Этот текст не перепечатает New York Times. Не зальют слезами сотрудники The Guardian. И не перескажет радио Свабодa. Но знаете что? Вот это все не важно. Поскольку речь пойдет о личном. Как быть со страной, которой у тебя больше нет? Что делать в зоне, которой ты безразличен? И зачем оставаться заложником несбывшейся революции и ее недолгого хайпа? Ответы нужны, даже если их не видно. Твой бчб флажок еще гордо реет над лужайками Евросоюза. Но за кадром остается главное: радикальная смена картинки. Думать о которой некомфортно. Поскольку она гасит все наши удобные сказки о самих себе. Время кончилось. А вот мигранты в полете — еще нет.
Belarus is boring. Что там у вас? Опять Лукашенко с ракетами? Еще один промо-тур Объединенного Кабинета? Снова наезды и разборки? Реальность рассыпается на новостные сигналы и поспешные селфи.
Смотрю в себя и не вижу смысла. Базовое состояние — переход в фоновый режим. Зашквар и кураж становятся привычкой и уже не цепляют ни акторов, ни публику. Ситуативная энергия эмоционального соучастия выдохлась по причине отсутствия самой ситуации. Глобальная легенда общего дела легко разошлась на атомарные составляющие — личные схемы выживания, приватные маневры в чужой среде.
Травмы-2020 уже не продать. Новых побед не видно за рутинной дипломатической хореографией. Всё опять никак. По сути мы проскакали круг по стадиону и снова зависли в исходной точке — скучные хоббиты без четкого бизнес-плана.
На фоне украинского беларуский сюжет смотрится слабым. Общей истории, пригодной для долгосрочного пользования нет. Есть размытый след публичного эмоционального передоза с уклоном в токсичный фан недодуманного шоу. Косноязычие протестного публичного перформанса не перешло в продуманный сценарий социальных сдвигов. Просто потому, что думать их по-новому, кажется, дальше некому. Борьба за будущее ушла в партер и оказалась борьбой за ресурсы.
Верхний этаж другой Беларуси выправил свой спектакль и заточил свое прежнее стадионное шоу до постоянной дипломатической миссии. Но он имеет только символический вес. За фронтмэнами не видно публики. Только проблемный бэкстэйдж.
Да, у нас есть лидер в изгнании. Но я не знаю, что с этим делать.
Параду и массовке особо нечем друг с другом поделиться — кроме шенгена и ВНЖ. Выплываем отдельно. Снова архипелаг Беларусь. В этот раз на выезде.
В тяжеловесы таких не берут. Не те ресурсы. Не те концепты. Не тот стафф. Он завис между поп-гастролью и политическим проектом. И потому самый частотный путь мигранта — средний. Пригородный блюз. Обустройство посредственной среды из домашних заготовок. Мамины закатки.
Рабочий вектор — не фронтальная героизация, а прагматичная банализация внутренней катастрофичности. Оказывается, к арестам можно привыкнуть. И дикие сроки могут наскучить. Списки жертв теряют подписчиков. Они никуда не ведут. А ты живешь насквозь.
И дальше будет кино. Наш выгорающий азарт умельцы уже расписали по документалкам и примеряются к сериалам.
Групповой интерес и активная медийность иссякли.
На первой стадии выездного чёса беларус был по умолчанию чрезвычайным и полномочным послом отважной движухи. Ценилось представительство острого сюжета. Сейчас процесс внешнего опознания идет в обратку: от личной статусности и персональной аттракционности к увязке с травматичным контекстом и принудительной мобильностью.
Соответственно, ведущий посыл — не коллективный марш. Поскольку нет цельного выездного коллектива, структурированной общности с закрепленным ареалом проживания. Есть пакет частностей, НГОшек, стартапов и виртуальных проектов. Обнимашки и потасовки.
Всё это — Беларусь. Всё это — Беларуси.
Бчб-номады упали в зону свежей разобщенности. Где интересны прежде всего самим себе. Это жизнь с нестабильной пропиской. Дробление усилий в сторону гибкой мозаичной идентичности. Кем захочешь — тем и случишься.
Приватизация беларускасці — новый проект для посттоталитарной страны. Но он на раз-два пролистывает сюжет о проснувшейся нации. Да, они проснулись — но чтобы разойтись по интересам. По сути пробудилась не политическая нация, а аварийная горизонтальная самоорганизация.
Авария оказалась длинной. А самоорганизация — естественной формой выживания в чужой (или отчужденной) среде.
Вчерашних нас пачкой выкинуло в лоскутное завтра. В пост-бригадность и после-словие. В зал ожидания, где уже нет сидячих мест: все, кто мог, уже сидят.
Осталось залечь. Или слинять. И заново учиться дышать и смеяться.
Вдогонку взрывной релокации приходит перманентное чувство странной нормальности. Когда можно не знать человека в телевизоре и не жить от посадки до декрета. Когда понимаешь, что горизонтальной нации в принципе слабо нужны вертикаль власти и лифты успеха.
Любой власти и любого успеха.
Важней близкие рядом, страна внутри, мама в зуме, пачка книжек, клубный чёс и свежие булочки, завезенные в твою кофейню в срок. А это значит тихий исход выездной публики из привычных мигрантских аттракционов — политического театра и импровизационного менеджмента.
Тем более, что и то, и другое в поле новых зон пребывания попадает в разряд завозных колониальных товаров неясного предназначения и странного срока годности.
Как и все мы, бро. Как и все мы.
Автономные системы быстрого реагирования. Народ вразлёт. Не спыніць, не стрымаць.