Какое счастье, что наконец-то великими мыслителями XXI века положен конец сказочному спору времён Шахрезады о том, что было первым: яйцо или курица! Вот оно первое — яйцо. И мы имеем счастье созерцать его ежедневно с многочисленных рекламных плакатов. Но если вдуматься и вспомнить наиболее реальную и популярную теорию академика А. Опарина о происхождении жизни, то яйцо — не что иное, как процесс образования клетки из простейших белковоподобных соединений и комплексных коллоидных систем «коацерватов». А клетка, как известно, состоящая из ядра (желток) и цитоплазмы (белок), в дальнейшем размножается простым делением. В результате последовательного процесса деления и объединения она, в конце концов (вместе с рыбами, моллюсками, динозаврами, приматами и прочими), превращается в курицу. С этой точки зрения не курица является «материнской платой», а яйцо, выросшее как клетка из недр питательного водного раствора, круто замешанного на энергии вулканов и гроз.
Так и в нашей истории — первоначальная материнская плата была, безусловно, женской. Вспомним первую историческую повесть: «Прислал Володимир к Рогволоду. Хочу поять дщерь твою…» И только потом мы узнаём, что Рогволод полоцкий «пришёл из-за моря», и что Владимир рождён от рабыни Малуши, и что брата своего Ярополка убил, забрав себе и его жену-гречанку. Рогнеда — редкий случай — хотела отомстить Владимиру не только за себя и сына, но и за всю землю Полоцкую, за своих родителей. Фактически она, а не Владимир (формальный отец Изяслава) стала родоначальницей и продолжательницей полоцкой династии князей.
Когда в XII веке над страной нависла угроза физического уничтожения, порабощения, на исторической арене появилась другая полочанка — Евфросиния Полоцкая. В совсем юном возрасте она пошла в монастырь не только потому, что не хотела выходить замуж, но и аргументировала свой поступок тем, что вокруг много неправды и страданий. Она ушла в монастырь с целью помочь людям, стране. И ведь как в воду глядела! После широкомасштабной военной операции 1129 г. (1127 г. по летописи) все полоцкие родовые князья оказались в плену и были высланы в Византию. В Полоцкой земле не осталось ни одного Рогволодовича-Всеславича, кто имел бы право и мог бы управлять страной. Евфросинии в это время было около 25 лет. К моменту, когда вернулся первый князь, — 29, остальные князья — ей 36. После, в середине XII в., начинается «чехарда» князей: изгнание, избрание, вновь изгнание. Словом, смутный период…
Но вот в Новгороде, в Кокнессе и опять в Новгороде археологи находят необычные печати, принадлежащие женщинам из полоцкой генеалогической линии. И среди них две печати Евфросинии Полоцкой. Самое необычное то, что подобные печати привешивались только к государственным документам и никак иначе! Правом иметь подобную печать обладал только правящий князь и никто другой! Это дало основание известному учёному, академику РАН В. Янину ещё в 1970 г. высказать мысль, что в Полоцке в 30-50-х гг. XII века существовала совершенно необычная для того времени форма правления, названная им «полоцким матриархатом».
В. Татищев, державший в руках единственно известную полоцкую летопись (так называемую летопись Еропкина), не удержался, чтобы не пересказать сюжет 1217 г. В нём главную роль опять-таки играет женщина — жена полоцкого князя Бориса Давыдовича поморянка Святохна. Хитростью добившись удаления из Полоцка пасынков и расправившись с их приверженцами, Святохна начала своих земляков «во все чины и управления вводить, многое имение им раздавала, дабы могли чем людей к себе в любовь приврасчать». В её руках фактически сосредоточилась вся власть в городе. После драматических перипетий (предательства, подстрекательства и убийств) справедливость восторжествовала, и Святохна оказалась в тюрьме. А вот «князю же никоего вреда не учинили», будто и не его это была жена. Некоторые историки оспаривают реальность «Повести о Святохне». Возможна и хронологическая ошибка. Но уж больно сомнительно, чтобы на пустом месте В. Татищев придумал такую увлекательную, почти детективную повесть о женщине-правительнице.
