Участники:

Андрей Лаврухин, старший аналитик BISS

Богдан Мотузенко, социолог к. соц. н. СEO Project Bureau, Киев

Виктор Рымжа, социолог, руководитель отдела мониторинга Project Bureau, Киев

Андрей Лаврухин:Дорогие коллеги, позвольте сперва обрисовать актуальную ситуацию как она мне видится изнутри. На мой взгляд, в настоящий момент она существенно изменилась. Репрессивная машина не только не сбавляет обороты в отношении активных протестов, но и работает на их упреждение. Идёт настоящая битва на символическом уровне, в которой силовики упреждающим образом реагируют на попытки демонстрации бело-красно-белой символики, обвиняя людей в организации пикетов уже не только в публичных местах, но и в отдельно взятой квартире. При этом, по заявлениям самих представителей власти, чисто юридически для такого рода «пикетов» ничего не нужно согласовывать с властями. Тем не менее, людей обвиняют в административных правонарушениях и они получают повестки в суд за наличие флагов на балконе или на окнах квартир. Таким образом, власть открыто и бесцеремонно выходит за рамки правовых норм, а репрессивная машина уже работает на персональном уровне, методично «отлавливая» всех, кто не только выражает свой протест публично, но и несёт в себе протестные настроения. Одновременно растет степень жестокости и бескомпромиссности системы, что наводит на мысль об ужесточении диктатуры и ее трансформации в новое качество.

С политологической точки зрения диктатура условно делится на два типа — авторитаризм и тоталитаризм. Авторитаризм предполагает сохранение политической власти и жесткое отношение к любым проявлениям оппозиции к режиму, но в других аспектах общественной жизни авторитаризм допускает относительные свободы. Длительное время в Беларуси было именно так: несмотря на постепенное ужесточение авторитарной диктатуры Лукашенко, оазисы свободы и инакомыслия были допустимы. Сейчас происходят такие изменения, которые, на мой взгляд, дают основание констатировать переход от авторитаризма к тоталитаризму.

В этой связи важно прояснить это понятие. В 1952 году в США прошел политологический симпозиум, посвященный этой теме, где тоталитаризм был определен как «закрытая и неподвижная социо-культурная и политическая структура, в которой всякое действие (от воспитания детей — до производства и распределения товаров) направляется и контролируется из единого центра».

Мы являемся наследниками тоталитаризма советского образца, при котором люди осуществляли взаимный контроль, проявляя автономную инициативу, донося друг на друга и занимаясь «охотой на врагов народа». Спорадически такие вещи уже происходят и в Беларуси. Так, например, представители про-лукашенковского лагеря нередко доносят на протестующих. Пока так поступают самые рьяные провластные граждане и активисты. Однако одновременное происходит рутинизация насилия со стороны власти, к которой население постепенно привыкает. Те инциденты, которые еще два месяца назад считались вопиющими, сегодня уже воспринимаются как привычная, «нормальная» часть повседневности. Ежедневное насилие, пытки, издевательства, сфабрикованные административные и уголовные дела с нарушением всех юридических процедур — это уже банальность.

Тем самым власть демонстрирует населению, что она не собирается останавливаться. Напротив, она настроена на ужесточение репрессивных мер, которые должны касаться не только самих протестов и протестующих, но и всех остальных граждан, проявляющих недостаточно высокую — с точки зрения власти — лояльность. В этой связи возникает ряд вопросов, которые я и предлагаю для обсуждения, а именно: Насколько белорусский режим далеко продвинулся в своей трансформации к тоталитаризму? Какие факторы будут способствовать, а какие препятствовать этой трансформации? Насколько далеко может зайти тоталитарный режим в Беларуси?

Виктор Рымжа:Мне видится, что сегодняшние события в Белоруссии происходят преимущественно в политической плоскости. Между тем, если говорить о сути тоталитаризма, то его принципиальной особенностью является контроль над всеми или большинством аспектов социальной жизни. Причём не только политики, но и экономики, науки, образования социальной сферы и тому подобное. На данный момент, на мой взгляд, нельзя сказать, что режим Лукашенко ориентирован на установление такого рода контроля.

