1990 год стал для Белорусской Советской Социалистической республики «годом великой трансформации». В течение этих двенадцати месяцев — с точки зрения Истории срок совершенно ничтожный — белорусская элита прошла путь от национального нигилизма к признанию необходимости и закономерности построения суверенного национального государства. Именно в 1990 году были завязаны основные «узлы» проблем, которые затем пришлось долго и не очень успешно распутывать.
Автору трудно писать об этом, ведь описываемый год стал переломным и для его собственной жизни. Поэтому читателя не должно удивлять, что ссылки на тексты исследователей и мемуаристов, опубликованные и отредактированные, будут сопровождаться и ссылками на воспоминания самого автора, вынужденного выступать одновременно в двух малосовместимых ролях — исследователя и мемуариста. Остается лишь надеяться на крепость еще не обветшавшей памяти и сохранившиеся в домашнем архиве записи.
Сегодня вообще многие активные деятели тогдашнего времени превратились в мемуаристов. 1990 год кажется в ретроспективе такой далекой историей, что новое поколение политических активистов суверенной Беларуси попросту не помнит имен «героев вчерашних дней». И воспоминания становятся возможностью апеллировать не к потомкам, а к более молодым современникам, чтобы добиться прижизненной реабилитации, объяснив свою позицию хотя бы задним числом. Так, воспоминания опубликовали трое бывших спикеров Верховного Совета, бывший премьер-министр, бывший министр иностранных дел, бывший первый секретарь обкома КПБ, пятеро депутатов Верховного Совета, бывший министр внутренних дел, многие деятели культуры.
Мемуарные фрагменты содержатся и в публицистических статьях, в том числе и в статьях автора данного исследования.
И еще одно замечание. Следуя примеру таких исторических писателей, как Стефан Цвейг и Морис Дрюон, исследовательско-мемуарному тексту автор предпосылает в алфавитном порядке перечень действующих лиц, упоминаемых в нем, с указанием того статуса, которым они обладали в начале и в конце 1990 года. Так читателю будет проще понимать, с кем он имеет дело.
Действующие лица:
Бровиков Владимир Игнатьевич — посол СССР в Польше. Делегат съезда КПБ, кандидат на пост первого секретаря ЦК КПБ.
Будинас Евгений Доминикович — писатель, публицист, корреспондент журнала «Дружба народов» в БССР, кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Гилевич Нил Сымонович — поэт, первый секретарь правления Союза писателей БССР, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель парламентской Комиссии по образованию, культуре и сохранению исторического наследия.
Гончарик Владимир Иванович — председатель Белорусского совета профсоюзов, народный депутат СССР, кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Гриб Мечислав Иванович — начальник Витебского областного управления внутренних дел, генерал-майор МВД, кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва. Председатель парламентской Комиссии по вопросам национальной безопасности, обороны и борьбы с преступностью.
Грушевой Геннадий Владимирович — доктор философских наук, профессор, активист «чернобыльского» движения, кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва.
Дементей Николай Иванович — председатель Президиума Верховного Совета БССР 11-го созыва, народный депутат СССР, член бюро ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Камай Алексей Степанович — секретарь ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Второй секретарь ЦК КПБ.
Кебич Вячеслав Францевич — первый заместитель председателя Совета министров БССР, народный депутат СССР, член бюро ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Председатель Совета министров БССР.
Кравченко Петр Кузьмич — секретарь Минского горкома КПБ по вопросам идеологии, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — министр иностранных дел БССР.
Леонов Василий Севастьянович — первый секретарь Могилевского обкома КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — председатель Могилевского областного Совета депутатов, председатель Мандатной комиссии Верховного Совета.
Малофеев Анатолий Александрович — первый секретарь Минского обкома КПБ, народный депутат СССР. В конце года — первый секретарь ЦК КПБ.
Наумчик Сергей Иосифович — редактор отдела фельетонов сатирического журнала «Вожык», кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Секретарь парламентской Комиссии по вопросам гласности, средств массовой информации и прав человека, координатор парламентской оппозиции Белорусского народного фронта «Адраджэньне» («Возрождение»).
Позняк Зенон Станиславович — старший научный сотрудник Института истории Академии наук БССР, председатель сойма Белорусского народного фронта «Адраджэньне», кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва.
