А.Т.: Многие считают, что вы как бы отошли от первых ролей в политике?..
Г.С.: А можно ответить вопросом на вопрос? Вы больше десяти лет работаете в белорусской политической журналистике, а берете у меня интервью впервые. Почему?
А.Т.: …
Г.С.: Когда была депутатом Верховного Совета, заместителем председателя Партии БНФ, журналисты особо не баловали меня своим вниманием. А сейчас всё наоборот. Звонят домой, интересуются мнением. Так что ваш вопрос в некотором смысле риторический.
В общем-то цену себе я знаю. И не только я. Когда в БНФ происходит нечто экстраординарное, ко мне часто обращаются за советом и помощью. Я ведь не первый раз как бы «ухожу в тень». Когда в 1996 году окончились мои депутатские полномочия, стала работать в секретариате Верховного совета и партийной работой не могла заниматься даже по закону. После того как в начале 1997 года Верховный совет «разогнали», Шарецкий предложил мне работать в секретариате уже оппозиционной структуры. Почти никто об этом не знал.
А.Т.: Большинство контактировали с Валентиной Святской и о вас действительно не знали.
Г.С.: Она была моим начальником по работе.
А.Т.: Вскоре и сам фронт раскололся.
Г.С.: Совершенно верно. В 1999-м. У меня был выбор между КХП-БНФ и Партией БНФ. Я выбрала вторую.
А.Т.: Почему?
Г.С.: То, что делала КХП-БНФ и продолжает делать, если она реально существует, очень похоже на какую-то мышиную возню. Это что-то несерьезное, политику так не делают. Я очень уважаю Позняка тех времен, когда мы вместе работали в парламенте. Он многому нас, и меня тоже, научил, но после того как Зенон Станиславович уехал и остался за границей, лично для меня он как политик стал неинтересен. Нет, я его не осуждаю, но и не возвожу в культ. Наверное, он выполняет нужную функцию, но я предпочла другой вариант поведения.
Позняк, как известно, остался руководить той частью, которая называется КХП-БНФ. Те люди, которые тогда осуществляли его идеи и программные установки, на мой взгляд, действовали неправильно. Мне подобное не нравилось.
Думаю, что в нашей структуре гораздо лучше. Партия БНФ — открытая, демократическая организация. У нас один из лучших лидеров во всей оппозиции.
Поэтому и выбор был таков.
Когда речь зашла о регистрации, я в Министерство юстиции ходила как на работу целых полгода. Проверяли всё от и до, но решение в конечном итоге было положительным. А потом КХП-БНФ подала в Хозяйственный суд иск о нашей ликвидации. Потратили много времени, но дело мы выиграли. Наша задача не состояла в том, чтобы задушить ту структуру, нужно было отстоять свою.
А.Т.: То есть вас прессовало не только государство, но и бывшие единомышленники?
Г.С.: К сожалению. Считаю, что после разделения мы выиграли. Стали более демократичны. И образованней. Сейчас в руководстве партии почти все с высшим образованием. Раньше было не так. Дело в том, что в число сторонников БНФ, когда он был только движением, приходили люди самые разные. В том числе с нездоровой психикой или обиженные на власть. Те, кто считал: фронт непременно встанет на их позицию. Кстати, власть бывает не права не во всех случаях. Например, если кто-то совершил преступление, то любая власть обязана его наказать. К сожалению, в движении БНФ были и такие факты. Разбирались, если кто-то был не прав, ему об этом говорили.
В движение путь был открыт всем. Партия — нечто более ответственное. В свои ряды мы принимаем всех желающих, но некий отбор всё же есть, существует партийная дисциплина.
А.Т.: Напомните, пожалуйста, как вы стали депутатом и вообще пришли в БНФ?
Г.С.: Я работала инспектором народного контроля в Новогрудке. По большому счету, есть правоохранительные органы, которые должны заниматься тем, что делали мы, поэтому у меня было много вопросов о необходимости этого органа. В реальности всё происходило следующим образом. Народный контроль обнаруживал нарушения законности и передавал документы в прокуратуру. Таких случаев было очень много, но прокуратура реагировала по звонку из горкома партии. Поэтому уже тогда понимала: что-то тут не так. По жизни я человек принципиальный, а те, кто меня знает, добавляют еще — и честный. Во времена тотального дефицита я часто проверяла магазины, базы и т. д., но никогда, нигде, ничего не брала, даже если что-то было очень нужно. Об этом в Новогрудке все знали, поэтому, когда начались выборы, меня выдвинули от райкома профсоюза госучреждений. Горком партии тут же выдвинул мне, как бы в пику, очень сильную альтернативу — детского врача, заведующего отделением. Всего было зарегистрировано 8 кандидатов в депутаты. Первоначально вопрос даже ставился так, чтобы меня вообще не регистрировать, но работники автопарка созвали собрание и предложили мою кандидатуру от своего трудового коллектива. Не зарегистрировать в такой ситуации стало невозможным. Конечно, палки в колеса ставились, но существенно помешать они уже не могли.