Основной конфликт в белорусском обществе и основные события сосредоточены вокруг выяснения, кто является властью. Активная часть белорусского общества отторгает Александра Лукашенко, причем даже не столько в идеологическом смысле, сколько в «административном» — его методы осуществления власти воспринимаются все более неприемлемыми. Сам же Лукашенко, естественно, не хочет лишиться власти и предпринимает усилия для ее сохранения.

Однако для того, чтобы реализовать тоталитарный сценарий власти, во-первых, необходим огромный ресурс, а во-вторых, соответствующая мотивация как представителей власти, так и самого населения или хотя бы существенной его части. Такой мотивации нет ни у белорусов, ни у самого Лукашенко, так как его цель — вернуться в прежнее, привычное состояние, как это было до августовских событий.

На этом основании мой ответ на вопрос о том, трансформируется ли белорусский режим в тоталитарный, звучит так: скорее нет. Хотя очевидно, что белорусский режим являлся диктаторским. Но он застыл в состоянии относительно баланса, когда власть после тотальной «зачистки» политического поля сохраняла контроль над этим аспектом социальной жизни страны. Таким образом, если режим Лукашенко действительно стремится к восстановлению, то это подразумевает возвращение к авторитарному «балансу» диктаторского свойства.

Андрей Лаврухин:Увы, сегодня уже нельзя не заметить, что влияние власти на другие аспекты социальной жизни увеличилось. Причем пример образования — один из наиболее выразительных. Сотни уволенных людей из системы образования за политические взгляды — яркое тому свидетельство. Некоторые из уволенных вынуждены были даже бежать в Украину и другие страны из-за опасений за своё здоровье, жизнь и свободу. Причем такой поворот стал возможным благодаря длительной подготовке власти. Администрации школ и университетов регулярно занимались идеологической обработкой учащихся и, среди прочего вовлечением их в политические мероприятия. Конечно, в сегодняшних обстоятельствах это приобрело особенную выразительность, однако до августовских событий влияние на эту область социальной жизни также было огромным. Простой факт: ректоров персонально назначает президент, а проректоры уже давно занимались идеологической работой, сейчас лишь назначили специальную должность для осуществления идеологической индоктринации студентов, преподавателей и сотрудников вузов. В этом плане можно утверждать, что в образовании признаки тоталитарного контроля налицо.

Что же касается специфических процессов в обществе в целом, то среди тех, кто поддерживает режим Лукашенко, есть люди, открыто высказывающиеся за формат репрессий в стиле 30-х годов ХХ века. При этом, что интересно, они нередко игнорируют часть реальности, связанную с репрессиями режима Лукашенко, либо отрицая сам факт пыток, преследований и жестокости силовиков, либо называя это фейком. Одновременно власть пытается дегуманизировать протестующих, называя их наркоманами, алкоголиками, асоциальными элементами и пр., тем самым предлагая обществу моральные оправдания крайне жестких мер. «Лоялисты» со своей стороны поддерживают эту версию и одобряют действия силовиков. То есть в каком-то смысле можно сказать о формировании нового типа мышления, характерного для тоталитарного общества.

Богдан Мотузенко:На мой взгляд, сложно строго оценивать события в Беларуси с точки зрения формирования тоталитаризма. Можно лишь говорить о том, в каком направлении развивается соответствующая тенденция. Даже сталинский или гитлеровский тоталитаризмы не выглядели таковыми с точки зрения бытования внутри них. Попытка оценить эти режимы «изнутри» в то время также привела бы к констатации ряда факторов, которые не давали бы возможности сказать, что это «полноценный» тоталитаризм.

Можно лишь предполагать, сколько человек согласится с растущими ограничениями, а сколько наоборот — будет возмущаться в ответ на это. Следовательно, необходимо понять, как выглядит режим Лукашенко в глазах основной массы людей, и в какой точке обыватель выйдет на протест с новой энергией или согласится с тем, что Лукашенко победил. В случае, если неадекватность Лукашенко окажется более значимым фактором в глазах населения, он будет наращивать репрессии и, тем самым провоцировать новое сопротивление.

Андрей Лаврухин:Карл Фридрих и его бывший ассистент Збигнев Бжезинский в известной работе «Тоталитарная диктатура и автократия» (1956) дали определение тоталитарным диктатурам, выделив шесть наиболее существенных признаков тоталитаризма. Затем эти признаки пополнились новыми — сегодня их насчитывают четырнадцать. Я перечислю их и давайте вместе подумаем, какие из них уже имею место в Беларуси.

