Участники дискуссии:
Александр Грицанов, к. ф. н., независимый эксперт
Петр Марцев, главный редактор «БДГ»
Алексей Пикулик, European University Institute (Флоренция), докторант, исследователь
Янов Полесский, редактор проекта «Наше мнение»

Я. Полесский: Сегодня мы намерены рассмотреть не общество, не власть, не широко понимаемую оппозицию, но именно партийные структуры, партии и их объединения в период между президентскими выборами 2006 г. и местными выборами 2007 г., которые последуют вскоре после завершения рождественских каникул. За этот год случилось несколько знаменательных событий: состоялся Палаточный городок, произошли, как утверждают социологи, определенные сдвиги в общественном сознании и т. д. — и вот сегодня нам было бы интересно спросить у самих себя и по возможности выяснить, отразились ли эти изменения на состоянии партийной оппозиции. Поскольку обозначенная тема является комплексной, я предлагаю ее разбить на три основных блока, или, если угодно, рассмотреть в трех ракурсах, соответственно задавшись тремя вопросами. Первый касается проблемы политического лидерства и политических лидеров. Второй — проблемы организации. Третий — проблемы стратегии. Иными словами: «кто?», «каким образом?» и «что?». Может быть, кому-то покажется более адекватной такая формулировка: проблематика агента, структуры и, наконец, действия.

Применительно к проблеме лидерства можно было бы оттолкнуться от провокационного утверждения, которое воспроизводит, например, Анатолий Лебедько: в оппозиции нет лидеров. Эту знакомую всем нам фразу он произносит в тот самый знаменательный день, когда Александру Милинкевичу вручили премию им. Сахарова, а в Совбезе ООН — благодаря неимоверным усилиям Александра Козулина — начинает каким-то образом разыгрываться «белорусский вопрос». Между тем все мы знаем, что в СМИ того же г-на Лебедько называют «лидером ОГП», а Милинкевича — «лидером оппозиции». И Козулина называют лидером. Хотя, разумеется, лидер — это такая категория, которая по умолчанию предполагает, что лидером человека нельзя назначить, скажем, в ходе конгресса или заседания партийного бюро. Можно назначить руководителя какой-то структуры, можно выбрать руководство партии, и, таким образом, оказывается, что проблема «лидерства» проходит по касательной к проблеме «руководства» и «менеджмента», хотя и тесно с ней взаимосвязана. Давайте попытаемся что-то по этому поводу сказать, придерживаясь простой линии: не смеяться, не плакать, но стараться понять.

П. Марцев: На вопросы, которые уже достаточно долго обсуждаются — располагает ли оппозиция лидерами? нужны ли лидеры вообще? — дан убедительный, на мой взгляд, ответ, и ответ этот дали выборы. С одной стороны, сами результаты работы партийной оппозиции — это ответ на вопрос: «Есть ли лидеры в оппозиции?» С другой стороны, для меня очевидно, что, с точки зрения избирателей, лидером оппозиции является Александр Милинкевич, поскольку во время минувших выборов он был ее символом, олицетворением и ее кандидатом. Достаточно ли он авторитетен среди белорусских избирателей? Ну, наверное, недостаточно, если он не победил. Вместе с тем Милинкевич обладает каким-то рейтингом, который, согласно замерам различных социологических служб, составляет от 15 до 30% голосов. Как бы там ни было, он имеет своих избирателей. А значит, оппозиция имеет своих избирателей.

Хороший он лидер или плохой? Я не стал бы отвечать на этот вопрос и не думаю, что это составляет задачу нашего заседания. Он такой, какой есть, и на сегодняшний день он однозначно воспринимается как лидер: избиратели его считают лидером оппозиции, и, что немаловажно, на Западе он воспринимается как лидер оппозиции, что подчеркивается встречами на достаточно высоком уровне.

Я. Полесский: В России он воспринимается в качестве лидера оппозиции?

П. Марцев: В России, я думаю, он тоже считается лидером, во всяком случае, номинальным лидером. Но в качестве лидера оппозиции в России видят и Козулина. По крайней мере, видели…

Таким образом, проблемы лидерства, в смысле «есть лидер, или нет?», не существует — формально он есть. Что касается вопроса о том, нужен ли такой лидер и не пора ли его менять, то, как мне представляется, это вопрос из тех, что рождаются в среде партийного актива, среди тех людей, которые хотели бы стать лидерами оппозиции, но которые пока не стали ее лидерами. И здесь вот какая смешная штука: все требуют этого формального назначения, но как только это формальное назначение происходит, все начинают этого формального лидера, как бы это выразиться… заваливать.

