Никому не посвящается, за исключением самих Никто, в частности Бенжамину Коупу, а также Соловью-Жижеку, недавно побывавшему в Моске, Варшаве…, но так и не встретившемуся со своей тенью в Минске. Впрочем, есть надежда, что солнечный мальчег еще вернется.
Слава — Жижеку! Лавры — Малви! Слово — Мальчижегу!
Welcome to the Disney-Belarus!
Господа ужаснейшие, пренеприятнейшее известие: к нам едет… Теле-Визор!
Прелюдия
Здравствуйте-здравствуйте!
«Авторов-мечтателей-террористов» вызывали? Что же, позвольте представиться — царь. Очень приятно — царь. Очень приятно — царь. А по батюшке как звать Его Величество? По батюшке — р. ы.Царь Никто.жж.Де (т)ство. Длинноватое, конечно, имечко, знаем, но нашему царскому роду иного не подобает. Впрочем, можете звать меня просто р. ы.Царь Никто: манией величия мы, в отличие от других царей, в особенности гороховых, не страдаем. Да впрочем, шут с ними, пусть потешатся еще немного: чем бы дитя не баловалось, лишь бы не плакало.
Поводом к нашему выступлению здесь послужила недавно опубликованная на «Нашем Мнении» статья М. Жбанкова и А. Расінскага «Год пасьля Плошчы. В поисках новых смыслов», при чтении которой у нас (а нас также много, но никто не знает и не должен знать, сколько в точности — такова наша царская природа) возникли некоторые смутные со-мнения, в связи с чем уже сразу предлагаем переименовать ресурс «Наше Мнение» в «Наше Со-Мнение» (своего рода «НСМ»-messenger). Разделяя многие из высказанных в данной статье соображений, мы все же полагаем, что в степени своей критичности, которая, как часто водится в Беларуси, приобрела всеобщие формы, авторы немножко увлеклись. В частности, спорным нам представляется суждение об отсутствии новых авторов, а также новых схем концептуализации ситуации («отсутствие серьезной прозы», как пишут критики).
Что же, вполне возможно, что «серьезной прозы» о событиях весны 2006 г. так до сих пор, действительно, и не появилось, но, что если уловить в этом отсутствии серьезного анализа нечто более значимое и, возможно, даже обратное: то, что природа данного социального феномена такова, что требует для своего адекватного понимания прямо противоположного подхода, а именно — «несерьезной прозы»? В частности, если попытаться выявлять некоторые сближения (возможно, случайные, возможно, и нет), то, не являетя ли, к примеру, заданный недавно на «НМ» Н. Семеновым «Детский вопрос о политике», частью некоего более общего и более актуального сегодня вопроса, а именно: вопроса именно о «детской политике»?
Данная тематизация беларусской политической ситуации уже была контурно задана нами в статье (смс-сказке) о «детской политике», а также нашла продолжение в сказке-трилогии «Плошча АўтаРэвалюцыі», в которой была предложена для осмысления концепция Плошчы как авторского культурно-политического пространства, где, среди прочего, был сформулирован важный критерий эффективного культурно-политического авторства в Беларуси в сложившихся условиях. Однако похоже, что до сих пор нас никто так и не услышал. Что же, не услышал, так не услышал. Вам же хуже: теперь придется смотреть. Сидя. Руки — перед собой, под мышки не смотреть, ноги на ширине плеч, ушами — не хлопать. Итак, начали!
Эпизод 1-й. («Настройки»)
Действительно, мартовские события 2006 г. стали довольно мощным социально-политическим всплеском и определенным вызовом существующей ситуации, причем по обе ее стороны — как официальной, так и «оппозиционной», образовав или, скорее, молча заявив об образовании некоторого «третьего пространства». Назвать это «третье пространство» третьей силой нам пока, что представляется преждевременным, поскольку речь, действительно, идет, в первую очередь, о некотором символическом переопределении координат — «революции духа», как это было отмечено еще во время событий весны 2006 г, а также в статье М. Жбанкова и А. Расінскага. Впрочем, нам больше по душе более концептуальные термины «символического порядка» и «символического пространства». Кроме того, проблема, которая связана с использованием понятия «революция духа» заключается в том, что, по существу, «революция духа» не имеет завершения в принципе. Говорить, например, о том, что «революция духа» состоялась, пусть и в определенном и временном промежутке, — это, по сути, противоречие в терминах.
В связи с этим потенциально идеологической является попытка заключить в рамки «революции духа» некое бесконечное событие, как если бы «революция духа» была бы обязательным предваряющим этапом нейкой «реальной» (социальной, политической, институциональной) революции, после которой восстанавливается «нормальный» порядок вещей, не требующий никаких дальнейших существенных подвижек. Вместе с тем, нельзя, конечно, же сказать, что весной 2006 г. вообще ничего не произошло.
Как нам представляется, более удачным является описание тех социально-политических и «духовных» трансформаций в категориях «травмы рождения», если пытаться фиксировать появление чего-то принципиально нового. Тезис о «детской революции» последнее время стал подзабываться, а зря: именно здесь, возможно, и заключается самое продуктивное поле адекватной концептуализации. В частности, если не пытаться сковывать себя известными и принятыми понятиями и категориями анализа, то можно пойти даже дальше и охарактеризовать весну-2006, как рождение «детей революции», но при этом, как нами уже отмечалось, весьма особых «детей» — «детей-мутантов».
