Основной предварительный итог политического сезона, который завершается вместе с президентскими выборами, наверное, таков: избирательный агрегат совершенствуется. В отличие от белорусской экономики, которая — наоборот — стагнирует и деградирует. Для того, чтобы обеспечить стандартный результат, согласующийся с принципом Парето (20/80), уже не нужно применять столько же насилия, сколько ранее (например в 2010 году). Гибкое использование административного ресурса в сочетании с более искушенной пропагандой (война vs «то, как было раньше»; голосуйте за наименьшее из зол) позволяет делать «выборы» более открытыми для наблюдателей.
Это одновременно плохая и хорошая «новость». С одной стороны, избирательный процесс еще в большей степени контролируется властью, нежели ранее (если такое возможно). С другой — Лукашенко переизбрался, и никто при этом не попал за решетку.
Приводимое в законе Парето соотношение не следует считать точным, это скорее мнемоническое правило, в общем и целом однако, применимое также и к настоящей ситуации: действия 20% заинтересованных лиц могут обеспечить 80% результата (или несколько больше, но это уже вопрос погрешности); 80% разных лиц (заинтересованных, не очень заинтересованных и индифферентных) могут обеспечить только 20% общего результата.
Общий вывод для оппозиции, понимаемой в широком смысле: политическое поле сужается — это абсолютная тенденция, наблюдаемая с 1994 года. Выборы-2015 в этом отношении ничего не меняют. Ситуация с Сергеем Гайдукевичем и ЛДПБ в этом отношении наиболее показательна: 20 лет верной службы, в обмен на которые он получает стандартные 2,5%. Ни места в парламенте, ни приза симпатий. Другими словами, в политическом поле для партий — для оппозиционных и лояльных — нет места в принципе. Система радикально упростилась. Следует ли изыскивать партиям какие-то новые возможности, находящиеся за пределами избирательного процесса? Поскольку в настоящей ситуации ни участие, ни бойкот, ни игнор (о чем там много велось споров) ни дают никаких эффектов? Это сложный вопрос, и ответ на него придется мучительно вырабатывать в последующий период.
Система упростилась, но Александру Лукашенко это обстоятельство не обещает новых восторгов. Малозаметная, но все же наблюдаемая тенденция: никто из внутренних и внешних участников игры не делал больших инвестиций в избирательный процесс — ни оппозиция, ни Запад, ни Россия, ни сам Лукашенко. Лебедько с Калякиным не собрали необходимого количества подписей (хотя теоретически могли), Статкевич не вывел людей на площадь (хотя теоретически мог), Россия не прокредитовала Лукашенко (хотя теоретически могла), Лукашенко не пообещал 500-долларовых зарплат (хотя мог пообещать). Отсюда вывод: цена президентского кресла существенно снизилась в сравнении с 2010, 2006 и 2001 годами, а также годами ранее. Возможно, это и есть основной итог политического сезона — а не тот, что указан в самом начале.
Почему, собственно говоря, президентский пост девальвировался? Во-первых, потому, что обесценились белорусские активы, которые власть контролировала все эти годы. Во-вторых, потому, что сократилась рента, которую можно распределять через центральный аппарат. Лукашенко вроде как безальтернативен и вроде как всем тут командует. При этом он почти ничем уже не руководит — ни курсом рубля, ни ценами, ни ростом благосостояния граждан. Он даже перед выборами не в состоянии создать видимость социального благополучия. В-третьих, изменилась сама региональная ситуация. Политические системы, которые возникли на обломках СССР, переживают серьезный кризис, который различным образом сказывается в России, Украине, Казахстане и, разумеется, в Беларуси.
Избирательная машина усовершенствовалась, но это означает лишь то, что сам социально-политический процесс — как в позднесоветское время — идет уже по ту сторону парадной стороны системы. И никто его не контролирует.