Я. Полесский:…делидеризировать.

П. Марцев: Как бы там ни было, они всячески подчеркивают, что он является условным, а не настоящим лидером. Это происходит потому, что явного авторитетного лидера у оппозиции все-таки нет. Во всяком случае среди тех людей, которые олицетворяют партийную оппозицию, поскольку всё это лидеры со стажем, с историей, причем историей поражений. Почему оппозиции не удалось породить лидера? Вопрос скорее теоретический. Наверное, потому, что у оппозиции нет идеи. Соответственно нет и человека, который с этой идеей ассоциируется, поскольку он ее выдвинул или, по меньшей мере, системно излагает — в том смысле, что способен увлечь ею не только партактив, но и избирателей. В данном отношении партийные программы в общем укладываются в простые лаконичные формулы типа «в Евросоюз», «в Россию», «долой диктатуру», «на волю» или куда-то еще… Это не программы и не идеи. Заинтересовать ими не возможно никого, а ведь политический лидер — не та фигура, которая интересна просто сама по себе. Он же не артист, чтобы просто быть интересным.

Я. Полесский: Возможно, он в том числе и артист?

П. Марцев: Хороший политический лидер, безусловно, артист, но интересен он прежде всего своими политическими идеями. И эта проблема перед оппозицией как стояла, так и стоит, и на фоне всего этого даже формальное лидерство Милинкевича постоянно оспаривается. Тактически это совершенно неразумно. Особенно с прагматической точки зрения: человека выбрали, вложили деньги в его раскрутку — поскольку он был совершенно не известен, партийный актив и западные политические силы затратили на всё это известную сумму усилий, и вот в тот самый момент, когда Милинкевича все стали опознавать в качестве лидера, всё это пытаются перечеркнуть. Выбрать нового лидера. Я не уверен, что это разумно. Но то, что я сказал, мне все-таки кажется вторичным по отношению к тому, что было сказано прежде: проблема лидерства — это проблема идей.

А. Грицанов: Полностью согласен с тем, что сказал Петр Марцев, в особенности с тем, что поиски нового лидера — это в первую очередь не прагматично. И здесь дает о себе знать застарелая болезнь оппозиции, когда неприязнь друг к другу перевешивает нелюбовь к Лукашенко. Это фирменный знак и символ нашей оппозиции. Сам по себе поиск нового лидера — это, возможно, хорошо; но то, как это делается, под какую именно идею это делается теми, кто давно пылится в обойме, — это далеко не лучший вариант.

Вопрос второй: для чего в принципе оппозиции нужен новый лидер? Я полагаю, что при нынешней системе организации подсчета голосов в ситуации лобового столкновения никто из ныне здравствующих и живших ранее лидеров, включая Иисуса Христа и всех его наместников, переиграть Лукашенко не в состоянии. Те, кто считает голоса, посчитают их как надо, потому что они боятся Лукашенко больше, чем Божьего суда. Если бы действительно удалось добиться ситуации, при которой голоса считали бы нормально, как, например, считали голоса, когда Пиночет проиграл выборы, тогда поиск нового лидера-харизматика имел бы очень высокий смысл. Ну, а в нынешних условиях вполне подходит Милинкевич: он совещается, он получает премии, он поддерживает Козулина, поддерживает кого-то еще…

Я. Полесский: А вот Александр Козулин, на ваш взгляд, реальный, подлинный лидер?

А. Грицанов: Если абстрагироваться от личности Козулина — а оппозиционный политический лидер интимно раскрытой личностью, возможно, быть и не должен, в принципе, это не его работа (был ли Козулин в свое время комсоргом или замминистра образования, это нас, в общем, не должно волновать), — то следует говорить о том, что есть идея Козулина, есть светлый образ Козулина. Безусловно, он вломился в этот круг, и он был единственным из претендентов, включая Александра Лукашенко, который вел предвыборную кампанию так, как полагается ее вести: агрессивно-наступательно. Лукашенко вел себя просто как человек, который заранее знает, как посчитают голоса. Он отбывал номер. И в этом плане он действительно смотрелся намного бледнее Козулина. Но на Козулина бросили всю мощь репрессивного аппарата, которую только можно бросить на одного человека, и его грубо затолкали туда, где он сейчас находится. Но в канве избирательной кампании Козулин вел себя так, как должен был себя вести лидер оппозиции: это был скандал; это были четко поставленные вопросы: «Где деньги, Саша?» — и такого рода; это была фигура, взбудоражившая общественное мнение; и в этом отношении Козулин заслужил право, чтобы к нему относились очень серьезно. Именно по этой причине я боюсь, что ему придется отбыть все пять лет…

