О том ли говорим?

О том ли говорим? Тревожные заметки по поводу одной дискуссии

«Советская Белоруссия» вдруг озаботилась состоянием национальной философии и организовала соответствующую дискуссию, материалы которой под заголовком «Думать Беларусь» газетой опубликованы. В дискуссии участвовали действительно авторитетные и уважаемые люди, в профессиональной и интеллектуальной честности которых, как и в реальной ценности их исследований, усомниться, абсолютно уверен, никто не сможет. То же, что они посчитали для себя приличным участвовать в дискуссии, организованной этим «специфическим» изданием, и столь же приличным быть напечатанными на его страницах, это, в конце концов, дело их личного выбора и личной ответственности.

Участники дискуссии говорили достаточно правильные и, большей частью, бесспорные вещи о ситуации с философией в Беларуси. Все, вроде бы, хорошо, но как-то все-таки нехорошо и тревожно. А тревожно потому, что организовал сию дискуссию официоз, а официоз просто так ничего не делает, но обычно выполняет политический заказ правящих структур. В искренний «философский порыв» газеты я абсолютно не верю, о чем подробнее скажу позже. Власть, очевидно, решила взяться за философию, что вполне закономерно для логики тоталитаризма. Причем сама философия власть интересует меньше всего. Скорее, она ее тревожит как зона свободной мысли, которую тоже как-то, хотя и непонятно как, хотелось бы «оприходовать», охватить соответствующей «дисциплинарной практикой». И надо сказать, прием использован достаточно удачный и привлекательный: поговорим о «национальной философии» и пригласим для этого действительно уважаемых профессионалов, а не всякого рода одиозных личностей, которых тоже хватает в наших философских кругах. Но их используют для более грязной работы.

Как-то сразу у меня возникла аналогия с философскими дискуссиями 1920-х гг. Хорошо известно, что стало с активно участвовавшими в этих дискуссиях высоколобыми и профессиональными «механистами» и «диалектиками» в 1930-е гг. и какая безграмотная шелупень вроде Митина, Константинова, Юдина и пр. заняла их места. А впереди ведь еще были послевоенные дискуссии о философии, между прочим, «национальной», и борьба с космополитами, а потом со всякого рода отщепенцами, «кормившимися» на «западные» деньги и не «ценившими» все то, что дали им страна и народ. Люди постарше, думаю, еще хорошо помнят волны «народного гнева», вздымавшиеся по этому поводу тогдашними официозами.

Я отнюдь не сторонник исторического детерминизма, но логика тоталитаризма, как, впрочем, и его судьба, везде одинаковы и не знают исключений. И, конечно, я вовсе не хочу связать все сказанное лично с участниками дискуссии. Судя по их высказываниям, они были вполне искренни и действительно озабочены состоянием философии в нашей стране. Но то, что они, очевидно помимо их воли, были втянуты в качестве прикрытия в опасную политическую языковую игру, для меня является несомненным. Игра эта называется «национальная философия». А когда тоталитаризм берется за «национальное» как свой последний оплот — жди беды.

Замечу, что в дискуссии так и не был определен сам ее предмет — «национальная философия», хотя ведущий дискуссии В. Мацкевич своими вопросами и «подначками» все время пытался вывести участников на такое определение. Фактически понятие это, как мне показалось, использовалось на уровне не теоретического, а практического концепта (или практического чувства, по П. Бурдье), т. е. вещи, которая якобы всем известна. Даже Т. Тузова, известная своей профессиональной дотошностью и тщательностью при проработке используемых ею концептов, что характерно и для ее действительно блестящей последней книги, не озаботилась подобным определением и тоже работала на уровне практического чувства, как и практической обиды.