Самое интересное, что я в тот момент была членом КПСС, более того, являлась членом парткомиссии горкома партии, то есть по идее должна была быть той, чью кандидатуру партийные органы должны поддерживать. БНФ ненавидела и считала, что это фашистская организация, то есть думала то, что утверждала официальная пропаганда. Никаких структур фронта в Новогрудке не было, поэтому БНФ мной воспринимался как нечто страшное-престрашное. Не могла понять, почему в горкоме партии считают, что я приду в БНФ. Когда впервые в Верховном совете увидела Позняка, только укрепилась в своем негативном отношении. Буквально через несколько дней общения увидела, что бээнэфовцы выражают те же самые мысли, что и я, а Позняк совсем не страшный.
Поначалу это стало серьезным поводом для размышлений о том, правильную я информацию имею или нет. А через две недели поняла: всё, что нам говорят в СМИ, не соответствует истине. В это время начала формироваться группа единомышленников, которая впоследствии стала основой для фракции БНФ. Я в нее и вошла, вначале не будучи членом БНФ. Позже стала ходить на заседания Соймов и увидела, что людям о БНФ говорят неправду. То же самое происходит и сегодня. Пропаганда работает постоянно и здорово.
Мне повезло. Будучи депутатами, мы много ездили по стране, встречались с людьми. Кстати, на эти встречи приходили как сторонники БНФ, так и недруги. После нескольких часов общения многие противники говорили: вы же, оказывается, совсем не такие, как нам объясняли. В общем, полностью повторялось то, что было со мной.
Из КПСС вышла в 1990 году. Уплатила взносы, полностью со всем рассчиталась. За свою деятельность в рядах КПСС мне не стыдно, но обидно, что верила в порядочность организации.
БНФ не отражает абстрактные, отвлеченные мысли, не волнующие народ. БНФ — та организация, которая отстаивает взгляды всех. В первую очередь простых, обыкновенных людей, а не неких рафинированных интеллигентов. Тех, кого у нас больше 80 процентов, то есть значительного большинства. Это действительно народный фронт. В нашей партии есть все — от академиков до конюхов. Образование здесь не самое главное. Иной раз я просто удивлялась старикам, тем, кому в девяностые годы было уже за семьдесят, их правильному пониманию ситуации. В то время я много ездила в регионы, многих из них, наверное, уже нет. Молодежь про таких говорит — продвинутые. Это о семидесятилетних. Те, кто был младше на 20-30 лет, так не рассуждали. Наверное, это житейская мудрость, опыт, но то, старое, поколение, которое помнит и хрущевскую оттепель, и военное детство, многие вещи воспринимало правильней, чем более молодые.
А.Т.: Вы сами говорите о работе пропаганды по созданию негативных образов. Один из них — националисты.
Г.С.: Очень часто смеялась, когда меня в прессе того времени называли белорусской националисткой. Для меня это большая честь, ибо я из Украины. У меня мама — украинка, отец — русский. Родной язык — русский, так как отец был военным. Мы ездили по всему бывшему Советскому Союзу, училась в 18 школах. Если б не русский, я бы никакого языка не знала вообще, потому что во всех республиках язык был, естественно, свой. Родилась в Польше. В 1947 году.
Белорусский язык никогда не изучала. Освоила его, будучи в Верховном совете. Пришла туда, как и многие другие, русскоговорящей. На белорусском вообще разговаривали только считанные единицы. Никакого дискомфорта в беседах со своими коллегами никогда ощущала. Даже когда беседовала с Позняком, которому национализм приписывали чаще других. Когда он видел по реакции, что я чего-то не понимаю, сразу же делал перевод.
