Первое сентября — праздник, казалось бы, неполитический. Это день цветов, белых бантов, ностальгических вальсов («Учительница первая моя…») и прочих старых добрых традиций. По телевизору покажут фильмы про школу, в новостях пройдут сюжеты о первом звонке, а президент поздравит всех и скажет что-нибудь очень правильное про образование ХХI века. Сфера образования — прибежище традиций. Ее предназначение, помимо прочего, — обеспечивать преемственность, если угодно «связь времен». Все эти банальности — «сегодня за партами сидит поколение, которое будет определять облик страны через несколько лет», — оттого и банальности, что правда.

Это очень хорошо понимает руководство нашей страны. Неслучайно весь прошлый учебный год президент посещал крупные вузы и вел беседы со студентами о преимуществах белорусской модели развития. Неслучайна также и замена министра образования Петра Бригадина, сравнительно молодого столичного функционера, не чуждого нововведений, на осторожного провинциала Александра Радькова, через слово предлагающего все тщательно «обдумать и взвесить». Наконец, введение в системе среднего и высшего образования обязательного курса по идеологии белорусского государства окончательно подтвердило тот факт, что год наведения порядка (в широком смысле этого слова) коснулся и школы. Вот и получается, что День знаний в нашей стране — это не просто политика, очень большая политика.

Накануне нового учебного года Белорусское телевидение в очередной раз сымитировало прямую трансляцию выступления нового министра образования и двух его заместителей. Впрочем, не берусь судить, был ли это прямой эфир, но даже если и был, ни один вопрос непосредственно от телезрителей в студии не прозвучал. Сама же передача прошла, что называется, весело и с огоньком. Ведущая демонстрировала чудеса быстрого говорения, иногда путаясь в падежах и согласованиях времен, были показаны сусальные «репортажи с мест», министр на все вопросы отвечал: «Школы к началу учебного года готовы!», а его заместители рапортовали, что «дидактические разноуровневые раздаточные материалы разработаны» и осталось только «довести их до учителей и учащихся». Словом, все было так бравурно, что по окончании 40-минутного мероприятия, захотелось воскликнуть, совсем как булгаковский кот Бегемот: «Маэстро! Урежьте марш!» И все же хотелось бы все-таки разглядеть за этим «праздником жизни» реальные проблемы нашего образования.

Принято считать (еще с советских времен), что в этой сфере у нас все хорошо. Немного статистики. В возрастной группе от 6 до 23 лет в систему образования вовлечено около 80%. В группе 19-летних полноценно продолжают учебу более 20%. На каждые 10 тыс. населения в стране приходится почти 300 студентов, которые обучаются в 44 государственных и 14 негосударственных вузах. В актив можно записать и то, что в стране в целом сохранена система дошкольного воспитания: те самые детские сады, о которых у большинства воспоминания не самые хорошие, но без которых пока не обойтись.

Итак, все вроде бы и неплохо. Но остается вопрос: почему образование, полученное за границей, по-прежнему считается более престижным? Почему большинство молодых людей (а об этом свидетельствуют различные социологические опросы) хотят уехать из страны на время или навсегда? Почему, наконец, нас не пускают, или пускают с трудом, в европейское и международное образовательное пространство?

На все эти вопросы можно, конечно, дать самые простые ответы, упрекнув наших молодых людей в недостатке патриотизма, а международное сообщество — в двойных стандартах. Можно принять закон, запрещающий «утечку мозгов» в любом виде и издать указ, согласно которому с такого-то числа считать наше образование лучшим в мире. Можно, наконец, без конца повторять, что мы являемся наследниками советской системы, а она, как известно, когда-то неплохо котировалась. Но все это будет иметь лишь психотерапевтический эффект — читателя успокоит, но не позволит увидеть реальных проблем. А их немало.

Имитация реформы

Любая реформа всегда проходит болезненно. Чтобы что-то новое построить надо кое-что старое сломать. Родители, чьи дети, что называется, «попали» в реформу образования, все чаще задают вопрос: а надо ли было вообще ломать? То меняется количество лет обучения, то вводится новая система оценок, а то вдруг вместо привычного 5-тилетнего обучения в вузе предлагают что-то под названием «бакалавриат» и «магистратура» (звучит красиво, но что это и зачем?). Просто голова идет кругом. И все же у меня не вызывает сомнения то, что реформировать нашу систему образования надо. Но я твердо уверена и в другом: в нынешнем виде реформа никуда не ведет. Мы строим мост вдоль реки, а не поперек, придумывая все новые и новые названия, формы, этикетки и вывески, но не выводя систему на качественно новый уровень.

