В нормальных политических условиях (по крайней мере, нашей части света) состояние перманентного диалога является каждодневной нормой с выработанной инфраструктурой мест и процедур для этого, а не чем-то, что нужно создавать каждый раз по случаю. В Беларуси же пока довольно смутно просматриваются даже возможные стороны, субъекты диалогов, потому предметы диалога витают в эфире представлений о Беларуси как о европейской стране как бы сами по себе. Тем не менее, идея актуальна и хороша не только потому, что демократизация начинается с «круглого стола», но и потому, что сколь-нибудь крупные проблемы, встающие перед страной, можно решить только совместными усилиями государства и всех граждан страны, представленных в тех или иных формах объединений. Да и вообще, ненормально параллельное существование государства и народа — никогда ничем хорошим это не заканчивалось.
Но остаётся непонятным кто в нашем белорусском случае может вести диалог, кому и с кем реально можно садиться за такой «круглый стол» для обсуждения текущих и экстраординарных проблем, вести переговоры о путях их решения, а в самом крайнем случае, договариваться о передаче власти и связанных с этим гарантиях — жизнь показывает возможность возникновения актуальности и этого тоже.
Пожалуй, единственная известная мне в последнее время попытка диалога имела место на уровне аналитиков и была предпринята по поводу событий 19 декабря 2010 года, которые показались сколь неожиданными, столь и вредными для обеих сторон и все задались вопросом «Что это было?» (http://worvik.livejournal.com/?skip=40). Инициатива исходила от аналитиков на государственной службе, работающих на разные госструктуры (что говорит либо об их определённой консолидированности, либо о наличии какого-то внешнего по отношению к ним общего «консолидатора»). В качестве нейтральной площадки для диалога была выбрана редакция общенациональной газеты. Ну, а в качестве своего визави с «негосударственной» стороны они выбрали единственного в стране готового к диалогу (не к сотрудничеству!) представителя общественности. Встреча состоялась, но формат диалога не получился. Может быть, просто диалог нужно было готовить заранее: согласовать тему и рамки обсуждения, обеспечить модерирование и какие-то меры взаимного доверия. Здесь же этого не было и, за единственным исключением, каждый говорил о своём, что для других было малоинтересно. (Исключение составил участник диалога, который вообще не произнёс ни одного слова.) По-видимому, острая внутриполитическая ситуация, подтолкнувшая к диалогу, сама же накладывала ограничения на него: собиравшиеся, как выяснилось, представляли исключительно самих себя и не имели полномочий от своих госструктур, в которых они работали (и к которым «принадлежали»). А отсутствие полномочий в таких случаях, оказывается, сковывает участников и ограничивает возможности диалога.
Может быть, это — пример неудачного диалога, а дальше возможны другие, более удачные и содержательно успешные. Главное, чтобы была общая тема для обсуждения, которую было бы невозможно не обсуждать, правильно определены стороны диалога и выработана процедура его ведения. Хотелось бы так думать, только это единственный пример и о более удачных, к сожалению, пока говорить не приходится. Следующие раунды диалога, из-за заявленных различий целей, взглядов и подходов «государственных» и «вольных» аналитиков, похоже, пока не предвидятся (http://y-tsarik.livejournal.com/52797.html) и, похоже, у этого есть свои причины. Пока речь шла только о сложностях диалога всего лишь на уровне аналитиков, а не держателей властных полномочий. Эксперты-аналитики интеллектуально обеспечивают принятие государственных решений, но не принимают их. Готовность полномочных представителей государства к диалогу (с представителями ли других государств или представителями национальной оппозиции) является результатом определённой формальной предварительной коллективной работы, в которой аналитическая работа составляет только некоторую её часть.
Задумывая диалог, следует учитывать то, что негосударственные и государственные структуры — совершенно несимметричные стороны по многим параметрам. (Здесь есть с чем разбираться.) Там, где у одних мандатом на признание права быть стороной диалога является их сила в поддержке части населения (избирателей) или другая реальная необходимость с ними считаться, сила вторых может заключаться даже просто в их легитимности. Обладание правовой государственной легитимностью обязывает ей соответствовать. Если какие-то представители государства или государственные структуры позволяют себе действовать в отношении оппозиции или других, общественных негосударственных образований как-то по-другому, это подрывает легитимность временных её держателей. Например, легитимно решительное применение силы при попытке незаконного вооружённого захвата власти в стране или в какой-то её части. Но нелегитимно делать то же самое в отношении мирной демонстрации, пусть даже сопровождающейся актами хулиганства и вандализма: хулиганы — не вооружённые захватчики, а от лозунгов до прямых действий пролегает «дистанция огромного размера». Результатом отсутствия учёта этих различий может стать полное непризнание, как внутри страны, так и мировой общественностью, международными структурами, легитимности тех или иных институций или процедурных действий (даже, если всем так хотелось видеть их легитимными!). Хотя, это только пример, а главным для данного абзаца текста является специфика государства и его представителей, как стороны диалога.
