«Список Ламбсдорфа-3»: «Цивилизованная» коррупция

Международная организация Transparency International (TI) в своем последнем отчете о «восприятии коррупции» в странах мира, составленном профессором Графом Ламбсдорфом (университет в Пассау (Бавария)), поместила Беларусь на 151-е место из 163 возможных. После 12 лет нахождения в минском «Красном доме» «беззаветного борца с коррупцией» Беларусь оказалась, если верить «списку Ламбсдорфа», полным аутсайдером мировых процессов по обузданию мздоимства. Результат, что и говорить, невеселый.

Но как обстоят дела с коррупцией у самих «главных буржуинов», осмелившихся — в лице баварского профессора — усомниться в белорусских успехах по части борьбы с этой многоголовой гидрой? Сегодня речь о тех, кто задает тон и показывает пример. Наименьший в мире уровень коррупции составители списка 2006 г. усмотрели в Финляндии. Далее в первой десятке лидеров следуют: Исландия, Новая Зеландия, Дания, Сингапур, Швеция, Швейцария, Норвегия, Австралия и Голландия (см. таблицу). Характерно, что в течение всех девяти лет публикации «списка Ламбсдорфа» первая десятка лидеров если и менялась, то несущественно. В 1998 г. она выглядела так: Дания, Финляндия, Швеция, Новая Зеландия, Исландия, Канада, Сингапур, Голландия, Норвегия, Швейцария. Из команды выпала Канада, но ее подменила такая же благополучно-англосаксонская Австралия. Подавляющее большинство в «горячей десятке» составляют европейские страны, а среди них неизменно и почти в полном составе представлены, в частности, Скандинавия и Северо-Западная Европа.

Развитые государства в Индексе восприятия коррупции, ежегодно публикуемом «Трэнспэрэнси Интэрнэшнл»

Предположительно милая патриотическому Ламбсдорфову сердцу Германия уверенно передвигается в рамках второй десятки капстран, но из нее не выпадает. Так же как и Австрия, Люксембург, Великобритания, Гонконг, Ирландия, а в последнее время — Япония, Франция и Бельгия. США, Испания, Португалия и Мальта держатся в третьей десятке. Израиль, Тайвань и Кипр — уже рангом пониже будут. Южная Корея и Италия помещены в пятом десятке, а уж на ЮАР, Грецию и Турцию по этой части вполне могут смотреть свысока и некоторые наши бывшие собратья по СССР и социалистическому лагерю.

Однако высокие показатели, достигнутые некоторыми развитыми капиталистическими странами в борьбе с коррупцией, вовсе не означают, что тамошние государственные и неправительственные институты почивают на лаврах; в этом обществе прекрасно известно, что «дьявол никогда не спит». Вот лишь несколько тревожных сигналов.

Фирмы: «Конкурент нынче пошел нечестный…»

Представители примерно трети заграничных фирм полагают, что им не удалось заключить контракт, вероятность получения которого изначально казалась весьма высокой, по причине того, что конкурирующие фирмы применяли коррупционную бизнес-практику. Такой вывод следует из результатов мониторинга, проведенного компанией ControlRisks в сотрудничестве с адвокатской конторой Simmons & Simmons для британской газеты FinancialTimes. В опросе участвовали работники 350 фирм из Великобритании, Соединенных Штатов Америки, Германии, Франции, Нидерландов, Бразилии и Гонконга. По мнению газеты, эти данные отражают опасения, которые в последнее время высказывают шефы многих фирм и представители организаций, призывающих к более эффективной борьбе с коррупцией. Они утверждают, что коррупция является проблемой, которую не удается существенным образом ограничить.

«Очевидно, здесь постоянно царит глубоко укоренившаяся точка зрения, что коммерческие фирмы стремятся обходить законы с помощью разных агентов и посредников», — говорит партнер компании Simmons & Simmons Ник Бенвелл. Он подчеркивает, что антикоррупционная конвенция, положения которой с 1999 г. претворяет в жизнь Организация экономического сотрудничества и развития (OECD), пока не в состоянии данную проблему решить.

В 43% фирм полагают, что за безуспешными переговорами о получении заказа за последние пять лет стоят нелегальные шаги конкурентов. В Великобритании таков был ответ четверти фирм, а в Гонконге — даже 75% опрошенных. Впрочем, фирмы одновременно допускают, что сами игнорируют законы, которые запрещают давать взятки за рубежом. При этом не стоит забывать, что все шесть государств, где проводился опрос, подписали упомянутую антикоррупционную конвенцию OECD.