Попытался дать некоторое определение только В. Акудович: «Беларускай фiласофiяй можа называцца толькi тая фiласофiя, мысленне якой адбываецца на беларускай мове. Тады гэтае мысленне нясе ў сабе нейкае адрозненне ад iншых. Да беларускiх фiлосафаў я залiчыў бы i тых, хто мыслiць праз нейкiя культурныя, iнтэлектуальныя знакi, завязаныя на Беларусi, з беларускiм. Як фiлосаф ён можа думаць i па-руску, i на iншай мове, але выкарыстоўвае беларускiя iнтэлектуальныя знакi». Спорить после лингвистического поворота с этим трудно, хотя и не думаю, что связь философии и языка столь однозначна. Скорее, мы должны говорить о связи с культурой (или интеллектуальными знаками, по Акудовичу). При этом трюизмом будет сказать, что важно еще и то, какое содержание выражается на этом языке.

И совершенно неубедительным выглядит высказывание В. Мацкевича: «чтобы проявилась национальная философия, она должна изменить мышление, иметь белорусский „предмет“. Надо делать Беларусь предметом мышления, говорения, диалога». Пафос этого высказывания понятен, и отрицать его нельзя. Но причем здесь «национальная философия»? Ну, а если я буду профессионально философски рассуждать, находясь в Беларуси, скажем, о гавайских «предметах» (о «креолизации», о «гибридизации», о «путешествии идентичностей» и т. п.), что — это меня безоговорочно исключает из «национальной философии»? Все-таки предметность философии определяет нечто иное, какие-то иные процедуры, о чем убедительно говорила во время дискуссии Т. Тузова.

Хочу высказать свою позицию совершенно однозначно. Я убежден, что в начале ХХ I в. языковая игра под названием «национальная философия» совершенно беспредметна, а в ситуации, сложившейся сегодня в Беларуси, еще и политически безответственна и опасна для самого существования действительной философии. А это, в свою очередь, говорит о профессиональной ответственности перед философией тех, кто позволяет втянуть себя в подобную игру.

Но, возразят мне, говорим же мы о «немецкой», «русской», «французской» и пр. философии? Что же эти эпитеты ничего содержательно не означают? Да, говорим. Я лично десяток лет читал курс истории русской философии, делая, правда, при этом акцент на вовлеченности русской философии в мировой философский процесс, как и на ее действительно недооцененных по разным причинам достижениях. Да, названные характеристики выражают не только географическую привязку, но и некоторые содержательные особенности, ибо хотя философ и говорит с вечностью, но говорит именно из этого «места», из этой локальности, из этого габитуса, из этих границ. Он действительно философствует «тут». Удачно все это показано в опубликованных на сайте «Наше мнение» работах О. Шпараги. Не может не сказаться на философствовании и язык. Речь, иными словами, идет о вовлеченности философии в конкретные культурные процессы, о том, что она есть не только ответ на них, но и их «конструктор», или совокупность практик идентификации и воображения определенных культурных реалий. И в этом смысле на уровне сугубо практического чувства, но не аналитического понятия мы можем говорить о «национальной философии».

И тем не менее, с проектом «национальная философия» Беларусь явно запоздала. Попытка же его реализации будет только движением назад. Давайте попытаемся назвать Сократа древнегреческим «национальным» философом, Декарта соответственно французским «национальным» философом, а Локка английским «национальным» философом. Абсурдность подобной затеи совершенно очевидна, между прочим, и в случае великого космополита Канта тоже. И не надо сюда приплетать Виндельбанда, если вспомнить, что он был неокантианцем и вел речь об абсолютных (отнюдь не национальных) трансцендентальных ценностях. В то же время за каждым из этих философов скрыты особенности национальной культуры.

Известен хрестоматийный факт, что рационализм (в узком смысле) традиционен для французской мысли, а эмпиризм — для английской. И что это значит для философии как философии? Да почти ничего. Важнее, как мне кажется, другой вопрос, а именно: почему, скажем, политическая философия Локка, ставшая основой современной демократии, никак не принимается в родных пенатах. Вот это уже реальная проблема для философствования «тут».