На наш взгляд, ведущую роль в истории ранней белорусской государственности женщины начали играть значительно раньше. В начальных статьях «Повести Временных лет» Полоцк занимает в перечислениях стабильно 4-е либо 5-е место: при расселении народов, кто говорит на славянских языках, о расселении славян, о призвании варягов и раздаче земель. После походов князя Олега на Византию 907, 912 гг. в договорах о мире и контрибуциях на 4-м месте находится некто Веримуд, по иерархии явно полочанин. А в договоре князя Игоря 944 г. на этом месте оказался, без сомнения, представитель польского дома Улеб от князя Володислава. Но вот сразу-то за ним некто Каницар от Предславы. И это соседство совершенно не случайно. Не утомляя читателя долгой аргументацией (это предмет отдельной научной статьи), заметим, что в «Повести Временных лет» под именем Владислава (Володислава) упоминаются 2 чешских князя, 3 галицких и луцких, 6 польских. В «Великопольской хронике» этого периода — ещё 3. А вот среди «русских» князей имя Владислав приписывается только одному гипотетическому сыну Игоря, внуку Рюрика — единственному из 15 колен, более 200 князей! Мало того, другой Владислав, не князь, а воевода Ростислава Мстиславича в 1166 г. атрибутируется летописцем куда как конкретно: «лях». Вот и получается, что рядом с представителем польского княжеского дома и географически, и политически могла быть только полочанка. Да и не простая полочанка, а женщина-правительница, возможно даже и воительница.
Кроме того, что имя Предслава (Передслава, Предислава) безусловно славянское, заметим, что именно это имя было наиболее популярно среди полоцких княжон либо так или иначе переплеталось с полочанами. Судите сами.
После Предславы 944 г. ещё до 988 г. топографически недалеко от укреплённого «Города Владимира» в Киеве на реке Лыбедь существует «сельцо Предславино» (сейчас район ул. Рогнеденьской близ Бессарабского рынка). И надо ж так случиться, что именно здесь Владимир поселяет свою полоцкую жену Рогнеду. Рогнеда рожает Владимиру детей, в том числе и двух дочек. Старшую, как нетрудно догадаться, назвали… Предславою. А вторую назвали созвучно — Премислава. Заметим (в скобках), что после злополучного покушения на Владимира и высылки в Полоцкую землю народное предание дало Рогнеде имя-антипод — Горислава.
В первой половине XII в. в роду Ярослава Мудрого появляются ещё две Предславы: дочь Святополка Изяславича (1104 г.) и Святослава Ярославича (1116 г.), отданные впоследствии замуж за иноземцев. Но в это же время рождается и полоцкая Предслава — Евфросиния (около 1104 г.). Если в линии Ярослава Мудрого можно усмотреть имя княжон в честь дочери Владимира и Рогнеды (внучка и правнучка), то Евфросинию от Предславы Владимировны отделяют четыре поколения князей. Такой разрыв и традиционность в передаче имён от дедов к внукам позволяет полагать, что-либо у Брячислава Полоцкого, или, скорее всего, у Всеслава Чародея жену также звали Предслава. Всеслав умер в 1101 г. Евфросиния родилась через три года. Очень допустимо, что её назвали в честь бабки, прабабки и прапрабабки. Но не только имя унаследовала Евфросиния…
Догадка, высказанная академиком В. Яниным об особенном положении полоцких женщин княжеского родовода, нашла ещё одно подтверждение. В 1990 г. во время археологических раскопок на территории полоцкого монастыря была найдена ещё одна печать XII в. (хранится в Полоцком Национальном историко-культурном музее-заповеднике). На лицевой стороне печати — погрудное изображение Христа. На оборотной надпись, которая читается как «Господи помози рабе…». «Рабе» — аналогично надписям на всех женских печатях XII в. И категорически отличается от надписи «рабу (рабоу)» — мужской атрибутации. Совпадает и написание некоторых букв с известной печатью Евфросинии. Но самое главное — изображение Христа-Спасителя, Спаса. Все известные печати с изображением Христа можно пересчитать по пальцам! А подобного погрудного вообще нет. Надо ли напоминать, что основанный Евфросинией монастырь и до сих пор называется Спасо-Преображенским?! Но, пожалуй, самое любопытное то, что печать принадлежит не Евфросинии. Она значительно меньше и проще известной евфросиниевской. Тогда кому?