Середич Иосиф Павлович — заместитель главного редактора газеты «Советская Белоруссия», кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Главный редактор печатного органа Верховного Совета — «Народной газеты».
Слюньков Николай Никитович — народный депутат СССР, бывший первый секретарь ЦК КПБ, член Политбюро и секретарь ЦК КПСС.
Соколов Ефрем Евсеевич — народный депутат СССР, член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК КПБ, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — председатель Комиссии Верховного Совета СССР по делам пенсионеров и ветеранов; мандат депутата Верховного Совета БССР сложил.
Тихиня Валерий Гурьевич — доктор юридических наук, министр юстиции Белорусской ССР. Затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва, секретарь ЦК КПБ.
Федута Александр Иосифович — учитель русского языка и литературы средней школы № 20 г. Гродно; член ЦК ЛКСМБ; кандидат в депутаты Верховного Совета БССР 12-го созыва. В конце года — делегатXXIX съезда ЛКСМБ.
Филарет (Вахромеев Кирилл Варфоломеевич) — митрополит Минский и Гродненский, Патриарший экзарх всея Беларуси. Кандидат, затем депутат Верховного Совета 12-го созыва.
Шушкевич Станислав Станиславович — народный депутат СССР, проректор Белорусского государственного университета, кандидат, затем депутат Верховного Совета БССР 12-го созыва. Первый заместитель председателя Президиума Верховного Совета БССР 12-го созыва.
I. Белорусский язык: «подарок» партии народу?
Несомненно, самым важным политическим событием 1990 года стали выборы в Верховные Советы союзных республик и местные органы власти. Однако в Белоруссии этому предшествовал едва ли не последний законодательный акт, принятый Верховным Советом 11-го созыва. Этим историческим актом стал Закон о языках в БССР.
Социалистическая Белоруссия оказалась в наибольшей степени — по сравнению с другими республиками, входившими в состав СССР, — денационализированной. В полном соответствии с еще хрущевской доктриной о постепенном стирании межнациональных различий советских народов руководители БССР — прежде всего, многолетний первый секретарь ЦК КПБ Петр Машеров — старательно русифицировали республику. Этому способствовала и реальная близость русского и белорусского языков. В результате, несмотря на формальное существование государственного двуязычия, к концу 1980-х годов белорусский язык в республике влачил жалкое существование. Вот как об этом еще в 1988 году высказался известный белорусский писатель, профессор Нил Гилевич:
…Речь идет о судьбе целой нации, о спасении языка и культуры одного из больших славянских народов… Чтобы эти мои слова не показались кому-либо умышленной драматизацией реального положения, приведу хотя бы самые главные факты: ни одно государственное учреждение в республике не работает на белорусском языке, нигде, кроме как в СП (Союзе писателей. — А.Ф.) БССР, вы не получите справку или иной документ на этом языке, ни в одном городе и городском поселке нет ни одной белорусской школы, да и те сельские школы, которые называются белорусскими, далеко не все таковыми являются в действительности, о высшей школе и говорить нечего — там, за исключением филфаков, белорусского слова вообще не услышишь 1.
Могу подтвердить сказанное Нилом Гилевичем ссылкой на собственный педагогический опыт. Даже лучшие из моих коллег — преподавателей белорусского языка и литературы — в быту общались исключительно на русском языке и не смущались, когда на уроках школьники отвечали на вопросы, цитируя не белорусскоязычный оригинал, а русскоязычный перевод классических белорусских текстов, обязательных к изучению в средней школе. Могу также сказать, что подобное было невозможно ни в Украине, ни в Литве.
Показательно, что Гилевич в этот период — должностное лицо, первый секретарь правления Союза писателей БССР, персона вполне номенклатурная. В своих воспоминаниях он подробно описал процедуру «сватовства» на этот высокий пост персоны с репутацией «националиста» 2. Вместе с тем очевидно, что, несмотря на очевидную «неудобность» человека с большими амбициями и явным «несовпадением» видения национальной проблематики в общении с партийными руководителями, несмотря на личное желание сделать максимально возможное для развития языка и культуры, Гилевич абсолютно вписывался в сложившуюся концепцию лингвогосударственной политики Компартии БССР. Не случайно ведь и «свадебными генералами» республиканского масштаба — председателями Верховного Совета БССР — многие годы были белорусские писатели с хорошей репутацией у читателей: Максим Танк, Иван Шамякин, Иван Науменко.
