В последнее время в Беларуси широко развернулась антикоррупционная кампания. Её основная черта — демонстративная бессистемность. В поле зрения правоохранителей оказываются как чиновники низового уровня, так и представители властной элиты, например, помощник президента — инспектор по Гродненской области. Суммы взяток, озвучиваемые сотрудниками правоохранительных органов, находятся в пределах от нескольких тысяч до сотен тысяч долларов США. Вполне возможно, «всенаправленность» нынешней кампании должна вызвать дополнитель­ную тревогу в бюрократических рядах и подчеркнуть тот факт, что в обществе нет навсегда установленных правил. Следовательно, управленцам нужно постоянно задумываться о том, как сохранить благосклонность властного центра, а не посвящать себя денежным заботам.

Вероятнее всего, антикоррупционная инициатива исходила от президента. Что, помимо указанного выше, побудило его пойти на решительные меры? Чем нынешняя кампания отличается от предыдущих?

Отвечая на первый вопрос, нужно обратиться к теоретическому наследию Ханны Арендт и опыту других государств. В работе «О насилии» содержится тезис о том, что власть — следствие консенсуса. Даже самый жёсткий властный режим с ярко выраженным персонализмом несостоятелен без согласия некой элитной группы. Суть последнего может быть разной. Так, во многих странах Третьего мира лояльность в отношении режима и его лидера обеспечивается негласной традицией «кормления». В соответствии с ней должности, распределяемые первым лицом, воспринимаются как механизмы для неконтролируемого обогащения. Этим они и ценны. Иное восприятие едва ли возможно: в условиях политической нестабильности, столь характерной для указанной группы стран, экономический потенциал власти важнее её самой.

В Советском Союзе действовала иная система. Не имея широких возможностей для личного обогащения, представители элиты компенсировали это участием в жёсткой политической конструкции. В ней власть имела ярко выраженный самостоятельный характер, давала ощущение полного контроля над вверенной областью и соответствующий психологический комфорт, ощущение довольства жизнью.

Современная Беларусь, появившаяся в результате краха Советского Союза, унаследовала это восприятие власти. Заняв пост президента, Александр Лукашенко предложил старой элите и новым выдвиженцам именно тот политический контракт, который был описан выше, с той лишь разницей, что в условиях новоявленной экономической открытости нельзя было рассчитывать на полный аскетизм элиты. Однако проявления коррупции не должны были носить явного и системного характера. Всякое отклонение от данной модели глава государства воспринимал (и продолжает делать это сегодня) как выпад против себя.

Судя по всему, немаловажную роль в формировании антикоррупционных устремлений главы государства сыграло и понимание того, что длительный разгул взяточничества непременно ведёт к появлению у чиновничества экономических амбиций, а далее — самостоятельной экономической активности в спайке с дружественными предпринимателями. В этом можно усмотреть прямой путь к потере зависимости от властного центра и уменьшению влияния первого лица.

Не стоит забывать и об украинском факторе. В оптике Александра Лукашенко украинский коррупционный феномен — не просто зло, а катализатор народных волнений. Они, в свою очередь, стали прелюдией к смене высшего руководства и иностранному военному вмешательству.

Эта совокупность причин легла в основу решения о новой антикоррупционной кампании. Связанные с этим имиджевые потери властной системы Беларуси воспринимаются как меньшее зло в сравнении со всем, что было перечислено выше. К тому же, с целью минимизировать личные репутационные потери, глава государства использовал традиционный приём — отмежевание от чиновничества, мягкое риторическое противопоставление института президентской власти всему чиновничьему корпусу.

Отвечая на второй вопрос, стоит повторить тезис о том, что в большинстве своём антикоррупционные начинания, поддержанные Александром Лукашенко в предыдущие годы, носили регулятивный характер. Они воспринимались как технические мероприятия, призванные наладить механизмы взаимодействия внутри элиты, между ней и обществом. Во всём этом не было и тени драматизма. Сегодня всё иначе. По словам самого президента, приводившимся СМИ, борьба с коррупцией — дело первостепенной важности, фактор выживания нынешней политической системы и всего государства. На высшем уровне коррупция объявлена злом номер один, а борьба с ней приобретает черты судьбоносного противостояния.

Нам остаётся надеяться, что этот новоявленный драматизм способен хотя бы частично компенсировать традиционно инструментальную сущность антикоррупционных мероприятий. Благодаря этому они, возможно, станут более эффективными и приобретут доверие в глазах (ныне скептически настроенной) общественности.