Я. Полесский: Существует мнение, что Александру Козулину и сегодня удается задавать политическую повестку не в меньшей, а быть может, и в большей степени, чем всем партийным лидерам вместе взятым.

А. Грицанов: Если учесть феномен Совбеза ООН, о котором сегодня уже говорили, то безусловно. Но если учесть систему проволочек, которые необходимо преодолеть для того, чтобы человека выпустить на один день раньше, то здесь я не вижу иных выходов, кроме системного политического кризиса, сопровождающегося сменой первого лица, — для того чтобы Козулин оказался на свободе раньше. Дай Бог, чтобы я ошибался.

Третье: зачем нужен лидер как таковой. Я полагаю, что лидер как таковой будет востребован в ситуации, когда Беларусь вкатится в серьезный системный кризис. Пока не будет политического и экономического кризиса, для которого требуются санкции на всех уровнях и во всех форматах, — поскольку пока население будет продолжать процветать за счет бесплатного сыра, ничего здесь не будет. Пока рабочие крупнейших заводов не выйдут на улицу из-за отсутствия зарплаты, ни на что рассчитывать всерьез не стоит. То есть политического лидера вынесет на поверхность волна системного кризиса, волна народного возмущения. Возможно, это будет Лебедько; возможно, кто-то возьмет штурмом колонию, и тогда появится Козулин…

П. Марцев: Но это уже будет не лидер оппозиции, но лидер движения, народный лидер.

А. Грицанов: Да, и его мандат будет намного круче, чем у любого из нынешних лидеров оппозиции.

Далее. Нужен ли он сейчас? Пока у режима есть ресурсы, есть запас прочности и пока не перекрыты все краны для торговли, я полагаю, что не очень лидер-то и нужен. Нужна фигура для выполнения представительских функций, и Милинкевич эти функции реализует достаточно неплохо. Но зачем здесь человек типа преемника Кучмы или преемника Путина? Чтобы его сразу задвинули неизвестно куда? Во-первых, свои же, во-вторых, власть. Или, во-первых, власть, во-вторых, свои же. И вообще, полагаю, дело не в персонах, а в подходе. Например, в сфере прессы можно считать лидером господина Марцева: он сохранил брэнд и сохраняет до сих пор, хотя четыре года ему не дают дышать. Но почему бы и нет?..

Должна быть команда, готовая поддержать того, кого вынесет наверх ситуация или какие-то потусторонние силы. Команда, которая будет готова в случае изменения политического порядка — управляемого ли со стороны Батьки, управляемого ли со стороны Москвы, или вообще неуправляемого, — занять очень четкую позицию на белорусском политическом поле, создать теневой кабинет, который будет продуктивно работать — поскольку поиск путей выхода из кризиса будет очень сложным. Эта команда должна состоять из людей, подтвердивших свою способность и умение что-то делать. Там явно не должно быть Гончарика. Это моя позиция. Там явно не должно быть Вячорки — это также моя позиция. Но там может присутствовать в каком-то формате, скажем, Андрей Климов, который по сей день проявляет свою политическую волю, причем на грани фола. Если привести пример Леха Валенсы, то можно напомнить, что за ним стояло три-четыре умных человека, которые, собственно, и сделали в Польше то, последствия чего мы наблюдаем. Там был Куронь, там были Михник, Геремек, потом уже пришел Бальцерович — и вот эти люди многодетного отца Леха-слесаря сделали национальным лидером.