Русификация осуществлялась партийными деятелями под аккомпанемент искренних речей патриотически настроенных деятелей белорусской культуры 3.
Петр Кравченко вспоминает:
Помню, на какой-то конференции с участием минской творческой интеллигенции Геннадий Бартошевич (тогда — второй секретарь ЦК КПБ. — А.Ф.) выступил на белорусском языке. Когда он возвращался на свое место в президиуме, первый секретарь ЦК КПБ Николай Слюньков с презрительной ухмылкой бросил ему:
— Ну что ты перед этим быдлом распинаешься! 4
Однако к зиме 1989/90 года вопрос о роли белорусского языка назрел настолько, что партийное руководство республики было просто вынуждено взять инициативу в свои руки. Вернее, не взять, а попытаться перехватить. Дело в том, что на протяжении предшествующих двух лет тема положения белорусского языка в обществе активно поднималась представителями так называемых «неформальных» молодежных объединений. Выпускниками и студентами Белорусского государственного университета были созданы кружки «Талака» («Толока»), «Тутэйшыя» («Здешние»), «Майстроўня» («Мастерская»), чья деятельность получила широкий резонанс в студенческой среде и других белорусских вузов. Наконец, о том же активно говорил и Белорусский народный фронт «Адраджэньне». Это представляло несомненную опасность, поскольку творческая интеллигенция — при всем презрении к ней партийной элиты — традиционно пользовалась уважением в белорусском народе.
Активист Белорусского народного фронта и будущий депутат Сергей Наумчик вынужден констатировать роль компартии в принятии Закона о языках:
26 января 1990 года, перед прекращением своих полномочий, Верховный Совет 11-го созыва принял Закон о языках. Это было сделано в ответ на требование общественности — так, при обсуждении проекта в печати 15 тысяч человек высказались за придание белорусскому языку статуса единственного государственного языка. За месяц до принятия закона такой статус был вынужден признать и ЦК КПБ на своем пленуме, стремясь перехватить инициативу БНФ, который требование гарантий белорусскому языку сделал одним из главных своих программных положений.
Однако общественные настроения могли бы быть и не учтены, как случилось это на несколько недель ранее с новым избирательным законом, если бы в комиссии и непосредственно на сессии ВС в защиту государственности белорусского языка не выступили депутаты Нил Гилевич, Геннадий Буравкин, Иван Чигринов, Иван Шамякин, вице-премьер Нина Мазай, министр образования Михаил Демчук и секретарь Минского горкома компартии Петр Кравченко. Среди депутатов были активные противники закона, прежде всего из числа промышленной номенклатуры. Однако это был тот самый случай, когда многолетняя привычка голосовать, как приказывает партийное начальство, сработала не во вред, а на пользу нации 5.
Здесь чрезвычайно показателен список тех, кто поддерживает принятие Закона о языках, возвращающего белорусскому языку статус единственного государственного. Четверо в этом списке — писатели (Гилевич, Буравкин, Шамякин, Чигринов). Однако, несмотря на все их несомненные литературные заслуги, с ними соседствуют вполне номенклатурные фигуры. Иван Шамякин — бывший председатель Верховного Совета БССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, бывший первый секретарь правления Союза писателей БССР. Иван Чигринов — народный писатель Белоруссии, секретарь правления Союза писателей БССР. Геннадий Буравкин — председатель Гостелерадио БССР, будущий полпред БССР в ООН. К ним присоединились вице-премьер по социально-культурным вопросам Нина Мазай (бывший первый секретарь ЦК ЛКСМБ) и министр образования Михаил Демчук (бывший заведующий отделом ЦК КПБ). Совершенно очевидно, что в период всевластия (пусть даже — кажущегося!) компартии вся эта номенклатурная когорта не могла бы выступить с подобной инициативой без перспективы утраты статуса и связанных с ним привилегий. То есть — «отмашка сверху» была дана.