Проект «национальной философии» появляется (в Германии, а затем под влиянием отдельных фигур немецкой же философии в России) вместе с характерными для классического модерна практиками воображения и конструирования наций-государств и утверждением идеи, что только в форме последних может существовать общество. Расцвет данных практик пришелся на XIX век. Завершились же они катастрофами первой и второй мировой войн и крушением коммунистического проекта, который, как известно, при всей своей явной приверженности «интернационализму» всегда был озабочен «национальным» (нацизм в этом случае был более искренним, сразу отбросив всякий космополитизм). На территории бывшего СССР мы сейчас и пожинаем плоды этой заботы.

Однако сегодня в ситуации глобализации, формирования сетевого общества, развития информационных технологий, не признающих каких-либо границ (головная боль всех нынешних тоталитарных режимов), всякого рода национальные проекты уходят в прошлое, уходят, правда, весьма болезненно, сопротивляясь, причем сопротивление это часто выглядит анекдотически смешным. И если говорить о «национальной философии», то единственное для нее оправдание состоит, скорее, в поиске национальных ответов на процессы глобализации и смены типа социального развития.

Дело в том, что глобализация происходит отнюдь не в безвоздушном пространстве; она всегда преломляется через локальные особенности. Каждое «место» дает свой ответ на глобализацию. И этот ответ может быть как адекватным, так и архаическим. Данная ситуация обозначается в современной социальной теории термином «глокализация». И в этом контексте стоит, наверно, говорить о философии не «национальной», а о «глокальной», т. е. философии, которая помогает найти собственный, локальный ответ на общие социальные проблемы и тем самым эффективно «воображать» собственную постоянно меняющуюся идентичность в коммуникации со столь же динамичными иными идентичностями. Вот тогда философия и будет действительно говорить о белорусских «предметах», причем говорить на языках, разрабатываемых сегодня самыми различными направлениями социальной и гуманитарной мысли. Можем ли мы сказать, что белорусская философия уже выполняет эту функцию? Боюсь, что нет, хотя определенные плодотворные тенденции и пробиваются.

И вот здесь я хотел бы вновь вернуться к опасности выдвигаемого властью проекта «национальная философия». Еще раз подчеркну, что, по моему убеждению, проведенная дискуссия — это только пробный шар. Хотел бы ошибиться, но боюсь, что с помощью данного проекта (особенно после провала проекта «государственная идеология») власть пытается найти некое теоретическое обоснование для своей политики изоляционизма и антиглобализма. Уверен, что скоро появятся и соответствующие «философские» труды, обосновывающие необходимость консервации социальной архаики в Беларуси, поскольку это соответствует «национальной сути» «синеокой» и т. п.

Ведь уже сегодня под этим лозунгом разрушается система высшего образования в стране, что фактически лишает нашу молодежь будущего, ибо она будет не в состоянии конкурировать на международном рынке труда, получив «лучшее в мире образование». Но все это вполне в духе «национальной философии», т. е. философии, истоки которой в XVII–XVIII вв., но отнюдь не в XXI -м. И это вполне будет соответствовать уровню мышления нынешних руководителей, усвоивших когда-то в провинциальных вузах обрывки классического рационализма в сталинистских обертках. «Национальную философию» в ее провинциальных образцах они будут в состоянии постичь. И хотя проект этот однозначно обречен на неудачу, но трудно даже вообразить, какой вред он принесет развитию подлинной философии, если будет реализован.

Кстати замечу, что попытки мыслить «национально» стали причиной и провала проекта национального возрождения Беларуси 1990-х гг. Вместо того, чтобы искать современные и тем самым действительно национальные ответы на радикально меняющиеся социальные обстоятельства в стране и мире, ряд активистов возрождения стали обращаться к социальной архаике, возрождая нормы мышления периода становления модерных наций-государств. В результате мы имеем то, что имеем. Социальная и философская неграмотность еще более опасна, чем неграмотность обычная. Теперь власть перехватывает данный проект. И «национальная философия» может стать одной из его ключевых составляющих.