И, наконец, самое последнее. Лидер обязательно должен иметь имидж selfmade man’a. Это, пожалуй, самое главное. Сейчас в Беларуси есть масса людей, которые сделали себя и свой род деятельности, и этот человек, т. е. лидер, должен вызывать интерес у таких же selfmade man’ов, как и он сам. Я подчеркиваю важность этой проблемы, поскольку всегда возникает вопрос финансирования. Западные деньги могут испортить имидж любого лидера, даже Козулина: наш народ таков, каков он есть, и к этому необходимо относиться спокойно. Иными словами, для того чтобы политического лидера поддержал белорусский бизнес, необходимо, чтобы он был без аппаратного опыта, в худшем смысле этого слова, необходимо, чтобы он сделал себя сам — на площадях, трибунах и т. д. или в ходе каких-то кулуарных переговоров с Москвой, что, в принципе, равнозначно.

А. Пикулик: К тому, что было сказано, я бы хотел добавить следующее. Проблема, о которой мы говорим, начинается не с отношения партия — лидер, но с отношения общество — партия — лидер. В этом смысле в Беларуси можно наблюдать кризис партийной репрезентации: партии делят между собой идеологические платформы — одни заявляют о себе как о тех, кто будет проводить «европейскую» политику, другие — как о лево-консервативном крыле и т. д. При этом совершенно потеряна репрезентативная связь с обществом; сказать, кто выражает чьи интересы, сложно… Существует большой разрыв между обществом и его партийными репрезентациями, все автономны друг от друга.

Пару слов о Милинкевиче и Козулине. Первый из них — пример того, как лидер получает легитимацию за счет существующих политических структур и становится их олицетворением. С одной стороны, он является неплохой вывеской, он неплохо зарекомендовал себя в Европе, он эстетически устраивает большую часть граждан, которые не поддерживают Лукашенко, — хотя бы потому, что может дать интервью на иностранном языке, вменяемо выглядит и говорит правильные вещи. С другой стороны, он создан по лекалам европейского лидера, и в этом смысле очевиден парадокс: ведь в Европе нет сильных лидеров. Современная Европа предполагает сильные структуры, сильную связь, наконец, предполагает трансферт репрезентации общественных интересов не только политическим партиям, но также гражданским структурам и организациям, и значение лидерства как такового там минимально. Милинкевич же, с одной стороны, вынужден играть роль лидера объединенной оппозиции, с другой — вынужден играть по тем европейским правилам, о которых я только что сказал.

Что касается Козулина, то он был легитимирован не столько за счет партийной структуры, сколько сделал себя сам, пройдя крещение трибуной, площадью и походом на Окрестина. Он ничего ни у кого не просил и никого ни о чем не спрашивал. Но подобного рода институциональное предпринимательство в ситуации авторитарного режима, когда человек играет не по правилам, которые навязаны сверху, но по своим собственным правилам, — это совсем иная стратегия.

Многообещающая.

П. Марцев: Именно поэтому Козулин в тюрьме.

А. Пикулик: Да, поскольку он представляет собой большую опасность для режима. Он непредсказуем, и, подобно хорошему маркетологу, он пользуется теми возможностями, которыми располагает рынок, — считывая конъюнктуру политического рынка и пользуясь всеми асимметриями власти, которыми только можно воспользоваться.

Я. Полесский: Можно ли говорить о том, что стратегия Козулина — это прежде всего стратегия символического подрыва социально-политической рутины, привычного для всех нас политического порядка?

А. Пикулик: Вполне. Поскольку он играет свою игру именно с институциональной структурой политики, а не в пределах и рамках этой политики.

А. Грицанов: Ему хотя бы один республиканский телеканал в режиме свободного доступа (у Лукашенко таких было несколько) — и неизвестно, чем бы всё закончилось.

А. Пикулик: Возвращаясь к Милинкевичу: с одной стороны, Европа его признала, с другой — имеется определенная настороженность по отношению к нему. Поскольку Милинкевич всерьез никогда не говорил о том, что вот, я прихожу к власти, и через две недели мы приступаем к гармонизации наших законов с условиями Европейского Союза. Другими словами, имеются декларативные утверждения типа «Беларусь в Европу», но конкретных обещаний по «проглатыванию» acquis communataire, конкретных программ, конкретного пакета реформ нет.

П. Марцев: Заметим, ни у кого нет. Никто из партийных лидеров не предлагал и не обсуждал в ситуации «широкого общественного участия» никакой программы действий. Всем кажется, что достаточно назвать диктатуру диктатурой, привести перечень ключевых слов — и достаточно. На самом деле это не так, потому что всех интересует, что будет, когда этот человек придет к власти.