Идеолог минской городской парторганизации Петр Кравченко приводит фрагмент своего выступления на сессии 26 января 1990 года:
Если бы язык был всего лишь средством общения между людьми, народы давно бы использовали с этой целью латынь, санскрит или эсперанто. Сколько языков в мире, столько и цивилизаций на земле. Поэтому мы стоим за родной язык, но также за каждый язык, за каждый народ — это делает нас гуманистами 6.
Последний тезис Кравченко весьма показателен. Он не упоминает о существовании БНФ, но явно противопоставляет «партийный», то есть правильный, подход антипартийному, антикоммунистическому. Опытный и амбициозный коммунистический идеолог имеет в виду и позицию прибалтийских «народных фронтов», о которой белорусское партийное руководство помнит постоянно. И всего через неполных полтора месяца парламентская власть в трех балтийских республиках перейдет в руки тех, кого Кравченко в этот период явно не считает «гуманистами».
Оппоненты Петра Кравченко уловили поданный им сигнал. Их трактовка принятия Закона о языках серьезно отличается от официальной. Вот, например, что пишет известный национально ориентированный публицист Сергей Дубавец:
Сейчас, кстати, когда это дозволено, покатилась целая волна художественных причитаний по поводу гибели языка, истории, культуры: гибнем, пропадаем, отобрали! В принципе, все это правильно, но совершенно бессмысленно, если не сказать — во вред. Экзистенциальный вариант осмысления этой ситуации таков. Язык — есть, история — есть, культура — есть. Ничего с ними не сделается, никто не отбирает, спасать их не нужно — не тонут, не горят. Купала, Калиновский, Евфросиния Полоцкая тоже есть. Это мы сами относительно них «УТРАЧИВАЕМСЯ», впадаем в апатию. А стоило бы задуматься: может, не «прививать народу любовь» ко всему этому национально-культурному комплексу, что обычно вызывает обратную реакцию, а заставить ЭТО РАБОТАТЬ, если угодно — ЖИТЬ?
<…> Любая национальная идея в завершенном виде имеет целью государственный суверенитет нации. Без этого идея — как дом без крыши. И все усилия наших «старателей» заманить в такой дом наш народ ни к чему не приводят 7.
По поводу «дозволенной» государственности белорусского языка выражает скепсис и ведущий белорусский писатель Василь Быков:
Необходимо понять, что долгожданный акт придания белорусскому языку статуса государственного — не более чем очередной бюрократический маневр, национальный обман. При сегодняшних, далеких от демократии позициях нашего руководства проблема национального языка по-прежнему остается нерешенной. Для того, чтобы белорусский язык стал по-настоящему народным, государственным языком, нужна замена антинационального сервилистского строя на суверенно-демократический, что нам пока и не светит 8.
Следует учитывать, что недовольство «брошенной костью» выражалось на фоне реальных попыток белорусских властей выполнять принятый Закон. Петр Кравченко вспоминает: «В 1990 году, когда я уходил из горкома партии, сорок восемь школ из двухсот в Минске стали белорусскоязычными» 9.
Это был очень хороший результат: до принятия Закона о языках белорусскоязычных школ в Минске не было вообще. Однако этого было уже мало.
Иными словами, намерение партийного руководства Белоруссии успокоить национальное движение в стране и перехватить инициативу у оппозиционной интеллигенции привело на самом деле к радикализации требований оппозиции и усилению противостояния. Подчеркнем еще раз: не к союзу, не к совпадению позиций, а именно к противостоянию. Национальная культура становится символом борьбы за государственный суверенитет. В этом отношении показательна постановка режиссером Николаем Пинигиным запрещенной в течение многих лет в Советском Союзе пьесы признанного белорусского классика Янки Купалы «Тутэйшыя». «Тутэйшыя» были поставлены на главной сцене республики — сцене Академического театра имени того же Купалы, расположенного буквально в двух шагах от здания ЦК КПБ. В сценографии спектакля был использован запрещенный бело-красно-белый флаг, под которым, согласно преданию, белорусско-литовские полки сражались в битве при Грюнвальде 10. Появление его в конце спектакля зрители встречали стоя, настоящей овацией. Но этот же флаг был одновременно и флагом БНФ.
II. Выборы: «Стена — да гнилая …»
Выборы в местные Советы и республиканские парламенты в советские времена традиционно носили формальный характер. «Абсолютное большинство депутатов были политическими дилетантами. В стране Советов все народовластие было исключительно декоративным. Говорю это осознанно, потому что сам неоднократно избирался депутатом Советов разных уровней» 11, — вспоминает Мечислав Гриб.