Одна из британских фирм, которую цитируют авторы отчета по итогам мониторинга, откровенно заявила, что использование посредников является самым частым способом навязывания контактов в Азии и на Ближнем Востоке. Одна из бразильских фирм столь же прямолинейно призналась в том, что использование посредников является крайне эффективным способом, с помощью которого бизнесмены могут заключить выгодную сделку.

Количество стран, где большинство полагает, что взяточничество за последний год оказало особенно неблагоприятное влияние на их предпринимательскую деятельность, со времени последнего подобного исследования в 2002 г. возросло на пять: в этот список вошли Гонконг, Нидерланды, США, Германия и Великобритания. Около ¾ здешних коммерсантов уверены в том, что их местные конкуренты, для того чтобы ловко обходить антикоррупционные законы, используют специальных агентов. В Германии таково мнение работников 94% фирм, а в Великобритании — примерно 90%.

Понятно, что в странах развитого капитализма несколько иные критерии оценок честности чиновника-искушаемого и бизнесмена-искусителя как наиболее часто рассматриваемой коррупционной схемы, нежели в постсоциалистическом мире, но все равно — тревожно и неприятно. При этом не важно, откуда гниет рыба — с головы, с хвоста или со всех сторон, — поскольку последствия гниения в любом случае будут плачевны.

Французские проминенты

Западная Европа долго и трудно шла к своему сегодняшнему относительному благополучию в части коррупции. Политики придумали для себя «презумпцию виновности», чтобы улучшить свой неважнецкий имидж в глазах широкой общественности. Как эта штука действует? Например, во Франции не так давно возник скандал вокруг одного из министров, который за приличную сумму сдавал внаем свою парижскую служебную квартиру. В Восточной (а зачастую и Центральной) Европе министр мог бы просто рассмеяться в глаза «наглой прессе» и «мелочным согражданам», которые всё норовят считать «чужие деньги», и попытаться дело замять. В Париже такой номер уже не проходит: министр сразу написал прошение об отставке.

Во Франции мало быть в «команде президента» и колебаться с его «линией», чтобы усидеть в министерском кресле. СМИ и общественное мнение там имеют солидный вес, что делает жизнь французского политика-коррупционера гораздо более неспокойной, чем, скажем, жизнь его белорусского коллеги. Но своего Ширака на нашего Лукашенко они променяют едва ли.

Французы столкнулись с большими коррупционными проблемами в 80-е годы, когда к власти после долгого правления правых партий пришли социалисты. Жители Франции тогда были убеждены, что коррупция — это где-то далеко, в развивающихся странах или там, где правят большевики. Именно в 1980–90-е гг. французы осознали, что имеют нешуточную коррупцию у себя дома, и проблема из «маргинальной» превратилась в государственную. И принялись ее анализировать, чтобы понять, с чем бороться, а с чем смириться.

Например, «белую коррупцию» (уровень мелкого презента врачу) сразу решили оставить в покое. «Черная» — это уже серьезное нарушение как закона, так и общепринятых правил поведения в обществе. И рядовые граждане, и элита республики решительно против «черной коррупции». Есть еще и «серая», по поводу вредного воздействия которой сложно договориться. Наиболее характерный пример — финансирование политических партий «из-под полы». Самим политикам это кажется естественным, а граждане видят в такой практике повод для скандала.

Большие партии не могли бы существовать и соперничать, опираясь лишь на средства, полученные в качестве членских взносов. Правые (прежде всего голлисты) используют свои старые добрые связи в предпринимательской среде, а социалисты собирают в регионах, где имеют большинство, так называемый «революционный налог» (примерно так же, кстати, действуют и баски, и корсиканцы, собирая деньги на сепаратистскую и террористическую деятельность). Без такого рода поборов пока невозможно вообразить финансирование избирательных кампаний и других политических мероприятий.

Интересно, что рядовые французы в 1960-70-х гг., когда экономика благоденствовала и росла, были жизнью довольны, и потому на коррупцию особого внимания не обращали. Потом настали времена похуже. Социалисты, придя к власти, не реформировали систему государственного управления, и граждане поневоле стали их подозревать в том, что не для народа стараются, а лишь выискивают удобные и прибыльные кресла для «своих ребят». Это стоило социалистам в 90-х годах власти. Но правые, сменившие левых, оказались ничуть не лучше, жизнь их ничему не научила. Осенью 1994 г. правительство было парализовано раскрытием коррупции в своих рядах; три министра лишились своих постов.