Позволю себе небольшое теоретическое отступление. В основе любой системы образования лежит некая ведущая идея. При всем разнообразии таких идей их можно свести к трем базовым: (1) дети учатся у своих предшественников (в этом смысле можно говорить о традиционном образовании), (2) дети учатся у своих современников-взрослых тому, что те знают и умеют сегодня и, наконец, дети учатся у взрослых, но и взрослые учатся у детей. Последняя идея — не метафора и не просто требование педагогической этики. Это реальность сегодняшнего дня, без которой развитие общества попросту невозможно. Как пишет известный исследователь М. Мид, «во всех частях мира, где все народы объединены электронной коммуникативной сетью, у молодых людей возникла общность опыта, того опыта, которого нет и никогда не будет у старших. И наоборот, старшее поколение никогда не увидит в жизни молодых людей повторения своего беспрецедентного опыта… Этот разрыв между поколениями совершенно нов, он глобален и всеобщ».

Не учитывать этого при объявлении какой бы то ни было реформы — значит реформу имитировать. В уже упоминавшейся передаче БТ, которая, кстати сказать, называлась «Школа XXI века», министр и его заместители преподносили реформу как введение 10-балльной системы оценки, 5-ти дневной учебной недели и переход на 12-летнее обучение в средней школе. В качестве достижений упоминалось о том, что в этом году у нас вовремя подготовлены школьные учебники (наконец-то!), построено 10 новых школ, разрабатывается система мониторинга качества образования. Последнее, кстати говоря, уже вызывает ужас у педагогов, поскольку воспринимается (и скорей всего справедливо) как еще одно контрольное, а стало быть, и карательное мероприятие. Главное, что, казалось, беспокоит министра — это, чтобы перед зданиями школ «были клумбочки», чтобы все было «подкрашено и побелено». Тут уж не до решения философских вопросов.

«Бедненько, но чистенько…»

Именно так, на наш взгляд, можно определить материальное состояние нашей средней и высшей школы. Известно, что в настоящее время на финансирование образования уходит около 7% ВВП. К 2006 г. эта цифра должна достигнуть 10%. Много это или мало — сказать трудно. Тут все зависит от объема ВВП, а также от того, как его считать — по правде или чтобы глазу приятно. Однако не будем лукавить: нынешняя белорусская школа по материальному обеспечению находится на уровне прошлого века. Есть, конечно, образцово-показательные школы, где и бассейн, и компьютерный класс, и спортинвентарь, но их не так уж много, даже в столице. Это же можно сказать и о вузах. Однако дело даже не в нехватке чего-либо, а в самих представлениях о том, каким должен быть материальный фундамент современного образования.

Чем сегодня гордится министр образования Беларуси? Тем, что в такой-то район передали столько-то компьютерных классов, тем, что отремонтировали лагерь «Зубренок», а в такую-то школу закупили красивую мебель. На вопрос одной из учительниц о том, почему педагоги сами должны ремонтировать школьные помещения, министр «простодушно» отвечает: «Но это же ваш дом, где вы проводите так много времени! Разве трудно позаботиться о том, чтобы в нем было хорошо и уютно?» Интересно, чтобы сказал сам министр, если бы ему предложили отремонтировать собственный кабинет, — ведь он наверняка проводит там много времени.

Перефразируя классика, можно сказать, что отсталость (как и разруха) — прежде всего в головах, и прежде всего в головах руководителей. Если у руководителя есть представление о современном образовании, то его должно волновать не то, чтобы все было «покрашено и побелено», а то, что в большинстве средних школ Беларуси Интернет практически недоступен, что в белорусских вузах 1 компьютер приходится в среднем на 22 студента, что классы переполнены, и это почти полностью исключает любые интерактивные методы обучения, что нормой считается, когда на 1 преподавателя вуза приходится 14 студентов (какое уж тут индивидуальное обучение!) и многое другое имеющее отношение к качеству образования, а не к интерьеру и фасаду зданий. Нехватка аудиторий в наших вузах — это не только проблема санитарных норм (хотя и они важны). Она исключает саму возможность студенту выбирать нужные для него курсы, преподавателю — предлагать вариативное обучение. Очень хотелось бы надеяться, что к 2006 году у нас и ВВП вырастет, и 10% от него, как того требует закон, честно выделят на образование. Однако главное при этом, чтобы не все деньги были истрачены на декорирование директорских (ректорских) кабинетов и красивые рамы для официальных портретов.