В 1990 году это было уже невозможно. К 4 марта — дню выборов — белорусский избиратель успел привыкнуть к «телевизионной демократии»: трансляции заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета СССР задали модель поведения начинающих белорусских политиков и одновременно убедили избирателя в том, что депутаты обязаны бороться за их голоса. Электоральное право начало восприниматься именно как право.
«Бороться за голоса» было тяжело. Свидетельствует активист оппозиции Сергей Наумчик:
Формально кандидаты имели «равную» возможность проводить встречи в трудовых коллективах. Но кандидатам от БНФ попасть на завод или в НИИ было значительно тяжелей; чиновники же легко проходили куда угодно. К примеру, кандидат в депутаты по одному из витебских округов, начальник областного управления милиции Мечислав Гриб посещал заводы, студенческие аудитории, родительские собрания в школах — чтобы проинформировать о борьбе с преступностью. Его конкурент от БНФ, руководитель клуба «Узгор’е» археолог Игорь Тишкин такой возможности не имел 12.
Здесь показательно, что милицейскому генералу противостоит интеллигент-археолог. Оппозиция убеждена в том, что завоевать голоса можно правильными словами, что нужно демонстрировать избирателю высокий интеллект и образованность. В крупных городах это зачастую срабатывало. И даже большим начальникам — к их числу относится, несомненно, и начальник областного УВД — приходилось несладко:
Хорошо помню встречу со студентами Витебского ветеринарного института в 1990 году. Пришел я туда в генеральской форме, так как меня об этом попросил секретарь парткома института. В студенческой аудитории для встречи со мной собрались студенты нескольких групп. Когда мы вошли в аудиторию, то увидели, что студенты стоя выкрикивают какие-то слова, топают ногами, на наше приветствие не отвечают и не садятся. Я растерялся, потому что никогда ранее такого не встречал и не знал, как поступить.
С большим трудом удалось немного успокоить студентов и уговорить их выслушать меня. Признаюсь, что я даже вспотел от напряжения 13.
Я баллотировался в родном Гродно, по округу, где находилась школа, в которой я работал. Меня выдвинул Гродненский обком ЛКСМБ, затем — райком, по другому округу. Когда на третий округ меня повели члены горкома комсомола, я не выдержал и снял с этого — третьего — округа свою кандидатуру, потребовав выдвижения первого секретаря горкома ЛКСМБ Анатолия Подгорного, считавшегося «неформалом». Но даже в «родном» округе мне приходилось тяжело. Было очевидно, что избирателю мало правильных слов, он жаждет «подкупа». Один из стариков, пришедший на встречу, сказал мне:
«– Паренек, хороший ты паренек! Но кто ж тебя, молодого, там слушать будет?» 14
Как вспоминает председатель Избирательной комиссии БНФ Виктор Ивашкевич, «номенклатурные кандидаты широко использовали государственные средства на подкуп избирателей — мостили дороги, ремонтировали квартиры, открывали пивные палатки и т. д.» 15. Не скрывает этого и «партийный неформал» 16 Петр Кравченко:
Немалую роль (в избрании депутатом уже в первом туре. — А.Ф.) сыграло и то, что я обошел практически все дома своего округа, постучался буквально в тысячи квартир. Мой рабочий день заканчивался в полночь.
Мне удалось мобилизовать городские службы, они заасфальтировали несколько переулков, которые до этого утопали в грязи. И по округу пошла молва: «Человек обещает и делает!» 17
Однако даже несмотря на то, что вся властная машина была поставлена на «проведение» в Верховный Совет своих кандидатов, зачастую партийный и административный аппарат не понимал, где эти самые свои, а где чужие. Достаточно сказать, что по одному из округов, где выдвигал меня гродненский комсомол, выдвигался первый секретарь горкома КПБ Георгий Забродский, по другому — член бюро райкома КПБ главный врач района Сергей Котов и начальник политотдела армии полковник Сергей Посохов. И если в первом случае подразумевалось, что я сниму свою кандидатуру, уступив «старшему товарищу», то во втором произошла настоящая свалка с участием двух коммунистических и одного комсомольского кандидатов.