А. Пикулик: Применительно к проблеме лидерства я бы еще добавил, что Евросоюз научен горьким опытом Румынии и Болгарии, когда с 1995 по 1999 гг., т. е. четыре года, тамошние евроэнтузиасты кормили всех обещаниями структурной реформы в рамках требований Еврокомиссии. Элитам было крайне выгодно симулировать все процессы. Вплоть до 1999 г. всерьез эти реформы не очень-то и начинались. И Европа вполне оправданно с недоверием относится к подобным евродекларациям.

Но, на мой взгляд, 2006 год знаменателен для Беларуси тем, что лидеры как-то обозначились и наметилось само политическое поле.

Я. Полесский: Во время этой логической паузы можно перейти ко второму кругу — теперь я бы предложил двигаться в обратном направлении. Напомню, что до сих пор мы говорили об агентах, в данном случае о лидерах, настало время поговорить о структурах и организационных принципах. Сейчас в кругах партийной оппозиции активно обсуждается проблема «организационной реформы», проблема организации грядущего конгресса, а левые партии даже ответили на это вполне внятной инициативой: учредились в городе Чернигове в форме объединения. И вот же, интересно, что обо всем этом мне следует думать?

А. Пикулик:Мне, к сожалению, сложно следить за эмпирикой политической жизни…

Я. Полесский: Вы следите за теорией?

А. Пикулик:Ну, что касается теории… Белорусским политическим силам очень сложно играть в партийную демократическую политику в системе, не предполагающей партийной репрезентации общественных интересов. Это стержневая проблема.

Я. Полесский: То есть речь ведется об имитационной политике?

А. Пикулик:Да, это именно имитационная политика, это определенная симуляция политических процессов, и по этой простой причине организационная реформа оппозиции, попытка переформатировать поле, что называется, страшно далека от народа и, как мне кажется, мало на что влияет. Лечение следует начинать с другого.

В Беларуси отсутствуют какие-то альтернативные центры и организации, представляющие интересы различных групп. Причем нет необходимости специально говорить о партийной политике, можно говорить о вмешательстве государства во все сферы и институты, формальные и неформальные: если какая-то инициативная группа людей где-то в Минской области начнет создавать NGO с целью оказания помощи бездомным собакам, то наверняка она столкнется с проблемами, которые можно назвать типовыми для любой области деятельности. Это проблемы, связанные с тотальной монополией государства на репрезентацию любого общественного интереса. Таким образом, полагаю, что могут происходить любые реорганизации и возникать любые альянсы наверху, но я не думаю, что они каким-то образом связаны с реальными общественными процессами внизу.

А. Грицанов: Лукашенко пошел самым легким путем после 1994 года. Он восстановил модель Советского Союза, где любая политическая деятельность, не санкционированная ЦК КПСС, считалась антигосударственной. То же самое и здесь: любая политика, которая не инициирована Лукашенко и его ближайшим окружением, считается государственным преступлением. И вопрос только в степени и мере наказания, которое выпадает на долю тех, кто всё же решается на подобного рода деятельность. Поэтому я считаю, что надеяться на то, что оппозиция возьмет власть, это примерно то же самое, что рассчитывать в конце 60-х, что диссиденты вот-вот свалят советский режим. Говорить о переструктурировании имело бы смысл, если бы — в качестве технологического примера — все те, кто был на площади или был засажен в узилище, получили прямые мандаты делегатов на этот конгресс. Это только в качестве примера. Потому что опять будут задействованы различные фильтры, опять пойдут мертвые души, опять каждый будет тащить за собой свою клаку, и в итоге это будет чисто аппаратная игра, представляющая интерес только для тех, кто ее будет организовывать.

В идеале конгресс должен был бы отражать в том числе мнение той оппозиции, которая имела смелость выйти на улицы в марте нынешнего года. И эта, условно говоря, Площадь должна быть там, как минимум, услышана. Я уверен, что в результате аппаратных игр на будущем конгрессе Площадь представлена не будет или будет представлена незначительно — это уже гарантия того, что вся подобная затея станет бессмысленной тратой сил, денег и т. д. И в данном отношении только необходимость для режима перейти на полный хозрасчет, а эта необходимость сейчас в моде, вынудит его полномочных представителей и его адъюнктов искать новые опоры и, грубо выражаясь, новые тропки выхода на Восток и на Запад. Одних тропок на Восток, которыми пользовался Батька, уже недостаточно, будут искаться тропки на Запад — и вот тогда для представителей правящей группировки, правящих кланов возникнет необходимость искать кого-то и что-то за пределами самих себя, за пределами этих кланов. Ситуация изменится, и тогда всё приобретет иной смысл.