Кто же может в Беларуси от лица государства вступить в диалог с представителями общественности так, чтобы возможные договорённости имели шанс на то, что их будут соблюдать? Всебелорусское народное собрание, которое случается раз в четыре года перед президентскими выборами, заведомо не место для диалога и таковым его никто не пытается изобразить. Да и представителей другой стороны («другого» народа, если угодно) туда просто не пускают даже при соблюдении ими формальных требований номинации на участие в этом собрании. Вот Общественно-консультационный совет (ОКС) при Администрации Президента во главе с главой Администрации Президента, созданный специально для диалога с общественностью, выглядит более перспективным, как по публично заявленным целям, так и по составу. Но и этот представительный коллективный орган, несмотря на заявленные претензии, за приличный уже срок своего существования не стал автором ни одной инициативы, сам не задал никому ни одного вопроса и не смог ответить ни на один заданный ему вопрос. (Письменные обращения в свой адрес ОКС переправлял в иные государственные инстанции и, в конце концов, забывшись, начал говорить от имени Администрации Президента http://worvik.livejournal.com/?skip=200). Итак, все эти «отгосударственные» структуры, предполагаемые для диалога, оказываются мнимыми, хоть и «мнят» их пока в качестве возможных площадок для диалога обе стороны. Таким образом, специально созданных формальных мест для внутриполитического или иного диалога в Беларуси просто нет. (Не считать же примером места диалога госструктуры, куда приглашают отдельных граждан для проведения профилактических бесед на тему ответственности за свою деятельность — уж очень специфично вывернуто там отношение к диалогу обеих сторон!)
Не хотелось бы сложившееся положение дел считать нормой только из принципа, что «основанием для того, что есть, является то, что должно быть» — по европейской норме такого быть не должно, да и какому нормальному белорусу это понравится. Но, раз уж нет определённого места для диалога в Беларуси, то можно попробовать поискать, где оно может быть в принципе, и выяснить, почему его нет сейчас. Логично искать возможные государственные структуры для диалога по подходящим функциональным местам и людям, которые могут сочетать компетентность в нужных вопросах и компетенцию для принятия решений, как на сам диалог, так и на реализацию его результатов. Даже судя по послевыборным назначениям в Совете министров, за которыми структуры нашей «законодательной „власти“» явно не поспевают, искать такие места и таких людей нужно во власти исполнительной и начинать следует с наиболее очевидного.
Очевидный и несомненный реально действенный элемент государственной системы у нас — это глава государства. К искомому разряду компетентных его, очевидно, отнести нельзя, но компетенцией принятия решений он, безусловно, обладает. Поэтому он просто принимает (точнее, выбирает) решения на основе подготовленных для него предложений.
Предложения исходят из структур и ведомств, где есть эксперты-аналитики, которые могут обладать компетентностью в своих вопросах. Интересы этих структур и ведомств пересекаются определённым образом, и они конкурируют за влияние на принимающий решения главный элемент белорусской государственной системы. Следует предположить, что основной критерий успешности в условиях данной конкуренции — степень понятности предложения для принимающей решения персоны, а значит, и степень сервильности экспертов и их ведомственных работодателей: что-то в роде «социалистического реализма» в трактовке Т. Толстой, но применительно не к искусству, а к госуправлению. (Не удивительно после этого, что мыслящие люди в такой системе быстро утрачивают широту видения и интеллектуально деградируют, что уже неоднократно отмечалось). Механизм выбора предложений от конкурирующих ведомств (которые даже формально разделены в своей деятельности Указом Президента № 510) и аналитиков, объективно оценивающих одну и ту же ситуацию с разных точек зрения, делает деятельность белорусского государства такой «мозаичной» и фрагментарной во времени, больше похожей на переключение каналов телевизора с разными программами. Именно из-за этого становятся возможными неожиданные для всех действия, такие как те, что сделали возможными события 19 декабря 2010 года, случившиеся вдруг и вне контекста ранее проводившейся политики.
