Нынешняя беларуская власть — антипод ранней Советской власти. Она не только контрреволюционна, но ещё и не может создать убедительной перспективы — обращена к прошлому. Самоутверждение она находит в былых заслугах, а будущее для неё — борьба с отрицанием себя.
Это было бы совсем просто и не нужно было бы писать об этом, если бы в то же время беларуская власть не стремилась стать главным теоретиком революции. Она не намерена лишь отвечать на революционную ситуацию, но желает поместить её в рамки собственных представлений и тем самым достичь относительной предсказуемости, а значит и уверенности в своём выживании.
Как и всякий творческий процесс, это сопровождается некоторыми экспериментами. На уровне пропаганды они выражаются даже не в полной дегуманизации оппонентов власти и садистических инициативах в их адрес, а в стиле поведения пропагандистов перед телекамерой. Он сродни экстазу. Так намечаются контуры обновлённого — контрреволюционного — государства. Оно должно быть неистовым и жестоким, но в то же время механистичным, похожим на исправно работающую сортировочную станцию. Это нелепо не только потому, что едва ли осуществимо в открытом обществе, но и потому, что описанный образ представляет собой плод калькирования советской пропаганды. Последняя пыталась, причём весьма успешно, совместить в образе советского деятеля эффективность отлаженной машины и пассионарность революционера. Беларуская же пропаганда создаёт шарж на контрреволюцию, попутно карикатуризируя власть, одобряющую подобное.
Отдельного освещения достойно насилие, сопровождающее всякую контрреволюцию. Вновь упомянем Советскую власть. Мысля двоично (возврат к прежнему положению или прорыв в будущее), она не видела проблемы в насилии. Это созвучно знаменитой максиме «Иногда не до законов», автором которой является А. Лукашенко. Для него насилие и отмена элементарных правовых институций — малозначительны в борьбе, которая предполагает лишь две опции. Однако у насилия есть недостаток: оно создаёт иллюзию простоты.
Как предполагают некоторые историки, сталинская Конституция 1936 г. не была фикцией или ширмой. Сталин мог считать, что основных целей Советская власть достигла и уже не было нужды в грубом насилии, урезании прав. Конституция должна была стать точкой отсчёта новой жизни. При всей своей спорности данная научно-историческая позиция стоит на тезисе, который был приведён выше: насилие тушует сложность мира и создаёт иллюзию простоты. В данную ловушку попали большевики, за что многие из них заплатили жизнями в период Большого террора. Он стал ответом Сталина на явное несоответствие реальности его иллюзиям. В эту же ловушку попал и режим Лукашенко. Судя по заявлениям чиновников и веяниям пропаганды, он видит происходящее в Беларуси как дисбаланс. Есть «лишние» люди и структуры. Они должны быть устранены или ограничены в своей деятельности, в результате чего социальная жизнь станет сбалансированной.
Контрреволюция немыслима без мобилизации. Это щекотливая тема для беларуской власти. Необходимость активизировать сторонников диссонирует с тем курсом, который проводился десятилетиями. Он состоял в максимально строгом разделении политики и общества. Как следствие, в 2020 г. адепты режима Лукашенко не проявили инициативности. Практически все акции в поддержку власти носили административный характер. Соответственно, и контрреволюцию начали как очередную государственную кампанию. Это создало сомнения в её долгосрочной эффективности. Контрреволюционеры, работающие по штатному расписанию, — это столь же нелепо, как образы власти, созданные Гашеком и Войновичем во всем известных саркастических романах.
Очевидно, что власть не достигнет долгосрочного контрреволюционного успеха, видя в себе сортировщика и полагаясь на одну лишь бюрократию с её административно-силовым мышлением. Сложность, которой отказано в праве на существование, непременно заявит о себе. Это приведёт к новым всплескам мстительного насилия со стороны государства и, скорее всего, выхолостит нынешний режим до критически уязвимого состояния, как это было со сталинским государством. Как известно, оно просуществовало менее сорока лет после смерти Хозяина — очень недолго по историческим меркам, на фоне колоссальной амбициозности большевистского проекта.