Пока же имело бы смысл провести реорганизацию в том плане — пока нет ни телеканала, ни чего-то подобного, — чтобы она реально работала от двери к двери. Объяснять людям: вот то, о чем мы говорили, вчера цены на бензин были такие, сегодня они еще выросли. Это цветочки, а ягодки будут такими вот. Сейчас историческое время пойдет для Беларуси значительно быстрее, чем оно шло предшествующие 12 лет, и временной лаг между прогнозом и его осуществлением будет преодолеваться намного быстрее. Поэтому, мне кажется, структурные изменения должны быть направлены не на то, чтобы похоронить одного лидера и выдвинуть нового, самого «чэснага» лидера, но на то, чтобы найти способ доходить до оставшихся думающих людей. А нынешние организационные перемонтировки и переформулировки — это просто забава для узкого круга страшно далеких от народа людей.

П. Марцев: Такой у нас стол получается круглый, что трудно спорить. Можно лишь что-то добавить или развить. Давайте исходить из того, что партии какие-то у нас есть, они не готовы самоликвидироваться, и они ищут какой-то выход. Я совершенно согласен с Алексеем, что для деятельности партийных структур в их классическом понимании нет должных условий, и потому население не может эти партии распознать, поскольку не знакомо с их идеями — а партии отличаются друг от друга прежде всего идеологиями… Но ведь всё равно хотелось бы, чтобы эти различия, хотя бы базовые, каким-то образом ощущались. Для меня сосуществование в рамках одной организационной структуры коммунистов и Белорусского народного фронта всегда было немыслимым. И как бы ни совпадали их цели, никто не может убедить меня отдать свои симпатии этому альянсу, потому что сам такой альянс — нонсенс.

Поэтому на месте партийных функционеров я попытался бы как-то взаимно отпозиционироваться. Какие-то родственные либеральные прозападные партии могли бы создать какой-то альянс; сегодня этим занимаются левые.

Я. Полесский: Ты оцениваешь этот процесс как позитивный?

П. Марцев: Скорее как понятный. Это более понятно, чем-то, что происходило до сих пор: «пятерка плюс», потом «десятка с плюсом»… Это красиво — «десять с плюсом», но совершенно непонятно. Когда левые партии тянутся к левым, а правые взаимодействуют в рамках некоего де-факто существующего стихийного альянса, — это, во всяком случае, естественно.

Что касается организационной работы, то здесь я соглашусь с Александром Грицановым: в настоящей ситуации партии могут решать только какие-то тактические задачи и параллельно разрабатывать какие-то стратегии будущего. Это очень сложная и важная работа, которая по каким-то причинам не реализуется.

Согласен также и по поводу конгресса. Это опять будет профанация, попытка партийного актива выдать свои интересы за какие-то реальные политические интересы. Это ложь. Эта ложь просматривается уже до конгресса, она просматривается в самой идее созыва конгресса, и та методика, по которой рассчитывается этот конгресс, наводит на простую мысль: это опять ложь. Это попытка убрать одного лидера, поставить другого, который будет «руководить» всей этой единой аппаратной штукой… Будь у меня такое право, я рекомендовал бы партийным лидерам пересмотреть функции конгресса, а равно и саму его идею, найти точное понимание, что такое коалиция, что такое союз и т. д.

Я. Полесский: В качестве уточняющей ремарки по поводу организации. Одним из требований Козулина во время голодовки было требование, адресованное оппозиции, — следовало бы правильно его прочесть: преодолеть групповой эгоизм и достичь единства. Но каким образом? Приступить к формированию широкого общественного движения, в рамках которого узкие партийные интересы были бы преодолены. Речь не идет о том, чтобы распустить партии, скорее, напротив — о том, чтобы партийные функционеры, вверенные своим структурам, выполнили отчасти несвойственные им функции — в частности, не занимались реструктуризацией какого-то всеобщего оппозиционного аппарата, но приступили к иной игре, осуществляемой на иных основаниях. Примерно о том же говорит и Милинкевич. А Лебедько в связи с этим предостерегает против угрозы «демократического партайгеноссе».