1. Крайне высокая роль государственного аппарата во всех сферах жизни общества.

2. Отсутствие плюрализма в средствах массовой информации.

3. Жесткая идеологическая цензура всех легальных каналов.

4. Большая роль государственной пропаганды.

5. Отрицание традиций (в том числе — традиционной морали) и полное подчинение выбора средств поставленным целям.

6. Массовые репрессии и террор со стороны силовых структур.

7. Уничтожение индивидуальных гражданских прав и свобод.

8. Централизованное планирование экономики.

9. Почти всеобъемлющий контроль правящей партии над вооружёнными силами.

10. Административный контроль над отправлением правосудия.

11 Стремление стереть все границы между государством, обществом и личностью.

12. Наличие единственной партии, — как правило, руководимой диктатором, — которая сливается с государственным аппаратом и тайной полицией.

13. Приверженность экспансионизму.

14. Наличие одной всеобъемлющей идеологии, на которой построена политическая система общества.

На мой взгляд, можно с достаточно большой степенью уверенности говорить, что по первым одиннадцати признакам режим Лукашенко подпадает под категорию тоталитарного. Причем этот режим уже был сформирован или, другими словами, подготовлен до августа 2020 года, а президентские выборы лишь активировали его, благодаря чему он перешел в тот качественно новый формат, который и сделал очевидным его тоталитарную сущность для большинства.

Но сейчас не менее важно понять, как далеко зайдет режим Лукашенко в реализации тоталитаризма и что его будет сдерживать или, наоборот, какие факторы будут способствовать его ужесточению? Нужно констатировать, что в нынешних условиях Лукашенко оказался в ситуации, когда ему нечего терять, он будет удерживать свой режим только силовым путем. У него нет позитивных инструментов, чтобы повлиять на эту ситуацию — ни экономических, ни хозяйственных, ни идеологических. Он может рассчитывать только на новую волну насилия для принуждения населения к покорности.

Какую же конкретную форму это приобретет — это вопрос открытый. Может быть, это будут шарашки для ученых или трудовые лагеря для рабочих. А может быть что-то другое. В то же время, сегодня некоторые работники государственных предприятий продолжают вступать в независимые профсоюзы, чего, например, в сталинские времена было просто немыслимо. Это говорит о том, что нынешний белорусский тоталитаризм несравним с «образцовым» тоталитаризмом сталинской поры. Однако, как было сказано выше, нет сценариев дальнейшего развития режима Лукашенко, не связанных с силовым фактором.

Виктор Рымжа:Силовой инструмент воздействия на население не безграничен. Существует целый ряд факторов и обстоятельств, которые ограничивают его применение. Для начала нужно понимать, какую цель преследует Лукашенко, пусть даже используя силовые инструменты. Является ли тоталитаризм как таковой целью Лукашенко? Есть ли у него длительные планы развития страны, с точки зрения которых тоталитаризм был бы целесообразен и выступал бы как инструмент?

Пока на эти вопросы нельзя дать конкретного ответа. Скорее наоборот, единственной актуальной целью Лукашенко является сохранение статус-кво. Это принципиальный по значимости фактор, отражающий его действия. А судя по его действиям, он стремится, говоря простыми словами, «вернуть всё как было» — то есть откатить социально-политическое состояние в Беларуси к точке «до президентских выборов». А если использовать терминологию IT — к последней точке, когда система была работоспособной (по его мнению, конечно). Стремясь к этому, он вынужден использовать единственный доступный ему инструмент — силовой. Причем уже прибегнув к этому способу он будет усиливать его использование до тех пор, пока не добьется желаемого…

Богдан Мотузенко:Лукашенко действительно хочет «вернуть то, как было» — режим, в котором он эдакий колхозный диктатор, где он скорее на первый взгляд пенял, а не приказывал, выговаривал, а не арестовывал. Остальное долго оставалось «за кадром». Однако возникает вопрос: удастся ли ему это? Возможен ли такой возврат в принципе, учитывая все обстоятельства? Скорее всего нет, потому что сегодня он уже существенно вышел за рамки того «колхозного диктатора», каким был ранее. И даже если допустить, что условно формально ситуация вернется к прежнему состоянию, Лукашенко сам уже не будет восприниматься таковым. А если учесть, что он будет и далее наращивать репрессии, Лукашенко все менее будет нравиться даже тем, кому он нравился до августа 2020 года.

