/Полевые заметки/

Перманентные выборы

Panta rei…

Все течет…

1.

Еще до купирования сначала одного из телевизионных, а затем и обоих радиовыступлений оппонирующих президенту кандидатов, наиболее колоритная фигура в команде Александра Лукашенко — председатель Центризбиркома Лидия Ермошина эмоционально заметила, что последним все равно «нечего сказать белорусскому народу». Между тем единственный кандидат, удовлетворяющий высоким требованиям, выдвинутым руководителем выборного процесса, от предвыборных выступлений отказался вовсе — по причине, как мы знаем, крайней занятости этого поглощенного заботой о народе человека. Сказать ему было что, в чем сомневающиеся могли удостоверяться почти круглосуточно, наугад ткнув кнопку какого-нибудь телевизионного канала. Много за последнее время наслышавшись о строгости морального кодекса главы ЦИК (о чем уже писал Александр Федута), следует, видимо, предполагать, что посредством сокращения ранее записанных речей Александра Милинкевича и Александра Козулина была, по крайней мере частично, компенсирована допущенная в отношении кандидата Лукашенко несправедливость, обеспечено соответствующее совестливости избиркома уравнивание шансов трех претендентов.

Стоическое присутствие с утра до позднего вечера в телеэкране Александра Лукашенко призвано продемонстрировать не меньшую его подкованность в этических вопросах, нежели она есть у членов избиркома. На протяжении последних недель по нескольку раз на дню проявляя желание что-нибудь «сказать белорусскому народу», Александр Лукашенко заметил, помимо прочего, — кажется, в тот раз суворовцам, — что хоккей с его участием (не народа, а Александра Лукашенко) «имеет важное политическое значение».

Хорошо. Пусть будет хоккей. Учитывая, что в отношении хоккея на различных уровнях белорусского руководства произнесено гораздо больше теплых слов, чем о демократических конституционных принципах, и высказано гораздо большее понимание, не лишней, видимо, будет следующая аналогия, помогающая прояснить сложившуюся в предвыборной Беларуси ситуацию с точки зрения не политологической теории, а правил игры в хоккей, столь же хорошо известных, по меньшей мере, части посланников ОБСЕ, как и, с другой стороны, рупорам и пострадавшим от государственной идеологии.

Вообразим некое отрезанное от цивилизации северное племя, в котором однажды узнают о существовании хоккея. Верхушка племени во главе с вождем создает хоккейную команду и организует чемпионат, в котором всем остальным командам предписывается выпускать на лед не более половины состава и запрещается иметь вратарей. При этом вождь лично назначает судей, предупреждая, что в случае вынесения не понравившихся ему решений провинившиеся будут истреблены вместе с родственниками. Потом следует серия сокрушительных побед над соплеменниками, после чего команда вождя замахивается на участие в международных турнирах. Там удивляются, соглашаясь считать входящие в племени в моду мероприятия диковинным местным ритуалом, но отказываясь рассматривать их как спортивные состязания вообще и хоккей в частности. В полемику вступают министр иностранных дел племени и, допустим, главных хоккейный судья несчастных дикарей, утверждая, что игра проводится в строгом соответствии с древним обычаем, согласно которому право на победу в хоккее является исключительной прерогативой вождя. Одновременно включаются вскормленные вождем жрецы, изо всех сил стуча в костяные барабаны и громко голося о том, что зарубежные недоброжелатели, ведомые злым умыслом дискредитации племенных властей, дабы, разумеется, плотоядно поживиться употребляемыми теми в пищу изысканными речными червями, грубо вмешиваются в освященные традицией правила зимнего спорта (еще многохвостый бог Вайхришью, сотворивший наш мир из желудка огромной рыбы, говорил нашим предкам: хоккей, пацаны, это…). Глава племени тоже в недоумении, в его личной оптике — все «честно и справедливо», что и подтверждает шумно ликующая поодаль группа родственников уцелевшего судейского состава.

Условность описанной выше картины определяется тем, что Беларусь является не племенем, но государством. Александр Лукашенко — не вождем, но президентом. Который и был признан в свое время главой государства, благодаря наличию тех самых критериев, в применении которых он столь возбужденно отказывает сегодня своим оппонентам.

2.

Похоже, что «мистика дат», заставившая на протяжении всего периода подготовки к выборам полагать день их проведения точкой окончательного разрешения проблемы легитимности Александра Лукашенко по аналогии с 2001 годом, заворожила белорусского президента не в меньшей степени, чем раньше она завораживала оппозиционные силы. Действительно, относительно того, что будет происходить 19 марта, точного прогноза сегодня не в состоянии сделать никто, несмотря на бравурные предварительные реляции из России от тех глашатаев интересов политического и экономического истеблишмента, которые готовы на многое, лишь бы создать видимость «утирания носа» Америке.