Когда в 1991 году произошел путч, была в Крыму, точнее в Алуште, и изучала там язык. Делала это очень просто. Брала словарь, читала подряд, а потом с сестрой говорила по-белорусски. Проверить она, конечно, не могла. С теми, кто языком не владеет, всегда проще, их не стесняешься.
Из Крыма добралась с большим трудом. Билет у меня был на сентябрь, пришлось покупать новый, по просто сказочной цене. Мне было поручено написать постановление о роспуске КПСС. Помню, что когда его прочитал Борщевский, то закричал: «Братцы, Галіна напісала па-беларуску!» С тех пор я начала выступать только на белорусском. Это, кстати, было очень сложно.
На собственном примере знаю, что в БНФ никогда и ни к кому не относились плохо только потому, что он говорит на русском. Да, идиоты есть в любой партии, в любой семье. Наверное, они были и у нас. Я считаю, что это просто неумные люди. Ни к чему принуждать никого нельзя. Если бы меня заставляли учить белорусский, я бы изучать его не стала из принципа. Сделать это заставила сама жизнь. Я ведь была депутатом белорусского парламента. Принуждать нужно только чиновников. Ибо они за работу в белорусских государственных учреждениях получают деньги. Это государственные люди. Остальных заставлять не нужно, особенно тех, кто уже в возрасте. Помню, одной знакомой было уже 65 лет, когда ее захотели научить белорусскому. Успехов не было, да и не нужны они вообще.
Здесь нет проблемы. Ее выдумали.
Те, кто часто выступает за белорусский язык, делают это не потому, что они такие «отморозки», а потому, что отстаивают свои права. Это право человека — говорить на языке той страны, где он родился. И запрещать ему нельзя. Если еще в девяностых годах прошлого века на улицах уже можно было услышать белорусскую речь, то сейчас ее почти не слышно. Это плохо. Нация тем и отличается от других, что имеет свой язык. Знаю по своему опыту. Когда перешла на белорусский, у меня даже характер немного изменился. Есть вещи, которые каким-то образом влияют на всех нас. Многим русским не нравится, когда кто-то рядом говорит на белорусском, но это их личное дело. Не нравится — езжай туда, где белорусского языка не будет вовсе. Ведь когда кто-то приезжает в Германию, Польшу или Францию, он же не требует, чтобы все с ним говорили только на русском. Так и здесь.
Кстати, в нашем Сойме некоторые и сейчас говорят на русском языке, так как хотят, чтобы их лучше понимали. И никто им не высказывает претензий.
Я бы не говорила, что в БНФ одни националисты, в брутальном понимании этого слова. Там люди, у которых просто болит душа за нацию.
А.Т.: Раньше БНФ на свои мероприятия собирал буквально толпы людей. Сейчас такого нет. Почему? Уменьшилось влияние?
Г.С.: Нет.
Тогда был конец восьмидесятых годов. Прошло уже почти двадцать лет. Столько времени выходить на улицы почти невозможно. За это время выросло целое поколение. Люди устают от постоянных митингов, у них, кроме этого, немало других забот. Митинговать, зная, что в данный момент не будет результата, сложно. Но наблюдается другое.
В нескольких избирательных кампаниях собирала подписи, в частности в последний раз за выдвижение Вали Святской. В информационной листовке было написано и про БНФ. Честно говоря, была изумлена. Народ встречает с радостью, оттого что мы еще живы. В восьмидесятых у нас был «разгул демократии». У газетных киосков выстраивались очереди, я сама выписывала десяток газет, ибо на них отменили лимиты, почтальоны жаловались, что им тяжело носить свои мешки. Мне сложно было читать, но я могла себе это финансово позволить. Сейчас ситуация кардинально иная. Большинство людей получают так мало, что думают, на что лучше потратить деньги — на газету или кусок хлеба. Особенно пенсионеры. Те вообще, кроме государственных телеканалов, лишены всякой информации.
Многие, повторю, устали от борьбы. Давайте вспомним павловскую денежную реформу. Люди, без всякого БНФ, сами начали протестовать. Конечно, потом мы в этом тоже стали принимать участие, но первопричина была в другом. Как говорил Ульянов, нужна революционная ситуация. У нас ее пока нет. Народ чувствует.
Это не уменьшение влияния фронта. Это изменение ситуации.
А.Т.: Так что же делать?
Г.С.: Работать. А «революционная ситуация» наступит обязательно. Она неминуема. И придет неожиданно. Важно быть к ней готовым.