Все по справедливости

Справедливость в нашем государстве — одна из наиболее почитаемых ценностей. В образовании проблема справедливости трактуется как проблема равного доступа и допуска. Об этом президент, как известно, всегда беспокоился особо. Наверное, поэтому освещение в прессе так называемой вступительной кампании всегда напоминает сводки с театра военных действий: противник был коварен, но мы одержали победу. В роли противника обычно выступают «нечистые на руку преподаватели», допускающие взяточничество и кумовство. Каждый год целая армия контролеров осаждает вузы, создает нервозную обстановку и, что греха таить, зачастую мешает работать. Но что же делать, возразят мне поборники справедливости, если мздоимство процветает, и простому абитуриенту без связей и денег в престижный вуз не поступить? Прежде всего, отвечу я, надо устранить другую несправедливость, а именно: разницу в качестве образования в столице и на периферии, в городе и в деревне, да и просто в разных школах. Искоренение взяток и протекции возможно, но не путем тотального контроля, когда за каждым экзаменатором стоит бдительный контролер, а за каждым контролером еще один более бдительный контролер, а над ним… и так до самого Главного Контролера страны.

В соседней Литве эту проблему решили проще: ввели централизованное тестирование не в вузах, а в специальных центрах, где в определенные дни все желающие абитуриенты страны сдают одни и те же экзамены, каждый из которых оценивается по 100-балльной шкале. В зависимости от набранных баллов, т. е. собственного рейтинга абитуриент либо попадает в выбранный им вуз, либо должен довольствоваться другим. Сами вузы к вступительным экзаменам никакого отношения не имеют. Они просто регистрируют тех, кто по результатам тестирования прошел по конкурсу. Это изобретение не такое уж новое. Оно успешно работает во многих странах. Но ведь у нас, как всегда, свой, особый путь.

Еще одна проблема, связанная с равным доступом к образованию — это проблема льготников. В Правилах приема в вузы республики зафиксированы положения, согласно которым льготы при поступлении в вузы имеют: инвалиды 1, 2, 3 групп, дети-сироты, дети, оставшиеся без опеки родителей, а также те, чьи родители погибли или стали инвалидами в мирное время при выполнении воинского долга, граждане, пострадавшие от последствий катастрофы на ЧАЭС. Наверное, подобные льготы оправданы: речь идет о людях, возможности которых принципиально отличны от большинства. Но есть и иные категории льготников, а именно: те, кто попадает в так называемый «целевой прием для жителей районов, пострадавших от последствий катастрофы на ЧАЭС, сельских районов». По сельскохозяйственному, медицинскому, педагогическому профилю доля студентов, зачисленных по целевому приему, составляет до 50%. По остальным профилям — до 20%. Смысл введения таких льгот в целом понятен — сельские и чернобыльские районы нуждаются в специалистах. Но есть ли объективная информация о том, сколько из них возвращается на свою малую родину? Мне она неведома, но поскольку подобные льготы сохраняются из года в год, специалисты, видимо, не торопятся домой.

Это сладкое слово «свобода»

Речь, конечно же, идет об академических свободах. Впервые в истории отечественного образования статья «Академические свободы и автономия управления в учреждениях, обеспечивающих получение высшего образования» была включена в изменения и дополнения к Закону «Об образовании в Республике Беларусь». В ней было зафиксировано, что «в высших учебных заведениях гарантируются свобода педагогической и научной деятельности, свобода выбора форм и методов обучения, автономия управления, которые устанавливаются и реализуются на основе уважения всеми участниками образовательного процесса законодательства Республики Беларусь, ее международных обязательств, учитывают интересы личности, потребности общества, ответственность перед обществом в условиях открытости для общественного контроля». Не знаю как вам, а мне формулировка очень нравится. Плохо другое — применительно к реальности она звучит едва ли не как издевательство.

В 90-е годы белорусские вузы, а отчасти и средние школы, действительно вздохнули свободнее. Прежде всего, исчез тотальный идеологический контроль. Образовательные учреждения получили возможность вводить те или иные дисциплины по своему усмотрению. Впрочем, так называемый школьный компонент (дисциплины, которые определяет для изучения руководство школы) формально составляет 30%, а в вузах и того больше. Однако по прошествии нескольких лет после введения этих новшеств мы не ближе, а дальше от академических свобод. Массовое перемещение ректоров из вуза в вуз, полная их зависимость от руководства страны, постоянные проверки со стороны разного рода контрольных органов — все это отбрасывает систему образования назад. Введение обязательного курса по идеологии белорусской государственности — это не первая и далеко не последняя попытка государства взять под контроль содержание образования. По-видимому, руководство страны убеждено, что академические свободы нужны для того, чтобы в лучшем случае нарушать дисциплину, а в худшем — вести подрывную деятельность. Так что со свободами, в том числе и академическими, пока придется повременить. До лучших времен. А бывают ли они вообще — эти лучшие времена?