Не вникая здесь в различие понятий руководства и управления, стоит просто зафиксировать, что аналитики обеспечивают управленческую функцию, но не имеют прямого доступа к принятию решений. Диалог экспертов — это, по сути, диалог интеллектуалов, которые могут либо приватно представлять самих себя, либо действовать официально в рамках определённых их руководством полномочий. Распределенные по разным местам и вынужденно находящиеся в положении личной и ведомственной конкуренции, профессионалы-аналитики всегда хотят реализовать свои интеллектуальные наработки. Могут они это сделать только посредством рефлексивного управления держателями властных функциональных мест и структурами, на которые они ориентированы в своей деятельности. (Собственно, для того их и держат, а они берутся за эту работу.) Их профессиональный энтузиазм и готовность к риску вполне понятны. Как и то, что иногда им приходится платить за риск самой возможностью делать эту работу (когда даже двух конкурентов выгоняют с «политической кухни» парою, как «двух дерущихся котят, не справившись, при этом, кто прав, кто виноват»). В несостоявшемся диалоге, о котором говорилось выше, аналитики разных госструктур так не смогли выйти в собственно режим диалога.
Отечественной спецификой функции руководства является приоритет держания и реализации властных полномочий над всеми другими функциями. Поэтому функциональное место руководителя может занимать кто угодно, а критерием эффективности его работы является реализация этих приоритетных функций в контексте всей властной системы. Любой специалист в области управления знает, что включение человека в такого рода деятельность в короткое время делает его частью системы. (Либо он из неё безжалостно выбрасывается.) Применительно к проблематике диалога можно сказать, что такое функциональное место, кто бы его ни занимал, уже по своей сути предполагает монологичность и не предполагает возможности вступления в диалог или поощрения к диалогу обслуживающих экспертов.
Есть примеры совместной деятельности по проектам структур нижестоящих уровней государственной пирамиды (в том числе, региональных и местных властей) и общественных организаций. Поэтому, в принципе, можно предположить возможность диалога на этом уровне. Да, конечно, главная функция исполнительных госструктур — трансляция и реализация властных полномочий сверху вниз. Но ведь есть и необходимость решения обычных для любого государства социально-экономических проблем, без которых невозможно поддерживать политическую стабильность в стране. В крайнем случае, реально существующее неэффективное «вертикальное» государство должно имитировать государство, в котором всё работает как надо, привлекая для этого все возможные ресурсы.
Однако, как оказывалось, примеры сотрудничества были результатом не диалога на уровне самого сотрудничества, а результатом разрешения вышестоящими инстанциями некоторых проектов в случаях, когда общественные организации (чаще, социальные или экологические), привлекающие внешние инвестиции, встраивались в деятельность госструктур. А были случаи, когда общественные организации и инициативы даже волевым решением полностью переводили на положение подразделений этих госструктур. Для диалога нужна возможность двусторонней коммуникации, а в нашем случае это оказывается невозможным в силу того, что нижестоящим структурам делегируется не инициатива, а односторонние властные полномочия.
В принципе, зависимость работников госструктур от вышестоящего начальства абсолютна и с любым можно сделать, что угодно. Правда, невозможно всё отследить и нельзя этого сделать со всеми сразу — рук не хватит и, к тому же, на них таки всё держится, а управленческий хаос никому не нужен. Поэтому одно требование к ним — лояльность. Главный критерий для определения лояльности — их деятельность должна способствовать сохранению политического статус-кво. Поэтому главный принцип выживания «внизу» — не подавать поводов к излишнему вниманию начальства и контролирующих органов, ничем не выделяться, а потому ничего не менять и не предпринимать. Внутри этого можно всё. Это неописуемое и неописанное «всё» неэффективного государства является ставшей уже естественной средой для рядовых жителей Беларуси и причиной белорусского варианта явления запретов на профессию. Здесь есть необходимость договариваться всем со всеми по частным обстоятельствам, но нет оснований для какого-либо диалога. (Внутри всего этого разворачивается частная жизнь людей, на которую, после советского тоталитаризма, никто не покушается: с одной стороны, нет для этого средств и возможностей в виде государственной идеологии и всепроникающей и всё контролирующей организации, с другой стороны, никому она не нужна — нет задач для белорусского народа «как одного человека».)
Если верно, что людям свойственно мыслить или хотя бы просто задумываться о своём ближайшем будущем, то государственные функционеры нижнего и среднего уровней среди других (хотя бы в условиях обострения внутриполитической обстановки) должны быть наиболее заинтересованными в том, чтобы социально-политический диалог был. Они ближе всех находятся к тому субъекту, который ими именуется коротким и выразительным словом «они», и от которого не ожидают ничего хорошего в случае (в общем-то, неминуемой) смены власти и всего с этим связанного. (Пустые исполкомы августа 1991 года говорят о правильном со стороны их работников понимании возможного развития событий.) Их не может не беспокоить отсутствие политического субъекта, который был бы способен принять власть и контролировать ситуацию в стране (в результате чего они мало что теряют). Развитие событий по «уличному» сценарию для них убийственны в любом смысле этого слова. Однако, по крайней мере, пока теми, кто определяет их судьбу и ситуацию в стране, их активная роль не предполагается, и они остаются заложниками сложившейся системы, частью которой являются.