П. Марцев: Александр Грицанов, по-моему, внятно сказал: движение это будет, но его нельзя создать искусственно из двух человек. Оно может появиться довольно быстро и стать достаточно массовым. Но если поставить эту задачу сейчас — давайте создавать не партии, но движение, — то каждая партия обзаведется собственным движением, и называться они будут: «За независимость», «За свободу», «За полную свободу», «За газ» и «За свет». Партийные структуры способны довести любую идею до абсурда. Нельзя предлагать движения, не предлагая идеи этого движения, которая будет живо восприниматься не только партактивом, но также и многими людьми.

А. Пикулик: По этому поводу, если позволите, процитирую Виктора Пелевина, согласно которому, понятие демократия в XIX–XX вв. имело другой смысл, не такой, как сейчас. Если ранее «демократия» происходила от греческого слова «демос», то сейчас она опирается на понятие «демо-версии». В этом смысле интересно наблюдать за тем, как «демократы», пытаясь играть в демократию, играют в ее демо-версию, причем даже между собой.

Я. Полесский: Ну вот, опять нам удалось подвязать какие-то концы. Но тем не менее всего не скажешь. Самое время вплотную подойти к проблеме стратегии, тем более что Пётр, мне кажется, всячески пытается к ней приблизиться самостоятельно.

П. Марцев: То, что стратегия должна быть у любой политической силы, — очевидно. Я не утверждаю, что всей оппозиции нужна единая стратегия: партиям, как говорится, — партиево, обществу — общественное. Не нужно призывать партии трансформироваться в общественные движения. Это разные инструменты, разные механизмы и разные по существу вопросы. Партии должны заниматься преимущественно партийной работой, общественные инициативы — общественной, если говорить об этом предельно простым языком. Но и те и другие должны вписываться в общую стратегию с условным названием, допустим, «Концепция эволюционных преобразований в стране». Думаю, они уже нужны. С этим вроде бы многие согласны, однако вот вам прямая цитата выступления Анатолия Лебедько: «В 2007 году Лукашенко будет корректировать свою стратегию. Мы тоже». В этом высказывании — вся оппозиция и вся ее стратегия, вернее ее отсутствие.

А. Грицанов: Прямо фрейдистская оговорка: стратегию нам спустят сверху.

П. Марцев: Какой должна быть партийная стратегия? — Адекватной общей стратегии. Возможно, стратегия любой нормальной политической силы — это стратегия прихода к власти или же стратегия ее удержания. В нашем случае стратегия должна отвечать на вопросы: «когда?», «каким образом?» и «как надолго?». Вот пусть каждый политический лидер, если он действительно считает себя таковым, ответит на эти вопросы, желательно публично. Это не означает, что партии должны обсуждать свои стратегии общенародно, но отдельные их положения всё же следовало бы должным образом представить. Когда мы говорим о стратегии, то подразумеваем какай-то план действий, а также политические, идеологические, социально-экономические программы. Существует ли в партийной среде набор этих документов? Я думаю, нет. В связи с той или иной политической конъюнктурой партийный актив в лучшем случае готовит какой-то пиар-документ: пять шагов к лучшей жизни. Десять шагов в сторону лучшей жизни. Это пиар политиков, но не стратегия. Я не вполне уверен, что документы подобного рода необходимо публиковать, но в том, что их необходимо разрабатывать, я уверен.

Я. Полесский: Согласен, но мы, тем не менее, можем говорить не столько о стратегии как стратегии, сколько о некоей практической, или, если угодно, стихийно практикуемой стратегии. В течение истекшего полугодия осваивался и тиражировался такой «стратегический» постулат: проведение «информационной кампании» посредством участия в местных выборах. Сегодня, скажем, руководитель ОГП говорит о необходимости перехода к тактике уличных акций. Во всем этом в совокупности я лично усматриваю попытку партийной гвардии вписаться в «стратегический» формат, предшествовавший марту 2006 г.: во-первых, участие в организуемых властью выборочных мероприятиях, в которых власть позволяет как-то участвовать, и, во-вторых, 5-6 уличных акций с количеством участников до 50 человек, одна из них — как бы массовая, с количеством участников несколько тысяч человек (так можно минимизировать потери, т. е. количество задержанных активистов). Это и есть своего рода практическая и практикуемая стратегия. Стратегия самовыживания.

