профанные» жанры и стили. В перспективе можно ждать реального двоевластия: наряду с шумовой административно-бюрократической системой госкультуры и плакатным «подпольем» окончательно сложится квазирыночная постидеологическая культурная сфера – прообраз новой культуры для постлукашистской нации.