Житие самой Евфросинии говорит о том, что вместе с игуменьей в монастыре жили и молились её сёстры — Евдокия и Евпраксия. Евпраксия отправилась вместе с Евфросинией в паломничество. За игуменью осталась Евдокия. Очевидно, судя по самому факту наличия женской печати, Евфросиния передала Евдокии не только свои духовные, но и светские полномочия. Как известно, Евфросиния отправилась в паломничество зимой 1167 г. В это время на полоцкой кафедре был епископ Дионисий, появившийся после длительного отсутствия в Полоцке епископов как таковых (1143–1156 гг.). В это же время за полоцкий «стол» воевали Всеслав Василькович и Володарь Глебович. О политической стабильности говорить не приходилось. И всё-таки она ушла из города, зная, что в этой жизни в него уже никогда не вернётся. Почему?
Возможно, ответ найдём в том, что ей было на кого оставить не только монастырь, но и город, и всю страну. На молодых и амбициозных князей надежды не было. На поставляемых из Киева епископов, в судьбе которых не последнюю роль играли и сами киевские князья, — тоже. Единственное, что оставалось незыблемым в передаче и осуществлении светской власти в Полоцке в то время, — это они — прямые наследницы княжеской линии Рогволодовичей-Всеславичей. Только они, постригшись в монашенки, были лишены властных амбиций и могли выступать в роли третейских судей, решать общегосударственные вопросы. Уход Евфросинии — это не только религиозное паломничество. Вспомним, что по дороге она встречалась с византийским императором и была принята константинопольским патриархом. Вспомним, что именно оттуда, из Византии, ей присылали книги и драгоценные иконы. А что это, если не активная дипломатическая политика! (Между прочим, житийный факт присылки ценностей из Византии именно в монастырь сравнительно недавно получил материальное подтверждение. Во время реставрационных работ в храме Спаса в Полоцке под самым куполом, в барабане были обнаружены так называемые голосники. Самое удивительное, что они были сделаны из усечённых и вмонтированных в толщу стен амфор — сосудов, в которых из Византии и Северного Причерноморья к нам привозили оливковое масло, вино и сыпучие продукты.)
Вспомним цитату из Жития Евфросинии: «Собрала вас, словно птенцов, и уже лопата лежит на гумне…, но не прорастаете вы пшеницей чистой…» Вряд ли эти слова были адресованы сёстрам-монашенкам и послушницам. В них обращение как раз ко всем остальным — полочанам, жителям Полоцкой земли. Только они могли «не прорастать», не оправдывать её надежд, а не те, кто добровольно пришёл в монастырь. И тогда становится понятным, что Евфросиния всю жизнь собирала вокруг себя все духовные и светские силы для служения Богу и на благо людей. И это завещание, как и право распоряжаться печатью, передала своей сестре. И в этом, но на более высоком, уже духовном уровне проявилась именно женская, «матриархальная» линия полоцкой истории.
Только на первый взгляд может показаться, что история X–XII вв. не актуальна для нас сегодняшних. Если исходить из посыла о всеобщей взаимосвязанности мира, природы и общества, то нетрудно увидеть, что, по крайней мере, на нашем европейском пространстве многое совпадает с цикличностью так называемых больших и малых климатических оптимумов. Они повторяются с завидным постоянством каждые 500-1000 лет. Сейчас как раз идёт смена одного из них в сторону климатического потепления и трансформации политического пространства. Обратите внимание, как активно в последнее время именно «женский фактор» влияет на мировую политику, экономику: женщины-президенты, женщины-канцлеры, женщины-бизнес-леди. Оказывается, лично мы это уже когда-то «проживали». А всё новое, как известно, — хорошо забытое старое. Может, и сегодня нам важнее материнская ласка и любовь, чем отцовская увесистая оплеуха?