Столь безнадёжная с точки зрения возможности диалога ситуация в стране могла бы быть иной при наличии хоть какой-то реальной оппозиции ненормальному положению дел в стране с отсутствием политики и политических субъектов, с оформленной и предъявленной идеей «послелукашенковской» Беларуси и программы её реализации. Только это может быть основанием для участия оппозиции в социально-политическом диалоге. (Владимира Мацкевича позвали на диалог потому, что он декларирует наличие такой программы.) В отсутствии публично предъявленного и понятного «того, что должно быть», в стране продолжает разворачиваться, в крайне извращённой форме, изжившая себя и неадекватная нынешней ситуации ещё коммунистическая программа (которую, в её крайней извращённости, не в состоянии «схватить» и присвоить даже «госидеологи»). Нестройный хор кандидатов в президенты от оппозиции, при некоторой доле воображения, можно представить себе прототипом стороны диалога. Однако во время избирательной компании диалог так и не состоялся за отсутствием второй стороны. Но, если бы он и имел место, то недостаток консолидированности их позиций мог бы в дискуссии обернуться весьма неожиданными раскладами, удивительными как для электората, так и для самих кандидатов. Либо диалог просто мог выявить их слабость — пока нет внятной, адекватной реалиям позиции, нечего предложить оппонентам для обсуждения. Тем более, это «нечего» нельзя заставить принять в качестве темы для диалога никакими усилиями площади или другими средствами.
Позволю себе высказать предположение об отсутствии понимания диалога как явления и носителей этого понимания в Беларуси. Похоже, даже есть проблемы с пониманием такого непонимания, что уже отмечалось http://nmnby.eu/news/analytics/2912.html, пусть и в качестве синтетического знания http://worvik.livejournal.com/184524.html. (А каким ещё это знание может быть в нашей ситуации?!) В результате диалоги не возникают ни на уровне большой политики http://methodology.by/?p=437, ни на уровне университетского семинара. Не так уж важно, почему так получилось: в результате ли многолетнего подчинённого положения по отношению к союзному центру в Москве (под которое строилась вся республиканская инфраструктура власти и управления) или в результате разворачивания монологичной по сути коммунистической программы (в которой сама возможность диалога не предусматривалась, поскольку людям отводилась роль расходного материала в реализации идеи, заложенной в основе программы). Важно, как выйти из этого положения, чтобы иметь возможность двигаться дальше, как привить и адаптировать обычные европейские нормы диалога.
Инициативу «Восточное партнёрство» можно рассматривать в качестве такого средства для прививки норм, культуры, практики диалога, внутри- и внешнеполитической коммуникации http://eurobelarus.info/content/blogcategory/115/163/. Данное извне деление на платформы, которые нужно ещё сформировать в процессе коммуникации многих субъектов, заданная необходимость внутри- и внешнеполитическая коммуникация между платформами и т. д. являются хорошим полигоном для коммуникативного тренинга и формирования практики диалога, умения вести переговоры, создания инфраструктуры политической коммуникации (под присмотром европейских создателей этой инициативы). По тому, как разворачивается реализация инициативы можно понять, насколько те или иные стороны и субъекты к ней готовы, насколько открыты для диалога и, следовательно, реальной политической деятельности. С белорусской стороны отлично смотрятся общественные организации, совершенно не видно политических партий и очевидно провальным выглядит национальный представительный орган. Позиция последнего очень незавидна, с какой стороны на неё не посмотри, но попытки сыграть в игру под названием «Восточное партнёрство» им всё же предпринимаются.
Недавнюю активность с целью консолидации структур 3-его сектора вокруг государственных ведомств http://eurobelarus.info/content/view/5426/21/ уместно связывать с попытками нового потенциального политического субъекта в лице РОО «Белая Русь» и существующего национального представительного органа вписаться в инициативу «Восточное партнёрство» и «взять игру на себя». И делалось это не без поддержки европейских структур, для которых отношения диалога являются естественной нормой, к которой со временем всё остальное прилагается само по себе. (И ведь трудно оспаривать такую точку зрения!)
При содействии Агентства политической экспертизы