Виктор Рымжа:Лукашенко находится в ситуации, когда он вынужден использовать радикальные средства, чтобы вернуться к тому состоянию, когда он не использовал такие радикальные средства. Это означает, что у него уже нет принципиальной возможности восстановить статус-кво. Он уже воспринимается иначе, с большим отторжением, и, мало того, сегодняшнее его поведение может запустить «снежный ком» — не понимая, что прежнее состояние не вернуть, он будет наращивать репрессии, пытаясь во что бы то ни стало его возвратить, и, в результате, может увеличиваться ответная негативная реакция населения.

Однако здесь ничего нельзя утверждать наверняка. Какова способность самого белорусского общества оказывать сопротивление этим нарастающим репрессиям –вопрос, требующий отдельного анализа и моделирования.

В нынешних условиях цель-минимум для Лукашенко — полностью восстановить политическое «превосходство», заставив и оппозицию, и протестное население прекратить свою активность и уйти с этого поля. Сложно прогнозировать, что он предпримет после достижения этой цели: он может по инерции продолжить наращивать репрессии, чтобы «закрепить результат», а может остановиться, так как есть достаточно значимая вероятность, что он сам испытывает дискомфорт от необходимости предпринимать такие брутальные меры.

Андрей Лаврухин:Оценивая перспективы развития белорусской ситуации, на мой взгляд, следует обратить внимание на три фактора.

Первый фактор — это возможная реакция белорусских протестующих на репрессии и ужесточение режима. Во многом это зависит от уровня решимости. Как показывает опыт, он пока невысокий. Показательна в этом плане упущенная возможность организовать 26 октября полномасштабную забастовку. Адекватный отпор натиску силовиков также не случился. Инициатива не платить за образование также не была поддержана, равно как и попытки не допустить омоновцев на территорию университетов.

Второй фактор — это влияние России. Очевидно, что Лукашенко опирается на потенциальную поддержку России. Однако сама Россия не спешит вмешиваться в белорусскую ситуацию и держит дистанцию, несмотря на декларативную поддержку. Лукашенко для нее слишком токсичен.

Третий фактор — ресурсы для реализации дальнейшей тоталитарной трансформации. Конечно, есть затруднения с платежеспособностью режима, но в ближайшие несколько лет это вряд ли станет неразрешимой проблемой. С другой стороны у Лукашенко большой административный ресурс — в Беларуси достаточно большое количество верных ему людей, готовых выполнять практически любые приказы. Об этом свидетельствует спокойная реакция силовиков на необходимость ужесточения репрессий — они без недовольства или существенных эксцессов ужесточают меры по отношению к населению. При этом, напомню, смертная казнь в Беларуси до сих пор не отменена. В случае ее применения, эта мера также будет «в рамках закона» и едва ли вызовет сопротивление внутри «правоохранительных» структур.

Богдан Мотузенко:Здесь есть еще один важный аспект. Власть не только демонстрирует свою решимость на брутальные действия по отношению к протестующим, но и целенаправленно приучает собственные силовые органы и административный аппарат к тому, что насилие будет и дальше расти. Судя по всему, в белорусской системе власти есть ядро силовиков, которые готовы на всё. Похоже, они намеренно завышают «градус» насилия, чтобы, во-первых, «опривычить» его для остальных, а во вторых, — стать примером, на фоне которого чуть меньшее, но вполне достаточное для Лукашенко, насилие не будет вызывать у общей массы силовиков сомнений в уместности и «нормальности» брутального насилия.

Виктор Рымжа:Тут есть еще один интересный аспект, на который следует обратить внимание. На данный момент в ситуации «взаимодействия» режима с протестующими сформировался устойчивый баланс. Несмотря на то, что активные белорусы продемонстрировали новые формы политического действия, которые, возможно, стали новой традицией, с которой власти необходимо будет считаться в будущем, протест, очевидно, исчерпывается: все меньше людей выходят на улицы, протестная активность остановилась в своем развитии с точки зрения форм выражения. То есть несмотря на неэффективность, протестующие не ищут более действенных способов влиять на власть, воспроизводя фактически уже привычные методы, которые в определенном смысле можно считать «верхней планкой» их возможностей к сопротивлению.

