Импортозамещения, конечно, изобрели не в постсоветикуме. Стадию импортозамещающей индустриализации (ИЗИ) прошло большинство новых индустриальных стран в 50-80 гг. XX века. В ряде случаев (впрочем, немногочисленных) эта политика привела к хорошим или приемлемым экономическим и социальным результатам — если оценивать импортозамещение без предубеждения, без ассоциативной пристёжки к его текущей беларусско-российской версии. Более того, в тех странах Латинской Америки, где ИЗИ добилось наибольшего успеха, на смену старым неоколониальным режимам пришли более или менее демократические правительства.
Беларуси в этом плане можно лишь пожелать удачи, но вероятность такого развития событий остается предельно низкой. И напротив: очень высоки риски того, что в результате деятельности правительства по вытеснению «недружественного» импорта освобожденную нишу займут не национальные, а российские субституты. Сказав в самом начале о том, чем я планировал завершить, напомню, что Беларусь относится к странам с высокой импортоемкостью ВВП (порядка 66% согласно последним доступным данным). Высокая импортоемкость ВВП равнозначна низкой добавленной стоимости произведенной в стране продукции. Отсюда следует практический вывод: следует снизить импортоемкость ВВП.
С начала 1990-х меняющие друг друга беларусские правительства стремились снизить зависимость национальной экономики от импорта — так же, как и диверсифицировать торговые потоки, — с различной степенью интенсивности и непоследовательности. Таким образом, они ситуативно и по наитию следовали политике, которую сегодня уместнее именовать импортозамещающей модернизацией (ИЗМ) — чтобы отличать ее от ИЗИ, начало которой некоторые историки экономики датируют 1930-ми. Точка отсчета во многом объясняется влиянием Великой депрессии на экономику стран Латинской Америки, которые экспортировали сырьевые товары и импортировали практически всю промышленную продукцию. Из-за диспаритета цен и общего падения внешней торговли они лишились возможности импортировать. Это послужило стимулом для внутреннего производства необходимых им товаров.
Ситуация в чем-то напоминает беларусскую, и теперь понятно, на каком приблизительно этапе мы находимся (если рассматривать время нелинейно). Вероятно, всякое импортозамещение по своей природе является реактивным, но российское и беларусское — реактивное по преимуществу, и сегодня всякий видный функционер считает своим долгом похвалить западные рестрикции за то, что они дали стимул «внутреннему» развитию. Россия в этом развитии, впрочем, несколько опережает Беларусь: ИЗМ на уровне государственной политики стартовало в 2014 году, практически сразу после введения санкций западными странами. Беларусь официально присоединилась к этой программе в 2022-м по тем же причинам.
В 1950-х импортозамещающая индустриализация — уже вполне разработанная теория (являющаяся частным случаем теории развития) и торгово-экономическая политика. Положения, лежащие в основе т. н. «латиноамериканского структурализма», детально сформулированы в работах таких экономистов, как Рауль Пребиш, Ханс Зингер и Селсо Фуртадо, получивших известность в 1948 г. связи с созданием Экономической комиссии ООН для Латинской Америки и Карибского бассейна (ЭКЛАК), а также серии экспериментальных подтверждений гипотезы Пребиша-Зингера. Согласно последней, экономическое положение стран-экспортеров сырьевых или первичных товаров (а Россия и Беларусь относятся к этой группе) постепенно ухудшается, если они не прибегают к политике импортозамещения при индустриализации. Сама политика главным образом сводится к стимулированию местного производства и ограничению импорта за счет протекционистских методов регулирования — тарифных и нетарифных.
Легко согласиться с утверждениями некоторых российских экономистов, что импортозамещение вовсе не равнозначно протекционизму, но на практике первое без второго не работает (по меньшей мере, в умеренном варианте). Хотя беларусский и российский случаи можно считать исключениями: нет специальной необходимости прибегать к защитным мерам, роль которых успешно выполняют санкции. Причем санкции феноменально серьезные. И, опять-таки, это исключение, подтверждающее правило: несмотря на форсированную интеграцию в Союзном государстве и ЕАЭС никто из игроков особенно не стремиться ликвидировать торговые барьеры. Почему? Потому, что «дружественный» импорт — все равно импорт. Кроме того, Беларусь и Россия таки вводили контрсанкции в отношении «недружественных» стран.
Большинство исследователей включая современных (см., например, здесь) отмечают, что в краткосрочной перспективе политика импортозамещения может способствовать экономическому развитию, созданию новых производств и рабочих мест. Но в долгосрочном периоде может привести к снижению темпов роста, сокращению собственного производства и объема инвестиций в основной капитал из-за отсутствия поступлений новых технологий и снижения конкурентоспособности продукции. Протекционизм прямо повинен в динамической неэффективности, поскольку у национальных производителей нет стимулов снижать издержки или улучшать качество выхода. Рост доли государственного владения снижает стимулы предпринимательского риска, дополнительно снижая эффективность. Долги и нарастающий дефицит торгового сальдо непосредственно ответственны за кризис 1980-х в странах Латинской Америки и Карибского бассейна. Результаты стран Африки выглядят еще более пессимистично.
