Любая культура воспринимает свое состояние как конечное. Этим же «недостатком» страдают и производные от культуры социально-политические системы. Вспомним «Тысячелетний рейх», чье тысячелетие в истории уложилось в 12 лет (1933-1945). Еще печальней оказалась судьба коммунизма, претендовавшего на роль светлого будущего всего человечества. Дальше предбанника (социализма) его строителям продвинуться так и не удалось, несмотря на многомиллионные жертвы.
Но маховик культуры продолжает вращаться, и потому заявки на обоснование конца истории, пусть и в отдельно взятых странах, продолжают поступать. Вот и помощник российского президента Владислав Сурков в минувшем месяце подал очередную заявку, опубликовав в «Независимой газете» статью «Долгое государство Путина» [1].
Долгое — это на какой срок? Сурков конкретен. Его модель возвышения российской нации, сложившаяся при Путине, рассчитана «на ближайшие не только годы, но и десятилетия, а скорее всего и на весь предстоящий век».
Век — не тысячелетие, но учитывая сжатие исторического времени, этот срок более чем приличный. И если пророчествам Суркова суждено будет сбыться, то не только нынешнему поколению россиян, но еще, как минимум, четырем-пяти предстоит жить при путинизме.
Иллюзорность идеи выбора
Плясать от печки всегда проще, чем от точки в пространстве с неопределенными координатами. «Долгое государство Путина» и послужило той печкой, отталкиваясь от которой российские интеллектуалы, независимо от идеологической ориентации, бросились наперегонки напоминать городу и миру о своих претензиях на знание современного варианта Русской Правды.
По сложившейся традиции в лидерах, срезая углы, оказался Владимир Жириновский. Согласившись «со многими принципиальными тезисами», он с места в карьер перешел к упрекам в адрес автора, скрывшего от читателей, что описанная в статье идеология является детищем ЛДПР, «что именно наша партия в предыдущие 30 лет породила, взрастила и адаптировала к реальной жизни именно ту конструктивную державную идеологию, которая описана в вашей статье». Далее последовали вполне ожидаемые во-первых, во-вторых, в-третьих и в-четвертых, обильно нафаршированные личным местоимением первого лица единственного числа.
Для белорусского читателя претензии Жириновского на интеллектуальное лидерство особого интереса не представляют, что позволяет мне перейти к собственно анализу текста Суркова.
Он начинается с обоснования оптимального соответствия путинского режима национальным интересам, что и должно послужить надежным гарантом его долголетия. Альтернатива ему — иллюзия, как иллюзорна сама идея выбора, которая среди родных берез и осин является не более чем «коронным трюком западного образа жизни вообще и западной демократии в частности».
Для тех, кто в Беларуси о политических событиях судит по телевизионном ток-шоу и новостным программам, ничего нового в признании иллюзорности выбора нет. И специфика подсчета голосов на избирательных участках тут не при чем.
Откроем «кандидатскую программу» Лукашенко образца 2015 г. Она начинается с утверждения, что 11 октября каждому белорусу «предстоит выбирать (курсив — авт.) будущее». Но не спешите радоваться. Это специфический выбор. Это выбор без выбора, ибо он все разнообразие жизни редуцирует до двух вариантов: первый ведет к стабильности и порядку, второй к смуте и хаосу. Вот такой стопроцентно манихейский взгляд на проблему выбора. По сложившейся традиции сам автор предложения, естественно, стоит на стороне первого варианта.
Однако как бы не относиться к проблеме выбора, следует признать, что для русского мира она представляла и, возможно, продолжает представлять смертельную опасность. С точки зрения культурологии ничего парадоксального в этом нет. Потребность в выборе испытывает только социокультурный тип человека, который принято называть «личностью». Что касается предшественника личности, человека традиционного, то он стремится всеми доступными ему способами в повседневной жизни личного выбора избегать. Этим и объясняется готовность традиционного человека следовать за харизматическими лидерами, предлагающим простые и ясные жизненные программы.
О процентном соотношении социокультурных типов в российском обществе можно спорить, но преобладание человека традиционного (он же человек советский в терминологии «Левада-Центра») сомнения не вызывает.
В два прыжка пропасть, в том числе и культурную, не перепрыгнуть. Что русскому хорошо, то немцу смерть. Верно и обратное, что хорошо немцу, то смерть русскому. Поэтому нет ничего неожиданного в том, что человек традиционный в лице Суркова и в XXI веке путинскую Россию оценивает по ее способности вернуться «к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов».