Еще более странная история произошла в Машеровском избирательном округе Минска. По округу выдвигался член бюро ЦК КПБ, лидер Белсовпрофа Владимир Гончарик. Однако в противовес ему горком компартии неожиданно начал поддерживать никому не известного архитектора — тоже члена партии — Леонтия Зданевича. Даже районная партийная организация была «ориентирована» на поддержку «рядового коммуниста» Зданевича. Гончарик проиграл выборы, а Зданевич оказался членом парламентской оппозиции БНФ.
В ряде случаев, однако, оппозиция проигрывала — особенно там, где годом ранее ее представители выигрывали на волне популизма. Вспоминает первый секретарь Могилевского обкома КПБ Василий Леонов:
Я пошел по тому же Костюковичскому району, в котором проиграл выборы в народные депутаты СССР. Прошел год, стало видно, что обещания народных депутатов СССР так и остались обещаниями. И я встречался с теми же людьми, что и год назад. Собрания шли совсем иначе, люди протрезвели 18.
«Протрезвели» — значит, начали голосовать «правильно». Иногда для того, чтобы не пропустить в парламент особо опасного кандидата, власти использовали прием «неотвергаемой альтернативы». Чаще всего в качестве такой альтернативы выступали медики, работники правоохранительных органов или религиозные деятели. В частности, против известного публициста и советника лидера БНФ Зенона Позняка Евгения Будинаса был выдвинут митрополит Минский и Гродненский, Патриарший экзарх всея Беларуси Филарет. Митрополит, имеющий богатый опыт сотрудничества с властью, устраивал в качестве депутата компартию гораздо больше, чем личный друг первого секретаря ЦК КПБ Ефрема Соколова Евгений Будинас, продемонстрировавший, что даже личные отношения отступают перед политической волей к демократии, — и ушедший в оппозицию.
В противовес влиянию блестящего оратора Филарета была выпущена листовка, где, в частности, говорилось:
Можем ли мы вспомнить хоть один случай, когда руководство Православной церкви в Белоруссии призвало к милосердию правительство по отношению к инакомыслящим, воззвало против притеснения рабочих, против вопиющего социального неравенства, против роскоши правительственных клиник в пользу сельских больниц? Выступил ли владыка Филарет с протестом против насилия властей 30-го октября (1988 года — имеется в виду посвященная Дзядам, традиционному дню поминовения усопших, акция демократической общественности Минска, разогнанная властями при помощи милицейских водометов. — А.Ф.), вступился ли за молодежь, возмутился ли мизерностью прибавок к пенсии малоимущих и миллиардными прибавками к зарплате аппарата?.. 19
Выиграть у главы Белорусской православной церкви было невозможно, даже опираясь на поддержку БНФ 20. Однако клонировать Владыку и поставить его клон на каждый из округов, где баллотировался потенциальный депутат от Фронта, в качестве кандидата-соперника также было невозможно.
Активно использовал Фронт и тематику аварии на ЧАЭС. Бездействие союзной власти дало козыри в руки общественным активистам. Так, например, профессор философии Геннадий Грушевой смог очень быстро, опираясь на структуры Фронта, создать фонд «Детям Чернобыля» с отделениями практически во всех районах и городах Могилевской и Гомельской областей. Фонд начал отправлять детей из пострадавших районов за границу — прежде всего в Германию. С 1990 года за пятнадцать лет своего существования фонду «Детям Чернобыля» удалось познакомить с жизнью в Европе свыше полумиллиона детей. Многие из них, как сказал нам профессор Грушевой, давая интервью для нашей книги «Лукашенко. Политическая биография» 21, впервые именно тогда узнали и о существовании туалетной бумаги и зубной пасты, и о «Макдоналдсе», и о том, что телеканал может быть не один 22. Потом они рассказывали об этом в семьях как о чудесах из сказки.
Чернобыльский социум разделился. С одной стороны, случившееся несчастье дало возможность для реализации гражданского потенциала значительного числа людей, не желавших подчиняться законам «зоны» 23. Но, с другой стороны, как справедливо заметил еще в 1996 году Юрий Шевцов, он дал огромное число потребителей, не готовых самостоятельно решать свои проблемы. И это накладывало отпечаток на результат выборов: ненавидя номенклатуру, обвиняя ее в своих несчастьях, жители Гомельской и Могилевской областей наиболее последовательно голосовали за номенклатуру, не надеясь больше ни на кого.