Правые попытались заговорить избирателю зубы традиционной политриторикой: «усилим контроль», «ограничим бюджетное финансирование на выборах», «запретим частным лицам делать отчисления в пользу политических партий»… Но французы видят, что коррупционеры лишь маскируются, перегруппировываются и берутся за поедание пирога с другой стороны. Чаще всего коррупция в этой стране принимает форму так называемой pantouflage, то есть комбинации руководящих постов в общественной сфере и частном секторе, и проминенции (когда одно и то же лицо одновременно владеет мандатом мэра, члена местного совета и является депутатом национального парламента или сенатором). Постепенно вес и влияние этих людей растут, и они держатся за свои кресла десятилетиями. Существуют ли подобные проминенты и им подобные в Беларуси — не мне судить, но в «братской России» их точно хватает…

Ирландские «педагоги»

Некоторые теоретики считают, что народное хозяйство в странах, традиционно исповедующих православие, как правило, существенно отстает в аспекте эффективности от такового в странах, где преобладает католичество, а те, в свою очередь, работают слабее, чем народы, отдающие предпочтение протестантству. На первый взгляд, действительно: единоверная Греция — одна из беднейших стран Евросоюза, одновременно «лидирующая» в ЕС и по части коррупции. О других православных странах (Болгария, Румыния) тоже ничего особенно хорошего — как с точки зрения экономики, так и в смысле уровня взяточничества — сказать нельзя. Но виновато ли в этом православие? Одно несомненно: неэффективную экономику рука об руку сопровождает и коррупция.

Традиционно более склонными к этому злу в Европе и Америке считаются именно католики. Особенно неблагополучны в этом смысле страны Средиземноморья — Италия, Испания, отчасти и Франция; к ним традиционно примыкают Португалия и Ирландия (хотя последняя, по версии Трэнспэрэнси Интэрнэшнл, в последнее время много сделала для улучшения имиджа и теперь входит в число 20 стран мира, у которых дела с коррупцией обстоят лучше всех). Между лежащими рядом протестантскими немецкоязычными кантонами Швейцарии и католическими областями Германии весьма существенная разница как в уровне коррупции, так и в отношении к ней общества. Некоторые исследователи полагают, что католики проще относятся к коррупции, не считая ее таким уж большим злом. Это якобы исторически детерминировано.

Для примера обычно берется такое противопоставление. Датская (вообще протестантская) деревня или семья может прокормить себя самостоятельно. Поэтому датчане более индивидуалистичны, а потому менее предрасположены к коррупции, которая — в некотором роде социальная деталь, сопутствующая морали коллективизма. Итальянская (японская, индийская etc.) семьи или деревня не настолько самодостаточны, для них изначально высок риск неурожая и голода. Ради снижения рисков они издревле объединялись в большие группы, промышленные кооперативы и создавали сеть «друзей».

Вернемся к католикам: например, в Ирландии условия для расцвета коррупции складывались веками. Протестанты-англичане, правившие страной до 1922 г., не давали особо развернуться местным талантам. Католическая церковь, которая была вплоть до провозглашения независимости символом и оплотом ирландского сопротивления британскому владычеству, одновременно создавала особую субкультуру «взаимопомощи», поддерживаемую теневой экономикой. В эту систему были втянуты и высшие католические иерархи. Эта сеть взаимоотношений дала буйные всходы после создания отдельного государства: все посты в стране достались ирландцам или католикам. Рука руку мыла, тем более что государство постоянно расширяло число областей народного хозяйства, где правительство имело решающее слово. Политика превратилась в бизнес; здесь доминировали ирландские учителя, которые пришли в политику бедняками, воспринимали должности как синекуру и старались использовать иммунитет для привольных занятий коррупцией и личным обогащением, опасаясь, что иного шанса не будет и в следующий раз их уже не изберут…

Лишь 90-е годы вступление Ирландии в ЕС и начавшийся рост экономики принесли понимание того, что с коррупцией нужно бороться. При этом «сыновья святого Патрика» прекрасно отдают себе отчет в том, что победить местную коррупцию окончательно, увы, невозможно, и речь может идти лишь о том, чтобы она не стала системной.

Стабильность по-итальянски

Италия — пример государства, подверженного системной коррупции, пронизавшей всё общество сверху донизу. Считается, что якобы так было лишь до 1991 г. Верхи, то есть политики, соревновались друг с другом, кто быстрее достигнет какого-нибудь могущественного поста и с его высоты будет иметь возможность расплатиться с теми, кто их поддерживал и проталкивал. Низы смирились с положением, что без взятки ничего нельзя добиться. Мафия следила, чтобы всё было по понятиям, раз и навсегда ею установленным, чтобы верхи не зазнавались, а низы не зарывались. «Система сдержек и противовесов» по-апеннински.