Опираясь на традиции Ивана III (Московское царство), Петра I (Российская империя) и Ленина (СССР), Путин построил «государство нового типа, какого у нас еще не было». Не беда, что оно пока мало изучено. Главное, что «его своеобразие и жизнеспособность очевидны». К такому выводу Сурков пришел, анализируя результаты стресс-тестов, которые «показывают, что именно такая, органически сложившаяся модель политического устройства явится эффективным средством выживания и возвышения российской нации».
Успех неизбежен
Рассуждая о столь заманчивых перспективах «Долгого государства Путина», неплохо было бы пояснить, почему все предшествующие ему якобы успешные модели государственного строительства завершились полным крахом. Московское царство — смутой, Российская империя — февральско-октябрьской революцией, СССР — перестройкой. Причем механизм краха каждый раз воспроизводился вплоть до деталей. Но в качестве основного элемента краха неизменно выступало обрушение жесткой управленческой вертикали под собственной тяжестью, а не под воздействием внешних сил, самоорганизация которых происходила позже как ответная реакция на беспомощную власть, валяющуюся в грязи.
Но прошлое интересует Суркова лишь в его победных и героических проявлениях в качестве смазки для большой политической машины Путина, которая «только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу».
Эта машина «имеет значительный экспортный потенциал». Он нарастает подобно снежному кому с тех пор, как после провальных 90-х Россия, отказавшись от «идеологических займов, начала сама производить смыслы и перешла в информационное контрнаступление на Запад». Успех неизбежен. Тамошний истеблишмент уже настроил тамошнее общество в лице среднего класса против себя самого. Из своего кремлевского кабинета Сурков четко различает, как «западный житель начинает крутить головой в поисках иных образцов и способов существования. И видит Россию».
Единственное, чего не хватает для удовлетворения внешнего спроса, — языка, приемлемого для достаточно широкой публики, на котором «машина Путина» может быть описана. Но это мелочь, причем, чисто техническая.
Светлое будущее России, а за ней и остального мира, по Суркову — это темное прошлое средневековой Европы. Посудите сами: «Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими». Дальше еще интереснее: «Россией никогда не правили купцы (почти никогда, исключения — несколько месяцев в 1917 году и несколько лет в 1990-х), считающие военное дело ниже торгового, и сопутствующие купцам либералы, учение которых строится на отрицании всего хоть сколько-нибудь „полицейского“.
Оригинальное решение
И что тут можно возразить? А возразить нечего. Успешно справиться с проблемой «удержания огромных неоднородных пространств» могло только милитаристское государство, т. е. государство, выстраивающее мирную жизнь по военному образцу «посредством принудительной разверстки государственных повинностей между господствовавшими группами служилых людей, задачей которых было вести войны, и основной массой населения, обязанного эти группы безвозмездно содержать и обслуживать»[2].
Подобное разделение функций между «фронтом» и «тылом» оформлялось обычно в виде крепостного права. «Длительность его существования — важный показатель, свидетельствующий о неготовности государства выработать альтернативу милитаризации как способу консолидации общества»[3].
Никакой иной традиции, кроме традиции милитаристской, для упрочения своей легитимации российская власть не выработала. Поэтому «Крымнаш» и последовавшие за ним боевые действия на Востоке Украины и в Сирии — это не чья-то ошибка, а естественное движение в исторической колее.
С помощью милитаризации повседневности в СССР был совершен переход от аграрной экономики к индустриальной. Но попытка перехода к постиндустриальной экономике завершилась «величайшей геополитической катастрофой XX века». Одно дело — декларировать инновационные скачки, и совсем другое — совершать их.
Осознав эту проблему, Сурков предложил оригинальное решение: если догнать Запад невозможно, то следует помочь Западу осознать необходимость отстать до уровня России.
Как это не покажется странным, но поклонники подобного предложения на Западе имеются. Их основу составляют так называемые лузеры, неспособные вписаться в современную динамичную жизнь. Это они поддержали на референдуме Brexitи дружно голосовали за Трампа.
[1] http://www.ng.ru/news/639553.html
[2]Александр Ахиезер. История России: конец или новое начало? https://fil.wikireading.ru/69743
[3] Там же.