Тем не менее кое-где даже в этих консервативных регионах демократам удавалось «пробить стену». В результате уже первый тур продемонстрировал, что далеко не везде компартия контролирует ситуацию настолько жестко, чтобы обеспечить себе победу.
Итог голосования был весьма примечателен: лидер БНФ Зенон Позняк в своем округе получает около 70 процентов голосов, а в округе через улицу секретарь горкома партии, его идеологический оппонент, получает те же семьдесят процентов голосов, и оба побеждают в первом туре. И это при одинаковом электорате — те же рабочие автомобильного завода, те же цыгане, поскольку они жили и там, та же техническая интеллигенция 24.
Как показывает политолог Петр Натчик, из 98 депутатов, которые прошли в первом туре (в Верховный Совет. — А.Ф.), 34 депутата занимали высокие должности в партийных учреждениях. Подавляющее большинство из них составляли первые секретари районных или областных комитетов партии…
Административная элита значительно отставала от партийной, от нее было избрано 23 депутата. Однако вместе кандидаты от старой власти составляли больше половины депутатов, избранных в первом туре.
Среди руководящей группы депутатов — председателей колхозов и предприятий — наблюдается устойчивое преобладание председателей колхозов: 11 против 3. Почти все они избирались в округах, которые совпадали с местом расположения предприятия. Та же самая тенденция характерна и для депутатов, которые возглавляли учреждения, не связанные с производством.
Фактически результаты первого тура были отражением деятельности… моделей предвыборной агитации, в которой наибольший успех имели кандидаты, использовавшие свой политический статус и служебное положение 25.
Мы еще вернемся к этим цифрам. Пока же обратим внимание на то, насколько неожиданно сильной оказалась оппозиция. 25 февраля 1990 года БНФ проводит самый грандиозный в истории Беларуси митинг в Минске. Свидетельство Сергея Наумчика:
Собралось около ста тысяч человек. Впервые Минск видел такое массовое выступление, и впервые на нем состоялась публичная дискуссия между БНФ и руководством КПБ, а именно — между лидером БНФ Зеноном Позняком и первым секретарем ЦК КПБ Ефремом Соколовым (выступление последнего началось под выкрики «Шапку сними! Перед народом говоришь!», а закончилось скандированием площади «В отставку!»).
Митинг потребовал срочной отставки руководства БССР, была принята резолюция с требованием к Гостелерадио предоставить живой телеэфир организаторам митинга. Стотысячная колонна двинулась по Ленинскому проспекту к телецентру на улице Коммунистической. В 18 часов в прямой телетрансляции выступили Зенон Позняк, Винцук Вечерко и Алексей Марочкин. После их выступления сорок минут на телеэкранах была неподвижная заставка; затем появились первый секретарь ЦК Соколов, Председатель Президиума ВС Дементей, министр юстиции Валерий Тихиня, секретарь ЦИК Лагир и некоторые другие руководители, которые обрушились с обвинениями на БНФ, а стотысячный митинг назвали «толпой экстремистов» 26.
«Закричать» Ефрема Соколова, совершенно неприспособленного к выступлениям на площади, было несложно. Я помню, какое впечатление в конце 1990 года — незадолго до съезда КПБ, на котором он уйдет в отставку, — Ефрем Евсеевич произведет на школьника Сергея Слуцкого, моего ученика, с которым мы вместе слушали речь «последнего фараона коммунистической Беларуси» на «съезде-прологе» — XXIX съезде ЛКСМБ. Старомодный, уютно кабинетный и вполне благопристойный Соколов не напоминал того «партократа», который «уселся на шею народу» и получил пресловутые привилегии. Но он не был и реальным политическим лидером республики. Школьник Сережа, не понявший, кто держит перед ним речь, спросил у меня:
— Это министр сельского строительства?
— Это первый секретарь ЦК КПБ.