ИЗИ был наиболее успешнымна в странах с большим населением и уровнем доходов, что позволяло потреблять большую часть продукции местного производства. Эта политика неплохо проявила себя в Аргентине, Бразилии, Мексика, в меньшей степени в Чили. Примером относительного успеха также считалась Венесуэла, впоследствии совершившая регресс. В целом неспособность политики ИЗИ обеспечить достаточный рост индустриализации и социального развития привела к массовому отказу от него в 1980-х в пользу пропагандируемой МВФ и Всемирный банком неолиберальной модели и стали активными участниками Всемирной торговой организации.
Каких результатов можно ожидать от ИЗМ в местных условиях? Прежде всего, не быстрых. Некоторые престарелые представители беларуского и российского руководств могут до них не дожить. Официально импортозамещение стартовало в Беларуси в начале 2022 года, соглашение о выделении Беларуси российского кредита в размере RUB 105 млрд было подписано в конце 2022 г. На протяжении 2023 года беларусские предприятия средства кредита тратили неактивно. По состоянию на конец текущего года использовано только RUB 13 млрд. Сторонами согласовано 23 импортозамещающих проекта, 5 из них должны быть реализованы в 2025 году. Или же в 2025-м мы узнаем, что дедлайны проектов переносятся на будущий год. Когда будут реализованы остальные проекты — неизвестно.
Итак, импортозамещение требует времени, зачастую немалого, но хорошо работает оно лишь в краткосрочной перспективе. Это своего рода парадокс. Некоторые российские экономисты, в принципе оптимистично оценивающие перспективы импортозамещения, утверждают, что сколько-нибудь экономически эффективно можно заместить не более трети импорта. Еще треть — дело отдаленного будущего; это весьма затратное предприятие без гарантий на успех, поскольку: нет кадров, инфраструктуры, логистики, дешевых финансовых ресурсов, мал внутренний рынок и пр. Оставшуюся треть импорта заместить невозможно в принципе. К этому никто, вероятно, и не стремится, поскольку импортозамещение не равнозначно исключению импорта как такового.
В принципе 30% можно считать верхним порогом, который невозможно превысить без участия параллельного (серого) импорта и различных манипуляций со статистикой. Сколько времени потребуется, чтобы достичь этого порога — 10? 15 лет? Неизвестно — прежде всего потому, что местное импортозамещение реализуется в ситуации высокой неопределенности. Оно не имеет признаков глубоко продуманной государственной стратегии, принципиально реактивно и глубоко зависимо от политической конъюнктуры. Больше санкций — больше импортозамещения, и наоборот.
Наконец, всегда следует иметь в виду, что «союзное» импортозамещение практикуется в контексте глубоко национальной культуры вранья, воровства и показухи. Подводя итог 8-летнему курсу на импортозамещение, редактор FinNews.ru Владимир Шевченко охарактеризовал его вполне четко: «Импортозамещение в России в реальности было показушным, фальшивым, липовым, фиктивным». В Беларуси все эти признаки обнаруживаются тут же. По утверждению премьера Романа Головченко объем выпуска импортозамещающей продукции в Беларуси за год вырос на USD 2 млрд и к концу периода может достичь показателя в USD 29 млрд, а в будущем, 2024-м году, может вырасти до USD 30 млрд. Беларусский премьер, образцовый выходец из ВПК, лучше всего умеет делать одну вещь — брать под козырек. Прямо оттуда, из-под козырька и взяты эти данные, подозрительно приближающиеся к половине ВВП.
Опыт стран Латинской Америки показывает, что политика импортозамещения по-разному работает в различных отраслях экономики. Так, хотя инвестиции в производство дешевых потребительских товаров могут быть прибыльными на небольших рынках, этого нельзя сказать о капиталоемких отраслях, таких как автопром и тяжелое машиностроение, выживание которых зависит от больших и богатых рынков. Беларусское правительство действует по старинке, предпочитая вбухивать деньги в национальных чемпионов типа Гомсельмаш, МТЗ и МАЗ. Порядка 70% импортозамещающей продукции руководство страны планирует отфутболить на экспорт в условиях феноменально жестких санкций.
И последнее: существует ли надежный метод, позволяющий отличить беларусскую продукцию от российской или «союзной»? Данные по инвестиционному развитию страны показывают, что объем вложений в основной капитал из всех стран мира продолжал сокращаться. За исключением России, на долю которой (вместе с Кипром) проходится 80% всех иностранных инвестиций. В свою очередь, из них 75,3% составляют прямые иностранные инвестиции. ПИИ, напоминаем, — это деньги, направляемые на создание подконтрольных инвестору предприятий на территории Беларуси. Общий прогноз по снижению импортоемкости ВВП отрицательный: выпадающий западный импорт будет замещаться российским, в лучшем случае — китайским.