Белорусскую пропаганду, громоздящую один фантастический миф на другой, по определению можно смело оставлять за скобками сколь-либо трезвой оценки ситуации. Она слишком далеко ушла в ею же сочиненный потусторонний мир, где философские основания бытия исчерпываются деньгами и Кондолизой Райс, голодающие европейцы вопрошают своих правителей, «почему у нас не так, как в Беларуси?», по всему миру перекликаются масонские ложи, а из-за колонн хладных залов выглядывают залитые кровью «главные архитекторы». Масонов и «архитекторов» Эдуард Скобелев с Юрием Азаренком, Евгением Новиковым и другими коллегами по изобличению Мерилина Мейсона (или, наверно, Мерлина) где-то там, в зазеркалье, по-видимому, как раз сейчас с воодушевлением одолевают. Пожелаем им успехов.

Разумеется, пока власть все же проводила черту между манипуляционными задумками, призванными гарантировать нужную ей социальную реакцию, и действительным состоянием дел, отражающим подлинные настроения и мотивы населения, включая те социальные группы, которые являются источником нонконформизма, она могла более или менее адекватно отзываться на импульсы, идущие изнутри белорусского общества.

Но после «мартовского совещания» 2003 года была укоренена жесткая идеологическая доминанта, в основу которой легла риторика русского национализма (см. «Не наша война» 1, 2). Однако и в самой России националистическими силами не предъявлена сколько-либо целостная конструктивная программа. Пока и там все ограничивается (после смерти самого, может быть, талантливого и философски квалифицированного мыслителя, представлявшего данное направление, — Александра Панарина) агрессивным негативизмом и массовым производством не стыкующихся между собой и непрочных мировоззренческих утопий. Сделав ставку на заведомо уязвимую систему аргументации, команда Александра Лукашенко загнала себя в тупик, лишившись зазора для политического и идейного маневра. И одновременно, как становится все более заметно, власть, проповедуя идеологизированное мышление, в точном соответствии со смыслом идеологического взгляда на мир, противоположном объективистскому подходу, со временем сама чрезвычайно глубоко погрузилась в пространство иллюзий, заменив реальные противоречия и конфликты окружающей действительности идеологическим призраком, иногда удобным для пропаганды, но всегда мешающим стратегическому просчету ситуации.

Построив собственную версию легитимности на антиглобализме, Александр Лукашенко, возможно, того не заметив, одновременно боролся против себя самого. Благодаря, отчасти, его же усилиям в период второго срока глобализм в Беларуси, совсем небольшой стране, уже близок к победе. Глобализм, признаки приближения которого все еще зорко отслеживают пограничники и спецслужбы, уже здесь.

В советское время каждая «иномарка» собирала во дворах толпы любопытствующих. Западногерманская или японская радиотехника воспринималась почти как инопланетная. С мировыми книжными новинками знакомились посредством рецензий в «Крокодиле». «Зарубежная кухня» отождествлялась с подкладыванием гостям салата «оливье». В подробных условиях — да, можно было бы говорить о возможности весьма даже успешного «противостояния глобализации», по крайней мере в том радикальном антизападном ключе, как она толкуется сейчас белорусской властью.

Но делать это становится очень затруднительно, когда «Sony», «Braun», «Toyota», Web, как и во всем мире, становятся приметами повседневной жизни.

Глобализация — давно уже происходит. Вряд ли сам правящий белорусский класс во главе с Александром Лукашенко, не говоря уже о населении, будет готов не на словах, а на деле доказать приверженность «славянской идентичности», обувшись в лапти, отрастив бороды и переодевшись в косоворотки, как и пристало бы настоящим фундаменталистам. По аналогии, во всяком случае, с мусульманским миром.

Без конца повторяемый лозунг о том, что главной «славянской ценностью» является «стабильность и процветание» (какая же еще?), приучил население к респектабельности. И если, к примеру, с экрана вашего домашнего «Филипса» пламенные люди в галстуках от Кардена, с гневом вглядываясь в ноутбук «Хьюлет-Паккард», пугают вас чуждостью «нам» всего «западного», как-то им не очень верится. Тем более, когда сразу за этим пламенным человеком с нетерпением ожидается пропущенное ранее на DVD «американское кино».

Рядом же заложена еще одна мина, подготовленная не без участия Александра Лукашенко, — выдвижение на первый план экономических критериев жизни, стремление любой ценой показать динамику экономического роста, по мнению президентских стратегов, являющегося залогом социальной стабильности. Может быть, еще не пришло время для фундаментальных выводов, которые потребовали бы, естественно, серьезного эмпирического анализа, но отметим пока кратко, что Эмиль Дюркгейм, один из основоположников современной социологии, еще на рубеже XIX–XX вв. отобразил зависимость между ростом благосостояния общества и ощущением удовлетворенности собственным положением его граждан в виде перевернутой буквы U.