Но в 1991 г. началось то, что нашему телевизионному зрителю среднего возраста известно по незабываемым приключениям храброго комиссара Коррадо Каттани, трагически павшего в неравном бою с бессмертным мафиозным «спрутом». Итальянцы назвали это операцией «Чистые руки». Удар по коррупции нарушил стабильность в стране, которая была восстановлена лишь несколько лет спустя «воцарением» иных политических кланов. Рядовые итальянцы, впрочем, далеки от иллюзий, что у властей нынешних руки чище, чем у тех, кто правил страной более 15 лет назад. Они убеждены, что новые партии просто поумнели и научились изощреннее маскировать свои темные делишки. Вот почему ни итальянская юстиция, ни журналисты не давали покоя симпатичному олигарху Сильвио Берлускони в пору его премьерства, не дают и теперь, не без основания полагая, что он является символом перевоплощения национальной коррупции.

Италию по праву можно считать колыбелью классической коррупции; пишут, что именно в Римской империи, «в эпоху упадка античности… появились такие государственные чиновники, о которых говорили: „Он приехал бедным в богатую провинцию, а уехал богатым из бедной провинции“. В это время в римском праве появился специальный термин „corrumpire“, который был синонимом слов „портить“, „подкупать“ и служил для обозначения любых должностных злоупотреблений.

Равнение на Европу?

Конечно, коррупционные скандалы, случающиеся за рубежом, могут пролить бальзам на душу постсоветского человека, но если сравнивать современное положение в области коррумпированности общества, то приходится констатировать, что специалисты правы: «коренной перелом в отношении общества к личным доходам государственных чиновников произошел только в Западной Европе эпохи нового времени».

Кое-чего Западная Европа (и другие регионы, перенявшие от нее принципы парламентской демократии и экономического либерализма), несомненно, достигла. Получение чиновником личного дохода помимо положенного ему жалования здесь уже давно трактуется как «вопиющее нарушение общественной морали и норм закона». Идеология экономической свободы постепенно лишала государство того влияния в хозяйственной сфере, которое чаще всего и порождает коррупционные схемы. У чиновника в руках оставалось всё меньше рычагов для «регулирования денежных потоков», а с ними, казалось, безвозвратно уходила и возможность вымогать взятки.

В результате «в централизованных государствах нового времени коррупция чиновников хотя и не исчезла, но резко сократилась». Однако окончательного перелома не произошло. Новым этапом в эволюции коррупции в развитых странах считаются конец XIX — начало ХХ вв. В развитых странах начался новый подъем «этатизации» общества; росли государственное регулирование и, соответственно, власть чиновников. Одновременно зарождался крупный капитал, кланы которого, борясь за большие экономические выгоды, ушли от системы дачи эпизодических взяток части государственных чиновников к схемам прямого влияния на деятельность элитных политиков и высших чиновников, поставив их на службу своим интересам.

В эпоху возрастания веса политических партий в развитых странах (в частности, в Западной Европе после 1945 г.) получила развитие «партийная коррупция» (что мы уже рассмотрели на примере Франции); «за лоббирование своих интересов крупные фирмы платили не лично политикам, а в партийную кассу». У элитных политиков появился большой соблазн использовать свою деятельность как синекуру. Следует сказать, что одновременное развитие политической конкуренции и расширение свободы слова и печати существенно сужали поле деятельности продажных политиков.

Однако, например, в Японии и сегодня «политические деятели, помогающие частным корпорациям получать выгодные контракты, рассчитывают на процент от сделки». Рост мирохозяйственных отношений также стимулировал развитие коррупции. Специалисты полагают, что «при заключении контрактов с зарубежными покупателями крупные транснациональные корпорации стали даже легально включать в издержки переговоров расходы на „подарки“.

Классическим примером подобной «практики» по сей день считается крупнейший скандал 1970-х, когда на весь мир «прославилась» американская фирма «Локхид», которая ради успешного сбыта своих авиалайнеров давала «на лапу» высокопоставленным политикам и чиновникам ФРГ, Японии и других стран. С тех пор мировое сообщество начало воспринимать коррупцию как одну из глобальных проблем современности, мешающую развитию всех стран мира без исключения.