17 января 2021 года, когда лидер российской оппозиции Алексей Навальный садился на самолет в Москву из Берлина, где он лечился после отравления в России нервно-паралитическим веществом «Новичок», он сказал, что рад возвращению домой. Но он знал, чем рискует: длительное тюремное заключение, пытки и даже смерть.

Навальный, умерший 16 февраля в арктической колонии, столкнулся с дилеммой, с которой должны столкнуться все политические диссиденты: жить в изгнании и раствориться в безвестности, или иметь дело с репрессивным режимом и быть готовым стать мучеником. В любом случае шансы на свержение власти, которой противостоят такие люди, практически равны нулю.

Даже те, кто не бросает активный вызов репрессивным режимам, особенно те, у кого есть возможность бежать, сталкиваются с аналогичным выбором: строить новую жизнь за границей, где их могут и не принять с теплотой, или оставаться жить в своих родных странах, испытывая на себе разлагающее влияние диктатуры. Коррупция часто становится благоприятной средой в режимах, которые щедро вознаграждают за подчинение — и подавляют тех немногих людей, которые отказываются подчиняться.

Эта дилемма особенно остра, потому что она создает раскол между инакомыслящими, которые остаются, и теми, кто уезжает за рубеж, — раскол, который выгоден репрессивным режимам. Люди могут решить остаться по разным причинам, но сам факт их нахождения в родной стране может привести к тому, что изгнанники быстро осудят их как аморальных марионеток диктатуры. Тем временем выходцев обвиняют в том, что они предали свою страну в обмен на комфортную жизнь за рубежом.

Так было в нацистской Германии в 1930-х годах. Томас Манн, который был достаточно известен, чтобы оставаться важным голосом в изгнании, осуждал немецких писателей, которые продолжали жить в Третьем рейхе; их работы, как он позже заявил, была настолько испорчены, что стала бесполезными. Некоторые из этих писателей — также противники нацистского режима — упрекали Манна в том, что он предпочитает комфортно жить в Калифорнии, а не свидетельствовать о том, что происходит дома.

Подобная динамика является постоянной чертой современного Китая: люди, которые выступают против коммунистической диктатуры внутри страны, насмехаются над китайскими диссидентами за границей за их нерелевантность и оторванность от реальности. И это очевидно в сегодняшней России. Например, чрезвычайно мужественный журналист Дмитрий Муратов, получивший Нобелевскую премию мира в 2021 году за защиту интеллектуальной свободы, подвергся критике со стороны некоторых российских эмигрантов за решение остаться в России, несмотря на его осуждение войны в Украине.

Диссидентская дилемма не имеет правильного ответа. Есть одинаково веские причины как уехать, так и остаться, и они часто зависят от личных обстоятельств. Так в чем же смысл решения Навального рисковать своей жизнью ради дела, которое он никогда не сможет реализовать, по крайней мере, в краткосрочной перспективе? Ни его вероятное убийство, ни альтернатива остаться в Западной Европе не положили бы конец правлению президента России Владимира Путина.

Но смысл все же есть. Открытое неповиновение разрушает иллюзию тотального контроля диктатуры. Диктатура не может полагаться только на военную мощь или страх перед тайной полицией; народ должен быть убежден, что его подчинение тирану — это нормально, а сопротивление — ненормально, это даже своего рода форма безумия. Вот почему советских диссидентов часто заключали в психиатрические учреждения, а не в тюрьмы.

Возвращение Навального в Россию, каким бы бесполезным оно ни казалось, показало, что отстаивание своих прав является рациональным ответом на тиранию. Его неповиновение стало сигналом для тех, кто чувствовал то же самое, но не обладал поразительным мужеством Навального, что они не одиноки.

Есть еще один момент. Вознаграждая конформизм, заставляя людей вторить лжи и пропаганду, заставляя друзей и родственников предавать друг друга, диктатуры пробуждают в людях самое худшее. Они создают культуру страха, недоверия и предательства. В этом нет ничего специфически русского, немецкого или китайского. Многие страны в разное время подвергались деформации со стороны деспотических правителей, но не обязательно навсегда. Режимы падают. Тираны умирают.

Поэтому пример политических мучеников играет жизненно важную роль. Общества, искаженные диктатурой, должны найти моральную основу для построения чего-то лучшего. Моральный дух народа, привыкшего к рабству и преследованиям, должен быть восстановлен. То, что некоторые смелые люди отстаивали свободу, даже когда она казалась иллюзией, — это нормально, это модель, которую можно воспроизвести.

Жан Мулен, государственный служащий, возглавлявший французское сопротивление и замученный до смерти гестапо в 1943 году, так и не увидел конца нацистской оккупации, с которой он боролся. Нацисты казнили лютеранского пастора Дитриха Бонхеффера в апреле 1945 года, за три недели до того, как Адольф Гитлер покончил с собой. Китайский писатель Лю Сяобо, вернувшийся в Китай во время восстания на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, провел остаток своей жизни в тюрьме и умер в заключении в 2017 году, не дождавшись свержения однопартийного режима своей страны. У Навального не было шансов свергнуть неоцаристское правление Путина.

Но единственная надежда на построение общества, в котором свободы будут защищены, а в людях будут поощряться лучшие качества, — это примеры ярких поступков.