Некоторое время чувство удовлетворения растет, затем неизбежно включается механизм фрустраций, который и может составить предпосылку вполне революционных потрясений. Данная социопсихологическая закономерность многократно была описана на протяжении прошлого столетия.

Демократическое общество — именно такое, которое воспринимает наличие конфликтов и противоречий как нечто само собой разумеющееся, оно изначально ориентировано на «мягкие» способы их разрешения. Общество тоталитарное (в нашем случае пока еще — авторитарное), построенное на фантомах социальной монолитности, единомыслия, бесконфликтности, достигает этих квазисостояний только через эскалацию насилия. Может ли сегодня позволить себе президент, по образцу подобных политических образований прошлого столетия, массовое физическое уничтожение оппонентов, проведение масштабных репрессий, без которых упомянутая монолитность на европейском континенте не имела ни одного исторического воплощения?

Другой стороной повышения реальных доходов населения, опять же в соответствии с классическими социально-экономическими схемами, является изменение структуры потребления и появление на месте элементарных потребностей других, новых, в том числе выходящих за пределы только экономических материй. Иными словами, потребитель предъявляет, например, значительно более высокий уровень претензий к содержанию предлагаемых ему духовных и эстетических продуктов. В Беларуси, где не узкая группа эстетов, а довольно уже широкий круг населения понимает разницу между Ларсом фон Триером и Стивеном Спилбергом, в том числе благодаря повсеместному распространению недорогой видео- и компьютерной техники, «Духовная война» Азаренка, может быть, и вызовет восторг у регулярных читателей шовинистических газет или некоторых ревностных посетителей российских «патриотических» сайтов, оставив, скорее всего, в недоумении сельское население, не подключенное к «дискурсу», но для весьма обширных социальных групп Беларуси будет выглядеть адекватно тому, что она есть на самом деле, — убогим бредом.

3.

Общество менялось, власть и пропаганда — нет, не заметив собственную пятилетку, застыв в еще победном для нее 2001 году, рассчитывая отыграть, как уже отмечал Янов Полесский, партитуру предшествующей кампании. Тогда с «правилами хоккея» были знакомы лишь члены зарубежной лиги, сейчас — внутренние игроки. Сделав ставку на прорыв, любой ценой — через 19 марта, после которого, по расчетам, наступят следующие пять лет передышки, команда президента не учла и это обстоятельство, слишком пренебрегая внешней стороной игры, слишком решительно выходя за границы здравого смысла. На этот раз, однако, то, что происходящее не имеет отношения к выборам, будет замечено не только иностранными наблюдателями, но и теми, кто находится здесь, кто уже готовится отдать голос альтернативным кандидатам, даже теми, кто, по вине власти, до сих пор не знает, что в стране начались выборы.

Неизвестно, чем закончится 19 марта. Но известно, что оно затронет значительно большее число людей, нежели то, которое придет в центр города. Сколько бы ни пришло, останутся близкие, родственники, друзья, знакомые. А у них свои сослуживцы, односельчане, однокурсники. Родственники друзей и знакомые родственников. Можно сказать просто. При любом исходе они будут знать правду.

Вопрос о выборах теперь вряд ли закроется в день голосования, как в 2001 году. Власть сама дала ответ тем, кто сегодня спрашивает, что будет, если ничего не изменится. Вопрос теперь сводится не к личностям, а к принципу. Власть все это время училась бороться с людьми, но никогда даже не пыталась бороться с принципами. Человека можно сломать, подкупить, опозорить, убить. Банально, но принципы и идеи почти неуничтожимы. Таким принципом теперь с логической неизбежностью становится требование честных и справедливых выборов. Которые 19 марта уже наверняка не состоятся. А это значит, что именно к объединению вокруг требования новых выборов (перевыборов) Александр Лукашенко подталкивает сегодня выведенное им за грань политической жизни гражданское общество, политическую оппозицию и тех, кто проявляет с ними солидарность внутри страны и за ее пределами.

А это в свою очередь означает, что 19 марта теперь имеет шанс возобновиться в любой из последующих дней, послезавтра или через год, превращаясь в неустранимую константу, с которой, как и с любым принципом, окончательно расправиться невозможно даже с помощью танков. Только на этот раз он подразумевает не абстрактные еще для многих «права человека», а конкретное и понятное конституционное действие. Перманентные выборы, как представляется, становятся главным пунктом повестки дня.