В таких обстоятельствах, если воспринимать Лукашенко как рационально действующего субъекта, у него нет объективной необходимости наращивать насилие. Наиболее рациональным шагом с его стороны было бы зафиксировать уровень насилия, «дожимать протестующих» и ожидать, когда протест окончательно исчерпается. Фактически Лукашенко достиг своей базовой цели — он сохранил власть. Однако он пока еще не достиг цели-максимум — «вернуться к прежнему». Он не приемлет нового «баланса», к которому, несмотря на сохраненный контроль, все равно придется приспосабливаться, так как белорусы, получив новый опыт политической и протестной активности, уже не будут прежними.

И здесь Лукашенко совершает ошибку — стремясь «вернуть все как было», чего уже принципиально невозможно достичь, как нельзя войти в одну и ту же воду дважды, — он наращивает интенсивность воздействия на волне «воодушевления» своими успехами в удержании власти. И здесь возникает вопрос о том, где находится его личностная граница, после которой начинается, как говорят психологи, этап принятия ситуации.

Если эта граница очень высока — то есть «вернуть все как было» это его идея-фикс, то он может наращивать насилие, условно говоря, бесконечно. А это, в свою очередь, может породить новые формы возмущения и сопротивления со стороны белорусов, которые даже в условиях нового «баланса» не готовы к ним.

Андрей Лаврухин:Следует признать, что нынешние формы возмущения и сопротивления отличаются невысокой решительностью. Мало того, это скорее похоже, если можно так выразиться, на «конвейер жертв» — люди выходят на протест, фактически зная, чем их действии закончатся. При этом они не стремятся изменить формат протестного действия, но лишь постоянно «провоцируют» силовиков на насилие в отношении себя, и на этом протест исчерпывается.

Виктор Рымжа:Обычно во взаимодействии населения и власти в этом аспекте нет линейной зависимости. Увеличение насилия со стороны силовиков не означает мгновенного и симметричного увеличения противодействия. Нередко для того, чтобы протестующие перешли к принципиально новым формам противодействия, необходимо, чтобы власть, что называется, «перешла границу терпения», до достижения которой население будет сохранять привычные формы активности либо даже уменьшать протест с их использованием.

Эта «граница» связана с резким повышением рисков для людей, причем, что важно, в массовом залоге: это может быть прямая угроза жизни или утрата элементарных жизненных благ, которые также ведут к резкому ухудшению уровня жизни большого количества людей. Однако когда произойдут, и произойдут ли вообще такие изменения — это вопрос и предмет для отдельного моделирования.

Андрей Лаврухин:В этом плане важно отметить то, что эксперты называют (социальной) виктимностью белорусов. Дело в том, что насилие со стороны власти в том или ином виде всегда имело место. В последние месяцы оно лишь приобрело очень выразительный или даже демонстративный характер. Ведь всем, кто не первый день интересуется политикой, давно было известно, каким жёстким репрессиям подвергалась относительно небольшая группа оппозиционеров, как их избивали, пытали, убивали (дело об «исчезновениях»). Однако, до августа 2020 до этого мало кому было дело. Это была «приемлемая цена» для того социально-политического баланса, который устоялся в последние 25 лет.

Несмотря на то, что сегодня круг людей, в отношении которых власть использует насилие, значительно расширился, они все равно остаются в меньшинстве. Большинство по-прежнему отсиживаются и, как сказала одна из участниц протестов, «смотрят в замочную скважину», наблюдая за развитием событий на безопасном расстоянии.

Богдан Мотузенко:Оценки «большинства» и «меньшинства» нередко очень субъективны. Например, с одной стороны, в период последнего украинского Майдана людям, так или иначе вовлеченным в протест, казалось, что на улицу вышла вся страна. С другой стороны, даже когда на Майдане стреляли и выносили раненых, буквально в одном квартале от «эпицентра» другие люди сидели в кафе, гуляли по паркам, играли свадьбы — то есть жили обычной жизнью, в которой никакого Майдана не было.