Сережа не поверил. И основания для этого у него были. Ведь Соколов говорил вовсе не о том, что от него желали услышать. Он говорил о дорогах, о животноводческих комплексах (здесь он был докой — за что и получил, будучи первым секретарем Брестского обкома КПБ, заслуженную Звезду Героя Социалистического труда), о квартирах, о производстве удобрений. А от него ждали другого! Ждали, что он нарисует перспективы, а не будет отчитываться о достижениях, в которые никто, в том числе и комсомольские активисты, уже не верил.
Вместе с тем нужно отметить, что ярость антисоколовских настроений была связана еще и с чернобыльской тематикой, активно эксплуатировавшейся в течение 1990 года оппозицией и демократически настроенной прессой. И здесь следует обратить внимание на одну закономерность. Уже тогда, в 1990 году, именно в зоне, пострадавшей от чернобыльской аварии, начинают активно развиваться патерналистские ожидания от государства. «Чернобыльцы» были свято убеждены в том, что государство «обязано» искупить свою вину перед ними. И конкретных руководителей местного и общегосударственного уровня — от генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева до первого секретаря Гомельского обкома КПБ Алексея Камая — объявляли ответственными за то, что эта «вина» не искупается. И на том же съезде ЛКСМБ именно секретарь райкома одного из наиболее пострадавших районов, Краснопольского (Могилевской области), Николай Стефаненко задал Ефрему Соколову вопрос:
— У вас есть моральное право руководить республикой?
К чести Соколова, он нашелся:
— А у вас есть моральное право разговаривать со мной в таком тоне?
— Есть. После аварии я выезжал из Краснополья только на пленумы обкома и ЦК комсомола 27.
— Действительно, — ответил последний «красный фараон» Беларуси. — Вам я должен отвечать по существу.
И отвечал. Рассказывал, как республика осталась наедине со своей бедой, как союзный центр делал все возможное, чтобы скрыть от народа правду, сознательно засекречивая многие факты и цифры 28.
Но вернемся к митингу и последовавшему за этим телеэфиру оппозиционных представителей. Позняк, явно режиссировавший этот эфир, стремился произвести впечатление. Мало того, что перед зрителями появился он сам — лучший оратор оппозиции, зажигавший слушателей своей фанатичной верой в правильность избранного курса, рядом с ним в кадре был молодой интеллектуал, активный участник молодежных неформальных кружков, выпускник филфака БГУ Винцук Вечерко. Это несомненный сигнал не только для интеллигенции, но и для номенклатуры: хрупкий молодой человек в тонких очках — сын заместителя председателя Госплана БССР, бывшего помощника первого секретаря ЦК КПБ (Петра Машерова!) Григория Вечерко. И наконец, художник Алексей Марочкин — высокий, сильный мужчина, от которого так и веяло уверенностью в победе и спокойствием.
Появившиеся через сорок (sic!) минут после них пожилые и мешковатые партийно-государственные деятели производили убогое впечатление. Единственный, кто выгодно отличался, — министр юстиции профессор Валерий Тихиня, сделавший после этого сомнительно блистательную карьеру (в конце 1990 года его изберут секретарем ЦК КПБ) 29.
Власть продемонстрировала полную политическую слабость. Дело было не в том, кто и что говорил в этом «двухсерийном» политическом спектакле. Даже визуально руководство республики проигрывало оппозиции.
И второй тур, к началу которого несомненные партийно-номенклатурные лидеры уже имели мандаты и пришел черед номенклатуры второго ряда, сложился для компартии далеко не столь благоприятно. В большинстве округов Минска, крупных и средних городов представители оппозиции вышли во второй тур.
Во втором туре был избран 131 депутат. Преимущественное большинство тут составляли те, кто не занимал должностей в государственных властных учреждениях. Во втором туре в парламент прошло только по 17 представителей партийной и административной элиты, в том числе только 4 функционера областного уровня 30.
Я помню выступление инструктора ЦК КПБ Александра Разумова на пленуме ЦК ЛКСМБ 5 марта (на следующий день после первого тура выборов), когда он радостно «информировал» молодежную организацию партии:
— Выборы продемонстрировали, что коммунистическая партия по-прежнему пользуется поддержкой граждан. В Верховный Совет избраны все вторые секретари обкомов, товарищ Леонов и товарищ Камай 31.
Участники пленума, в отличие от инструктора ЦК КПБ хорошо понимавшие преждеврем