П. Марцев: Но ты говоришь о своего рода плане действий: когда выйти на улицу, когда поднять плакат напротив местного отделения милиции и т. д. Я же — о другом. Существует, по меньшей мере, три вопроса, на которые всякое партийное руководство должно ответить; и только исходя из ответов на эти вопросы можно формировать какой-то план действий. Если же ты не собираешься приходить к власти, то пожалуйста — пиши что угодно на заборе, собирай конгрессы, устраивай семинары… Это и есть ответ на вопрос по поводу стратегии.

А. Грицанов: Две мысли, от которых я хотел бы оттолкнуться. Первая: стратегия — это ответ на вопрос, каким образом захватить власть или, выражаясь языком Бориса Абрамовича Березовского, перехватить власть. Вторая касается замечания о том, что ОГП собирает малочисленные акции в связи с необходимостью минимизировать потери.

Во-первых, власть всей своей репрессивной мощью загнала белорусскую, нашу национальную, оппозицию в клетку, или в формат партии Владимира Вольфовича Жириновского. И теперь партии преподносятся как своего рода бизнес-проекты: они получают миллионы из «нячэсных» рук, они их там «тратять» и т. д. Лично я не склонен считать деньги оппозиции, но факт остается фактом: наши партии воспринимаются как субъекты, которые делают деньги на политической деятельности. Самое грустное состоит в том, что пока они производят на обывателя именно такое впечатление, поскольку реальной работы пока не видно. Порой происходит какое-то оживление — то парламентские выборы, то президентские; потом всё возвращается на круги своя.

Во-вторых, совершенно верно сказано по поводу стратегии, что последняя требует очень серьезной систематической работы. Каждой социальной группе необходимо предложить нечто, что могло бы ее заинтересовать. Простой пример: всем преподавателям средней и высшей школы гуманитарной специализации мы говорим, что в случае прихода к власти мы прогоняем докторов наук, защитившихся в период с 1995 по 2006 гг., — потому что это была халтура полная: мелкой брошюркой за свой счет тиражом семь экземпляров, в которой воротишь всё что хочешь. Отстранить от должностей всех докторов, защитившихся до 1985 г. — практически у них всех давно уже отбиты все мозги. Далее — программа реформы образования. В итоге опубликовать всё это в «Белорусской деловой», отпечатав в Смоленске тиражом 100 экземпляров. Всем людям, которые имеют к этому отношение, будет очень интересно. И с Министерством промышленности необходимо работать по такому же шаблону: что нужно сделать, если мы придем к власти… То есть должен быть четкий ответ на вопрос: «Что будет после того, как?..» Я, к примеру, убежден, что если Батьку завтра, дай Бог ему здоровья, переедет трамвай и Сидорский передаст власть Милинкевичу, то, как писал когда-то Зиновьев: дай этим прогрессивным ребятам власть — и через две недели они передерутся между собой и опозорят демократическую идею так, как ее не сможет опозорить никто.

И третье. Как должна строиться стратегия? Не так, как конгресс демсил, собирающий 20 человек от Столинского района, 20 от Жлобинского и 20 — от условного Краснопольского. Жлобинский и Солигорский районы должны представлять по 200 человек, потому что когда эти предприятия этих городов лягут, то их люди реально на что-то смогут повлиять. А когда всем сестрам по серьгам, то мы имеем дело с чисто аппаратными играми, когда каждый привезет свои 10 мертвых душ, которые будут голосовать так, как скажут. Стратегия должна предполагать, что каждая партийная структура в ситуации кризиса должна вывести на улицу, условно говоря, 15-20 тысяч человек. Задействовав все возможные инструменты — через кружки по вышиванию, макраме, через информационные часы, посвященные выступлению Лукашенко на третьем всенародном собрании, — неважно как. Суть в том, что должен быть налажен отбор людей — и этим необходимо было заняться давно, чтобы в итоге в определенный момент времени оппозицию действительно поддержали. Если бы Козулин пошел на Окрестина во главе колонны в 50 тысяч человек, то расклад сил был бы другим. Я не говорю сейчас о правовых и нравственных аспектах этого мероприятия, я только ставлю вопрос: кто обеспечит массовость? До сих пор это делал кто угодно, только не сами партии. Пример тому — площадь Калиновского.

Другой вопрос: нужна оппозиции власть или не нужна? Счастье — в са