Дело не в пропорции «большинства» и «меньшинства», а в некой количественной критической массе людей, готовых к отчаянной активности. Может быть, это звучит пафосно, но это достаточно функциональное определение: должно накопиться определенное количество людей, готовых идти до конца в активном сопротивлении, чтобы переломить ситуацию, перевести протест в новую форму с точки зрения эффективности. Таких людей всегда немного по сравнению с каким угодно «большинством», однако все же существует, как я уже сказал, «критическая масса», действия которой подталкивают остальных протестующих к аналогичной активности.

Андрей Лаврухин:Если говорить об отчаянии белорусов, то его можно назвать скорее пассивным. Оно воспроизводит жертвенный протест, который ориентирован не на прямое противодействие силовикам, а на прощупывание их «предела жестокости». В перспективе такой протест подразумевает «принесение» еще больших жертв без ощутимой надежды на успех. Что же касается перехода к другим, более активным и решительным, формам противодействия — это открытая проблема. Пока все, что можно сказать — беларусы продолжают терпеть, и «предел прочности» этого терпения всё ещё не исчерпан.

Богдан Мотузенко:Тут нужно посмотреть еще с одной стороны. До событий этой осени Лукашенко производит впечатление «обаятельного» диктатора. Многим, в том числе и в Беларуси и Украине, он казался обаятельным. Но его образ уже начал трансформироваться. И в какой-то момент, может быть очень скоро, он станет совсем другим, и от него отвернутся даже его пассивные сторонники внутри Беларуси, сказав «нет, это не то, чего мы хотели».

Андрей Лаврухин:Важно понимать, что существует два политических мира. Когда мы говорим о том, что кто-то отвернется, утратит доверие, кто-то лишится легитимности — это категории из мира Ханны Арендт, Джона Локка и Аристотеля. В этом мире существует, например, кредит политического доверия, после исчерпания которого политик покидает политическое поле. Беларусь же относится к другому политическому миру, в котором эти категории не имеют смысла и функциональной значимости. В этой структуре мотиваций определяющими являются экзистенциалы страха смерти, перед лицом которого всякое насилие оказывается оправданным и вполне приемлемым. В этих условиях только исключительные обстоятельства могут породить силу, которая переломит ситуацию, заставит власть считаться с людьми. Все остальные способы — делегитимация, выражение несогласия, демонстративный мирный протест — по своему рангу и значимости уступают экзистенциалам страха смерти, а значит они не будут эффективными.

Причем поначалу складывалось впечатление, что протест приведет к слому. Можно с уверенностью говорить, что Лукашенко действительно испугался, так как осознал риски утраты власти. Но впоследствии, после начала подавления протестов он сориентировался в ситуации и увидел, что у протеста есть пределы и ограничения, за которые участники не готовы выйти. В то время как он сам и его окружение силовиков вполне способны на действия «по ту сторону добра и зла». Это обстоятельство и стало причиной последовательного наращивания репрессий.

Если же говорить об авангарде протеста, или так называемых «отчаянных», то за 26 последних лет их было достаточно много. Однако их активность все равно не подтягивает остальное общество к аналогичной активности.

Виктор Рымжа:В таком случае можно констатировать, что режим Лукашенко в его новой форме, сложившейся после «президентских выборов» уже приобрел устойчивость и продемонстрировал даже определенный запас прочности. Вероятно, он будет либо дальше наращивать репрессии, однако неизвестно до какого предела, либо остановится на «достигнутом».

Тогда возникает следующий вопрос: какие факторы и обстоятельства могут повлиять на уменьшение устойчивости режима? И тут же отвечая на этот вопрос, можно с достаточной уверенностью говорить, что изнутри — наверное, ничто. У режима в его сегодняшнем виде нет собственных слабостей или уязвимых мест, которые привели бы его к краху. А значит, следует рассмотреть сторонние, или внешние, факторы — или, другими словами, факторы среды, в которых существует режим. Среди них есть как минимум два важных фактора:

Андрей Лаврухин:Экономический кризис в Беларуси неизбежен. Другой вопрос, по каким социальным группам и слоям он ударит. Экономисты считают, что больнее всего он ударит по среднему классу, который и является «мотором» нынешнего протеста. Силовики же, в силу того, что их не очень много (не более 50 тысяч тех, кто принимает непосредственное участие в нейтрализации протестов), будут получать достаточное обеспечение, даже если экономическая ситуация будет катастрофической.