Сказанное вовсе не означает, что не нужно проявлять никакой заботы о развитии в Беларуси философии. Нужно, и даже очень, и именно по названным выше причинам. Речь должна идти о создании условий, благоприятствующих свободному философскому мышлению и творчеству. Это и будет заботой о национальной философии. И как раз в этом плане мы видим в стране совершенно противоположный процесс. В данной связи не могу не сказать несколько слов о разгромленном властями Европейском гуманитарном университете и его факультете философии.

Никто из участников дискуссии ни одним словом не упомянул о ЕГУ, хотя большинству из них доподлинно известно, что центр подлинного философского творчества (утверждаю это совершенно сознательно) в последнее десятилетие находился именно в Европейском университете. Допускаю, что участники дискуссии и говорили об этом, но редакторы убрали столь крамольные слова. Но думаю, что, скорее всего, не говорили, прекрасно понимая нынешние правила игры. Так сказать, о покойнике либо ничего, либо хорошо. Но хорошо — вряд ли позволят. Впрочем, замечу, что пациент все же скорее жив, чем мертв, хотя и находится в другой жизни. И именно факт умолчания о ЕГУ больше всего говорит, по моему мнению, о лицемерии озабоченности «Советской Белоруссии» развитием «национальной философии», как и о политической подоплеке затеянной газетой дискуссии. Напомню, что в свое время «Советская Белоруссия» активно участвовала в травле ЕГУ, поместив на своих страницах полностью лживые и клеветнические материалы об университете. Уровня философии в университете газета, конечно, не заметила.

Я утверждаю, что именно в Европейском гуманитарном университете сознательно создавались необходимые условия для свободного профессионального философского творчества. Мы не просто делали нечто в философии, мы сознательно, начиная с организации обучения студентов, работали так, чтобы выйти на уровень современного философствования. И именно этим мы выполняли свой национальный долг по развитию философии в Беларуси. Я не хочу сказать, что в других, связанных с философией образовательных и исследовательских структурах, ничего не делалось и не было никакого творчества. Конечно было, но это были, скорее, усилия отдельных творческих личностей вопреки условиям, ориентированным больше на подавление творчества и оригинальности. Далеко не случайно, что к факультету философии университета стали стягиваться все наиболее творческие в области философии силы страны, что позволило создать в итоге уникальный коллектив, действительно достойно представлявший национальную философию в подлинном смысле этого слова, философию, которая на равных начинала вводить белорусскую культуру в европейское и мировое сообщество.

Я не буду перечислять все те значимые результаты работы философов университета, которые были достигнуты за очень небольшой промежуток времени. Кто интересуется, пусть посмотрит список изданных ими книг, проведенных международных конференций и школ и т. д. Кстати, во время дискуссии шла речь об отсутствии в Беларуси профессиональных философских журналов. Странная неинформированность. Такой журнал существовал и существует в Беларуси. Называется он «Топос» и издается философами ЕГУ.

Таким образом, философы ЕГУ не рассуждали о «национальной философии», они просто создавали именно в этом «месте», именно «тут» знание, достойное называться философией. И именно благодаря и этой деятельности тоже Беларусь не рассматривают в мире как только «черную дыру», поскольку если в стране есть мысль такого уровня, то у нее есть и будущее. Повторю утверждение, которое уже высказывал в одной из своих статей: когда в будущем будут писать историю национальной философии в постсоветской Беларуси, то начинать ее будут с философского сообщества Европейского гуманитарного университета.

А как же быть с «национальной философией»? А никак. Эту затею нужно отправить туда, где ей настоящее место, — в кунсткамеру. И уж тем более не становиться вольным или невольным участником этой далеко не безобидной языковой игры. Нужно быть просто философами, т. е. мыслить свободно, ответственно, творчески, профессионально в «месте», называемом «Беларусь». Мыслить так, чтобы это место стало местом свободы и личного и профессионального достоинства. Тогда и будет результат. А национальное приложится.