Необходимо также напомнить о том, что большинство аналитических сценариев 2006 г. никаким образом не спрогнозировало сценарий развития «Плошчы», что в значительной степени продолжает характеризовать состояние аналитики и по сей день, а именно: изучение ситуации по эффектам и следствиям, а не причинам (если таковые имеются). Вероятно, суть проблемы сегодня заключается совсем не в том, что сегодня все более подготовлены к обкатке сценария весны-2006, а в том, что аналитическая «оптика» по-прежнему мало настроена (в смысле технической отладки) замечать то, что действительно (и всегда неожиданно) происходит и обходить вниманием то, что в действительности имеет лишь видимость происходящего. Напрашивается вопрос: какая «оптика» взгляда в таком случае является адекватной? Ответим, возможно, немного тавтологично, но преднамеренно: визуальная «оптика» и является наиболее адекватной. Попытаемся уточнить данную мысль.
Эпизод 2-й. («Путь в не-туда»)
В Беларуси вот уже, по меньшей мере, второй год бушует Визуальная Революция. И это вовсе не потому что, о Беларуси наконец-таки узнали, услышали, показали во всех глобальных масс-медиа и т. д. Этот аспект, как раз-таки, пожалуй, меньше всего имеет отношения к данной Революции. Мы также солидарны в критической оценке большей части данной культурной продукции, последовавшей за мартовскими событиями, а также в оценке ее общего удельного веса в понимании и дальнейшем развитии складывающейся культурно-политической ситуации. Фильмы Хащеватского и Дембиньского (с фильмом С. Патаранского мы, к сожалению, не знакомы), а также другие формы визуальной продукции, обсуждавшиеся в статье, несмотря на их кажущийся визуальный характер, мало имеют отношения к этой революции. Они скорее симптоматичны, но мало репрезентативны.Парадоксальным, но вполне закономерным образом, в них не видно именно этого самого визуального аспекта революции. Они нацелены своим взглядом на показывание реальности происходящего, но не показывают трансформации видимого (и «воображаемого»), задающего параметры самой «реальности».
В исторической ретроспективе, вероятно, будет интересным проследить истоки зарождения этой «визуальной революции». Выдвинем пока предварительную догадку, что ее истоки уходят в период 2003–2004 гг. Однако, пожалуй, хронологическая датировка здесь скорее формальна. В событийном плане ее начало приходится на время первых брождений нашего Вальтера Бенжамина (позволим себе здесь этот небольшой «нашенализм»: думаю, многие, немного поразмыслив, легко с нами согласятся, что Бенжамин — это наше всё) по городу Минску в дедушкином пальтеце Акакия Акакиевича в полном недоумении от увиденного: а как? а где? а что? Однако далее эти следы теряются, заметаемые снегом последующих зимних бурь… Возможно, в будущем, когда технологии станут совершенно совершенными и будет завершено очередное внеплановое, пусть и накладное, межпланетное сообщение Беларусь — Юпитер, а «космические корабли будут бороздить просторы нашей Родины», жизнь совсем перешагнет по ту сторону кадра, так что стане возможным отмотать данный период на пленке и пошагово проследить эти траектории… Пока же остается довольствоваться обычными историческими домыслами, не отказывая себе в небольших полетах фантазии. Что? Что такое? Что с Вами? Б-белКу ж-ж-жалко!..
Почему не адекватными являются визуальные формы, предложенные авторами и режиссерами, обсуждаемые М. Жбанковым и А. Расинским? Думается, что главной проблемой здесь является сама изначальная установка на то, чтобы смотреть туда.В то время как смотреть нужно не туда, а именно сюда,где собственно уже нет границы между «туда» и «сюда», разделения на «там» и «здесь». Отметим, что данное различение — больше, чем трюизм. Чтобы понять смысл происходящего изнутри, а не снаружи (ведь камера, очевидным образом, всегда показывает только то, что находится снаружи, во-вне, даже если показывается операция внутренних органов), необходимо перешагнуть границу между «внутренним» и «внешним». Вот тут-то и возникает вопрос: а что соединяет/разделяет «внутреннее» и «внешнее»?
Наш ответ довольно прост: воображение. Именно показывания работы воображения и нет во всей этой продукции, зацикленной на том, чтобы показать все, «как было» — с той стороны. Картина Марочкина, возможно, в наименьшей степени подвержена этому «овнешнествлению», добавляя к реализму легкий налёт авторской фантазии, и все же фантазия эта остается весьма скованной, переполненной тем же самым непонятным «позитивом», что и «процветающая Беларусь». Возможно, если взглянуть на эту картину через фильтр инвертированных цветов, то в ней бы и открылась некая большая и более интересная историческая «правда»…
Проблема исторической репрезентации, таким образом, заключается в том, чтобы показать событие не просто в модусе «как было», а в модусе «как всегда могло бы быть», стирая границу между «там» и «здесь», «реальным» и «воображаемым», но оставляя при этом все же некоторый следы этой границы. Где эти следы перехода грани возможного и невозможного во всей пост-мартовской культурной продукции? Ведь история, как представляется, в не меньшей степени, чем политика, сопричастна сфере возможного — сфере, отделяющей и соединяющей то, что есть и то, чего (еще) нет.
Каким мог бы быть адекватный беларусский ответ, к примеру, на «Урок белорусского» М. Дембиньского, взявшего на себя, по сути, политическую функцию репрезентации Беларуси и беларусов Европе и остальному миру? Думается, что стоило бы преподнести всем тем, кто смотрит на Беларусь «оттуда», с позиций Большой Европы, небольшой «Урок деконструкции», закладывая в него также определенные «террористические» ультиматумы, взамен на выдвинутые невыполнимые «12 требований». Первый пункт требований группы «Белорусских Террористов» мог бы звучать очень просто: понять Беларусь…
П.С. — Продолжение следует, даже не думайте!
П.П.С. — 12 апреля — День Глобальных Видений. Вы что-нибудь видите? Нет, ничего не вижу. Хм… странно… А куда вы смотрите? Да никуда не смотрю, смотрю на вас, а вы разве не видите? А вы?