Виктор Рымжа:Режим держится не только на силовиках. Не зря Лукашенко старается налаживать политическую лояльность в большом количестве групп — среди представителей государственного аппарата, руководителей предприятий, госучреждений, включая вузы и т. д. Экономический кризис скажется и на них, и в таком случае общая политическая лояльность будет снижаться.

Что же касается силовиков, то у них есть семьи, которые часто получают доход из других источников. Это означает, что доходы домохозяйств силовиков также уменьшатся, что опосредованно тоже может повлиять на настроения внутри силовых структур. Таким образом, в случае наступления экономического кризиса система так или иначе будет расшатываться.

Однако здесь следует учитывать важный фактор, связанный с возможностью населения к эмиграции. Если у населения будет возможность покидать страну в ответ на ухудшение экономических условий, то, скорее всего, люди будут не только широко использовать ее, но сама установка «если что, я уеду» будет влиять на настроения и на силу протеста. В случае же, если границы останутся закрытыми, люди, не имея выхода, будут озлобляться, а протестный потенциал расти с перспективой перехода в новую фазу. И здесь мы возвращаемся к тезису о том, что протест может приобрести новую форму, если резко изменятся условия жизни и увеличатся соответствующие риски.

В этом контексте интересно обратить внимание на второй озвученный фактор с точки зрения внешних обстоятельств. Естественно, наиболее влиятельным внешним субъектом для Беларуси является Россия. Не исключено, что она захочет воспользоваться экономическим кризисом в Беларуси, чтобы укрепить свое влияние в ней, или даже сыграть роль своеобразного «освободителя».

Андрей Лаврухин:Безусловно, Россия является определяющим внешним фактором, а вовсе не страны коллективного Запада. Это единственный игрок, который обладает внятными и понятными для Лукашенко «аргументами» и инструментами воздействия. Причем Россия ведет себя так, будто уверена, что Беларусь движется в ее направлении, и достаточно подождать. Поэтому российское руководство не проявляет сейчас особой активности, в том числе для того, чтобы не подставляться и не привлекать дополнительное внимание к себе. Такому подходу отвечает и доминирующее настроение в белорусском обществе — ему безразлично, кто поможет убрать Лукашенко. Будет ли это Россия или кто-то другой, не важно. Хотя, конечно, подразумевается, что Россия — один из значимых субъектов, который претендует на влияние в Беларуси, однако это не вызывает существенного отторжения. Кремль это понимает и действует осмотрительно.

Многие в Беларуси воспринимают Россию в политическом смысле как гораздо более свободную и демократическую страну, чем Беларусь. Несмотря на то, что Россия тоже авторитарная страна, там нет тоталитаризма, там все еще есть партии, есть условная сменяемость власти, есть рынок, несопоставимый с белорусским и так далее. Сравнение с Беларусью порождает совокупное мнение «нам бы хотя бы такую „демократию“, как в России»».

Что же касается подлинной свободы и демократии — это не то, что сейчас объединяет и мотивирует людей. Прежде всего протестующих объединяет насилие и нетерпимость к нему. Как только эта проблема будет решена (гипотетически — даже если Путин введет войска, а его омоновцы будут «следить за поддержанием порядка»), значительная часть людей вполне может согласиться с таким положением вещей, так как многие готовы заплатить любую цену за уход Лукашенко.

Виктор Рымжа:В таком случае получается, что России выгодно ухудшение ситуации в Беларуси, так как это подталкивает последнюю в ее сторону.

Андрей Лаврухин:Я бы сказал иначе. Путину Лукашенко неприятен, но он видит, что альтернативы ему нет. Без него все оппозиционные силы сориентируют Беларусь на Запад. Таким образом, если и возможна альтернатива для Лукашенко, то только из системы, которую он же и создал.

С другой же стороны, сегодня он токсичен для России. Раньше благодаря ему можно было держать Беларусь в зоне влияния, а сегодня он создает много проблем, в него нужно слишком много инвестировать, чтобы он выполнял эту свою роль.

Тем не менее, для России важно, чтобы Лукашенко сохранился. По крайней мере, в ближайшее время. В идеале, как мне видится, Кремль рассчитывает на появление преемника Лукашенко, который, как минимум, сохранил бы глубину взаимоотношений и контроль за Беларусью на прежнем уровне.